Черная легенда. Друзья и недруги Великой степи - Лев Гумилёв

Существующая этнография теоретически беспомощна, практически – бесполезна. А результаты, которыми щеголяют на конференциях и симпозиумах ученые мужи, я считаю идеологическими приписками из разряда «развитых социализмов». Например, тезис о том, что отсутствие в социалистических нациях антагонистических классов якобы ведет к установлению невиданной дотоле социальной монолитности и культурной однородности. Так пропагандируется еще одна разновидность «уравниловки», от которой ничего хорошего ждать не приходится. Утверждается также, мол, в США и других капстранах этническая ассимиляция имеет в значительной степени насильственный характер, а у нас, в СССР, она-де носит исключительно характер естественный. В интеграционные процессы вовлечены все советские народы, постепенно образующие новую общность людей, какой никогда и нигде не бывало, при этом в межэтнических отношениях главенствуют интернационалистские нормы. Где конкретно, в каких пределах несчастного Отечества? В Молдове и Прибалтике? В Закавказье и Средней Азии?

Не могу удержаться, чтобы не привести еще одну цитату: «Особенно большую роль рекомендации этнографов сыграли в социалистическом переустройстве жизни народов Севера – коряков, ительменов, эскимосов, эвенков, ненцев и др. Учет их традиционных культурно-бытовых особенностей существенно облегчил гигантский социальный скачок, проделанный ими в кратчайший срок». Так говорится в солидном академическом издании, вышедшем под редакцией Ю. В. Бромлея, в статье за подписью Ю. В. Бромлея.

А съезд народов Севера, Сибири и Дальнего Востока, состоявшийся в конце марта 1990 г., чуть ли не стенал от отчаяния и безысходности. Представители коренных этносов начисто отвергли, как заклятье злых духов, плакатный лозунг: «Народы Севера – на пути прогресса!» Они поистине в трагическом положении: варварски расхищаются природные богатства, безоглядно нарушается экологическая обстановка, уничтожаются исконные районы проживания, одновременно ускорилась ассимиляция, столь милая для деятелей с психологией все уравнивающих бульдозеров, словом, малые народы поставлены на край гибели, утрачивается их самобытная культура, исчезает их родной язык.

А.С.: Кстати, Лев Николаевич, еще в двадцатые годы было предписано считать малочисленными 26 народов. Но их-то фактически больше…

Л.Г.: Пора перестать врать – вот что следует понять наконец ревнителям непорочной социальности этноса. Этническое – значит природное, а посему надо беречь любые этносы как саму природу. И усвоить, что изучение этого феномена – задача естественная. Но весь парадокс в том, что на этнические процессы нас заставили смотреть через гуманитарную призму. В первую очередь на помощь приходит история с ее древними манускриптами, но не обойтись также без археологии, филологии и других наук. И в том же ряду для меня – география, климатология, ландшафтоведение, антропология и туго связанный между собой, как березовый веник для русской бани, комплекс биологических дисциплин – от генетики и физиологии до этологии (науки о поведении) и космобиологии.

Только в общественной форме движения материи есть смысл противопоставлять прогресс застою и регрессу. В этнических процессах отсутствуют критерии лучшего. Но это не значит, что в этногенезе нет движения и даже развития, это же не булыжник на дороге. В нем есть пульсация и жизнь, есть начала и концы. Однако не видно истматовского «переда» и «зада».

А.С.: Давайте вернемся от общих формул и дефиниций к конкретике. Как же это все соотносится с новым мышлением, так радикально влияющим на состояние нашего общества? И касается ли оно каждого из нас лично?

Л.Г.: Самым непосредственным образом! Разве плохо всем нам и каждому в отдельности получить средство, которое давало бы возможность более четко определить характер межнациональных контактов? Кроме того, если человек стремится не враждовать, а дружить, ему нужно выбрать такую линию поведения, дабы возник симбиоз, основанный на полном согласии и взаимополезный, наподобие того природного союза, какой образует в лесу могучий дуб с белым грибом, ель с рыжиком или береза с подберезовиком.

Необходимость именно такой формы сосуществования между народами и всеми людьми, думаю, не требует доказательств. Чтобы жить в согласии, надо к этому стремиться, не правда ли? Надо заметить, возникают и более жесткие ситуации, когда непросто выработать желаемый контакт. Например, сосуществование двух и более этносов в одной экологической нише я называю химерой. Многих пугает сам термин, в котором им чудится что-то страшное и нехорошее. Но он принят в биологии.

Примером маргинальной (пограничной) химеры является Болгария. Около 660 г. орда тюркоязычных болгар, вытесненная хазарами из родных северокавказских степей, под предводительством Аспаруха захватила долину Дуная, населенную славянами. Болгары были представителями степного евразийского суперэтноса, и их симбиоз со славянами в течение почти двухсот лет являлся химерной системой. Но болгар по численности было немного, и часть их рассосалась в славянской среде, а часть осела в Добрудже и Бессарабии, то есть на окраине страны. В 864 г. ославяненный царь Борис принял крещение, что означало вхождение его народа в тот суперэтнос, который мы условно называем «византийским». Но это только увеличило число элементов и без того неорганичной этносистемы. Вместе с греческим православием в Болгарию пришло малоазийское маркионитство и богумильство, благодаря чему идеологический разброд внутри страны усилился. Война с Византией принимала все более жесткие формы, пока не закончилась падением Болгарского царства в 1018 г. Лишь в 1185 г. болгар освободили вожди валахов Асени при помощи евразийских кочевников находившихся в симбиозе с болгарами и валахами.

Кому-то мои рассуждения могут показаться неким теоретизированием. Если бы так! Я слишком хорошо представляю всю опасность межнационального разлада и никак не могу позволить себе пребывать в академическом благодушии. Наша страна представляет собой арену самых разнообразных этнических контактов. Но я бы не хотел, чтобы великое государство, родина моих предков, превратилось в социалистического Минотавра, пожирающего молодое поколение.

Я фаталист в том смысле, что человеку не дано выбирать, где, когда, от кого и в каком окружении ему суждено появиться на свет и обрести свое «я». Это, увы, может быть и стремящаяся к упрощению антисистема, которая многим, попавшим в нее, не сулит жизни ни легкой, ни сладкой. Но вот что замечательно и делает меня оптимистом: выбор направления, в котором развивается системная целостность, лежит в полосе свободы, а значит, зависит от решения людей. Да, изменение законов природы вне людских возможностей, хотя бы потому, что сами человеки – часть Природы. Но знание естественных законов очень полезно, ибо дает возможность избежать многих бед.

Люди не любят землетрясений, но предотвратить их не могут, особенно когда вулкан образуется под водами Тихого океана. Но сейсмография предупреждает о начале бедствия, что позволяет своевременно эвакуировать обитателей морских берегов в горы и предохранить их от губительного цунами. Метеорология также предупреждает людей о засухах и наводнениях; а ведь они, как и этногенез, возбуждаемый мутациями, за пределами активности людей. Давать благоприятные прогнозы погоды при отнюдь не благоприятных атмосферных условиях – преступление.

То же самое относится к этногенезу. Даже если люди не могут ничего сделать с этим статистическим потоком вероятностей, то они могут не делать чего-то очень важного – поворота северных рек, поощрения курения подростками или выставления студентам в институтах пятерок за двоечный ответ. Несделанная оплошность – это уже не беда, а для того, чтобы избежать ошибок, знание истории и этнологии необходимо.

«Не навреди!» Разве этот принцип важен только для врачевания? Величайшая мудрость состоит даже в том, что Homo sapiens, человек разумный, может не сделать, это я снова подчеркиваю – может не сделать – чего-либо вредного для природы, частью которой является он сам. Для меня это звучит как нравственный императив, в основе которого научное убеждение, что этногенез – частный случай диалектики природы. Этот тезис я готов отстаивать «от Сорбонны включительно до костра исключительно» (Рабле).

Ну, а в обыденной жизни? Поскольку ни один человек не может находиться вне этнической системы, способной как усилить его напряжения, так и свести их к нулю, то именно людям механизм этногенеза не может быть практически безразличен. Каждый из нас не терпит стеснения и любых оков, каждый стремится к свободной жизни, но свободой надо уметь пользоваться. Не ради одних лишь мимолетных удовольствий, материальных выгод, эгоистических целей. Конечно, очень соблазнительно все беды сваливать либо на Аллаха, либо на математические законы Лапласа, либо на теорию относительности Эйнштейна. Но волевой акт – тоже явление природы. Только бы деяние, обусловленное волей человека, не вело к вандализму, хотя утраты в эпохах, насыщенных деяниями, очень велики. Против гибели созданных ценностей выступает Память, а коллективная память этносов – это и есть история культуры, опора патриотизма и традиций.