Моя борьба. Книга пятая. Надежды - Карл Уве Кнаусгорд

– Ты у меня списал, – сказала она.

– Ничего подобного, – ответил я.

– Ты пришел сюда ночью, прочитал мой текст и написал свой. Они считай что одинаковые.

– Нет, – уперся я, – я твоего текста вообще не видел. Как бы я его списал, если даже не видал его?

– Ты чего, думаешь, я совсем тупая? Ты сюда приперся, прочитал мою пьесу и чуток переделал. Признайся уж, чего там.

– Будь это правда, и признался бы, – сказал я, – но это же бред. Я не читал твою пьесу. И не списывал. А если получилось похоже, это случайно.

– Ха! – Она встала и убрала записи и книги в черную сумку. – Мне все равно, списывай сколько влезет, только на хрена врать-то?

– Я не вру. Я твой текст в первый раз услышал, когда ты сама его прочитала.

Она закатила глаза, надела куртку и направилась к выходу. Я выждал несколько минут, пока остынет голова и пока Петра удалится настолько, чтобы ее было не догнать, и зашагал домой. Однажды такое уже происходило: в начальной школе я проголосовал сам за себя на выборах в учком, получил один-единственный голос, и мое жульничество вскрылось, когда опросили всех, кто голосовал за кого. Я отнекивался, доказать все равно не получилось бы, я просто твердил: «Нет, это неправда». Вот и сейчас доказать ничего невозможно, кроме меня, никто не знал, что я читал ее пьесу, а если я буду отпираться, Петра сама себя выставит дурой. Вот только показываться на курсах снова мне не хотелось: пускай остальные ни о чем не догадываются – сам-то я знаю. Ночью такое решение казалось естественным, я всего лишь чуть-чуть позаимствовал у Петры, это не возбраняется, однако после разбора и нашей с ней перепалки я увидел все в ином свете – я опустился до плагиата, и кто я после этого? Как я дошел до того, чтобы не только своровать текст у одногруппницы, но и убедить себя в том, что я сам его сочинил?

Однажды в двенадцать лет я переписал в дневник стихотворение и притворился, будто я его и сочинил. Странно, конечно, что мне с такой легкостью удалось убедить себя – это ты сам придумал, Карл Уве, хотя я взял его из книги, и все же возраст – смягчающее обстоятельство. Но сейчас-то мне двадцать, я взрослый мужчина, как я вообще мог совершить такую низость?

* * *

Несколько недель я просидел дома. Работал над романом, он получался никудышный, зато близился к концу, а в том году мне необходимо было предъявить себе нечто конкретное и ощутимое.

В свое время я отправил текст в издательство «Каппелен» для антологии дебютных произведений «Сигналы», – тот самый, который давал читать Эйстейну Лённу, и вот бандероль пришла обратно. Я вскрывал конверт с отчаянной надеждой, что текст приняли, однако чувствовал, чем дело кончится, поэтому совершенно не удивился, прочитав:

Дорогой Карл Уве Кнаусгор!

Благодарю за предоставленное вами произведение – я прочитал его с большим интересом. Несмотря на это, включить его в «Сигналы», к сожалению, не представляется возможным.

С наилучшими пожеланиями,

Ларс Соби Кристенсен.

Утешала только подпись Ларса Соби Кристенсена – она означала, что он сам читал написанное мною. В течение нескольких минут в его голове находилось то, что когда-то было в моей!

* * *

XTC выпустили альбом «Oranges and Lemons», я слушал его снова и снова, пока эту пластинку у меня на проигрывателе не сменила «Мозг одинок» норвежцев DeLillos. На улице посветлело, и дождь теперь шел реже. Предвкушение весны, такое острое в детстве, пронизывающее все чувства и будто бы несущее тело и душу через зимнюю тяжесть и темноту, наполнило меня вновь. Я продолжал работать над романом, до конца семестра закончить его не получалось, но я собирался сдать его в качестве выпускной работы. Роман был тем же самым, который я отправлял в академию при поступлении, и никакого прогресса в нем не наблюдалось, я писал совершенно так же, как прежде, я потратил год впустую, разница состояла лишь в том, что, поступив, я считал себя писателем, а сейчас, на пороге выпуска, понимал, что никакой я не писатель.

Как-то вечером ко мне зашли Ингве с Асбьорном.

– Пошли с нами? – предложил Асбьорн.

– Я бы с радостью, – ответил я, – но денег нет.

– Мы тебе одолжим, – сказал Асбьорн, – а то тут у Ингве сердце разбито, и надо помочь ему хорошенько напиться.

– Мы с Ингвиль расстались, – улыбнулся Ингве.

– Ладно, – решился я, – пошли. Погодите только чуть-чуть.

Я надел куртку, взял табак и пошел вместе с ними. Следующие трое суток слились в одни, мы пили днем и ночью, спали у Асбьорна, с утра напивались, где-нибудь перекусывали, возвращались к нему и продолжали пить, вечером шли в город, обходили все сомнительные места, например «Сову» или бар в «Рике», как же это было чудесно, ничто не сравнится с нарастающим с утра хмелем, ничто не сравнится с чувством, когда, пьяный, идешь посреди бела дня по Торгалменнинген и Рыбному рынку, точно ты один прав, а остальные ошибаются, точно ты один свободен, а остальные скованы собственными буднями, а когда рядом Ингве и Асбьорн, это не кажется ни опасным, ни чрезмерным, только занятным. В последний вечер, о котором мы не знали, что он будет последним, мы захватили с собой баллончики с краской. В «Хюлене», где мы в конце концов сели, было малолюдно, и, пойдя в туалет, я вывел в кабинке надпись, тотчас же прибежал уборщик с тряпкой и ведром и стер написанное, но едва он ушел, как я все повторил, мы посмеялись и решили оторваться по полной, исписать все стены в городе, вышли на улицу, прогулялись по Мёленприс и на высоком кирпичном здании я огромными, в человеческий рост буквами вывел: U2 STOPS ROCK ‘N ROLL, потому что они совсем недавно выступали на крыше, выступили плохо, а Боно придумал слоган «U2 stops traffic», тоже скверный, Асбьорн же написал на стене трамвайного депо RICKY NELSON RULES OK, а Ингве на другой стене добавил CAT, WE NEED YOU TO RAP, и в таком духе мы продолжали, пока не дошли до квартиры Ингве, где собирались надираться и дальше. Где-то через час все мы вырубились. Проснувшись, мы перепугались: что мы натворили, все следы ведут к нам, надписи начинались возле «Хюлена» и не исчезали до самой стены этого дома, где красовались слова «ИНГВЕ МУДИЛА». Не требовалось быть великим сыщиком, чтобы догадаться, где окопались вандалы, исписавшие весь Мёленприс. Особенно боялся Асбьорн, но и мне сделалось