Самые скандальные треугольники русской истории - Павел Кузьменко

В 1932 году в журнале «30 дней» был напечатан давно ожидаемый рассказ Бабеля «Гюи де Мопассан». Рядом с заглавием оказался дружеский шарж, где автор был нарисован в образе пушкинского скупого рыцаря, дрожащего над сундуком с черновиками и набросками. Этот воображаемый сундук навсегда исчез при аресте писателя.

Что же прятал в сундуке Бабель? Скорее всего, роман о работе главного секретного ведомства страны ОГПУ, ставшего в 1934 году Народным комиссариатом внутренних дел, НКВД. Между прочим, не один Бабель хотел написать роман об «органах». Не получилось толком ни у кого. А вот сгинуть в его застенках получилось у многих. Но ни один из писателей не забрался в поисках материалов так высоко, как Бабель.

А. М. Горький, вернувшись жить в СССР, поселился в Москве в знаменитом модернистском особняке Рябушинского на Малой Никитской. В доме писателя, назначенного великим и бывшего властителем дум, ежедневно бывали десятки разных посетителей. Однажды Бабель там случайно встретился… со Сталиным, если верить скульптору И. Л. Слониму. Писатель только что вернулся из Парижа. На этот раз он ездил не только навестить бывшую жену и дочь, но и поучаствовать в составе делегации в Антифашистском еврейском конгрессе. «А вот Исаак Эммануилович только что вернулся из Парижа, – представил Горький Бабеля Сталину, – он нам сейчас расскажет, как Шаляпину живется за границей». «Я тогда, – рассказывал Бабель Слониму, – как когда-то Пушкин перед Николаем I, испытал «подлость во всех жилах» и стал рассказывать, что, мол, Шаляпину там ужасно живется, что он, де, от отчаяния горькую пьет и т. п. Сталин попыхтел трубкой и буркнул: “Такой талант погибает. Надо его к нам сюда выписать”»....

Согласно другой, более достоверной истории (по воспоминаниям последней жены А. Пирожковой), у Горького Бабель неоднократно встречался с народным комиссаром внутренних дел Генрихом Ягодой. И однажды задал ему практичный и провидческий вопрос: «Генрих Григорьевич, скажите, как надо себя вести, если попадешь к вам в лапы?» Тот живо ответил: «Все отрицать, какие бы обвинения мы ни предъявляли, говорить «нет», только «нет», все отрицать – тогда мы бессильны». Ответ в общем-то лукавый. Органы были всесильны, что показали все последующие события. Когда Горький умер в 1936 году, Бабель сказал одному знакомому, что теперь и ему недолго осталось.

1 декабря 1934 года в Ленинграде в Смольном психически неуравновешенный человек Леонид Николаев убил Сергея Мироновича Кирова. Чем бы ни было это убийство – сложно выстроенной провокацией Сталина, местью ревнивца или происком инопланетян, для Сталина это был выстрел стартового пистолета. Означавшего старт к решительным действиям по созданию собственной абсолютной диктатуры.

Из всех власть имущих старых большевиков было отобрано несколько наиболее преданных старому грузинскому абреку Кобе, вроде Молотова, Ворошилова, Микояна, остальные должны быть уничтожены. Оставлены немногие с дореволюционным стажем партийцы, далекие от руководства, чтобы было кому рассказывать школьникам о штурме Зимнего и важнейшей роли в этом Сталина. Должны быть уничтожены все участники разного рода внутрипартийных оппозиций, чтобы в будущей диктатуре даже некому было вспомнить о возможности голосовать против генеральной линии вождя. Должны быть уничтожены самые авторитетные маршалы и генералы. Поскольку у вооруженных сил всегда есть возможность произвести военный переворот. По этой же причине должны быть уничтожены наиболее авторитетные чекисты. Революции всегда пожирают собственных детей. Когда во Франции пришли к власти якобинцы, Робеспьер регулярно приказывал рубить головы своим товарищам по партии, пока не отрубили голову ему самому.

Народный комиссар внутренних дел Генрих Ягода хорошо показал себя в организации ГУЛАГ, армии бесплатной рабочей силы, в разгроме реальных оппозиций, но для задуманного Сталиным не годился, сам в какой-то мере являлся старым большевиком. Требовался абсолютно не связанный ни с партийным руководством, ни с военными, ни с НКВД исполнительный человек. Но не с улицы, а имеющий опыт руководящей работы. Маленький, скромный, развратный и исполнительный до фанатизма Николай Иванович Ежов идеально подходил для такой роли. Исполнив роль разящего орудия Сталина, кровавый карлик в дальнейшем тоже пускался в расход. Чтобы тем, кого сразу не расстреляли, его сменщик показался сущим ангелом.

Никто не мешал Ежову, занимавшему разные важные, но не самые важные секретарские должности в ЦК, хорошо делать свою работу, а в свободное время предаваться любому разврату и пьянству. Возможно, потому, что Сталин лично негласно контролировал кандидата в исполнителя своей воли. И никто не мешал Бабелю иметь доступ к телу жены Ежова, очень медленно писать свою литературу, но не испытывать особенных материальных трудностей, ездить за границу по личным делам. Возможно, потому, что имел секретное поручение быть напоминанием всесильному наркому – твоя власть ограничена гораздо сильнее, чем может показаться. Ты не властен даже над собственной женой.

...

Когда началось следствие по убийству Кирова, Сталин намекнул Ягоде, что он должен вскрыть широко разветвленный заговор, который как будто бы возглавлял Григорий Зиновьев, давно отставленный со всех постов бывший руководитель Ленинграда, бывший друг Ленина и даже сосед по шалашу в Разливе. А потом должен был состояться такой показательный процесс, что весь народ будет благодарить вождя за спасение от заговорщиков. И даже Зиновьев будет благодарить.

Ягода не очень понял всей политической тонкости замысла Сталина. Не проявил требуемой рьяности. И тогда впервые в начале 1935 года ЦК ВКП(б) назначил человека, контролирующего наркомат внутренних дел. Им стал секретарь ЦК, председатель комиссии партийного контроля Николай Иванович Ежов. Подготовкой первого показательного процесса над старыми большевиками, «контрреволюционно-троцкистской зиновьевской террористической организации», начавшегося 18 августа 1936 года, руководили еще Ягода, уже Ежов, ну, и еще Каганович. Сталин в течение всего суда отдыхал в Сочи. Что-то мешало ему находиться в одном городе с теми приговоренными, кто пару десятков лет назад мог командовать им. Но Сталину докладывали обо всем, что происходило, несколько раз в день.

Все прошло как по маслу. Советские люди, присутствовавшие в Колонном зале Дома союзов, негодовали. Иностранные послы и корреспонденты недоумевали тому, как охотно подсудимые признавались в убийстве Кирова, в подготовке покушения на Сталина и прочих грехах. Когда троцкист Иван Смирнов попытался заявить, что лично он теракты не готовил, товарищи по скамье подсудимых дружно набросились на него: «Признавайся, что готовил!» Неужели верили в прощение? Или в верность формулы «коммунистические овцы, обреченные на заклание, самые безропотные в мире!»? 24 августа всех приговорили к расстрелу. Говорливому Карлу Радеку дали возможность еще пару лет поговорить.

На расстреле ранним утром 25 августа в подвале Сухановской тюрьмы присутствовали Генрих Ягода, Николай Ежов и начальник охраны Сталина Карл Паукер. Расстрелянных обычно не вскрывают. Причина смерти и так ясна. Но здесь Ежов приказал вскрыть Григорию Зиновьеву, Льву Каменеву и Ивану Смирнову черепные коробки и извлечь пули. Чтобы потом их хранить для истории. Три сплющенных кусочка свинца были обнаружены в сейфе Ежова при его аресте. Завернутые в бумажки с соответствующими фамилиями. Кстати, в том же сейфе хранилось следственное дело по поводу самоубийства Маяковского.

И вот 26 сентября 1936 года Ягода был переведен в наркомат связи тоже вроде бы начальником. Это была какая-то расстрельная должность. Ее к тому времени занимал обреченный А. И. Рыков. Но на новом месте экс-наркомвнудел не появился. Двухмесячный отпуск, потом отставка из генеральского звания, в конце марта Ягода был уже арестован. Формально назначение Ежова не было повышением. Должность секретаря ЦК и председателя КПК в советской иерархии выше. Но только с этих пор он мог видеться со Сталиным почти ежедневно, бывать у него на даче, участвовать в застольях. Высшая власть. Даже очень. Заместителями Ежова стали начальник ГУЛАГ Матвей Берман и друг Маяковского Яков Агранов. Чуть позже к ним присоединился Михаил Фриновский.

Еще до назначения Ежова, до того, как его портрет начали носить на демонстрациях 7 ноября и 1 мая, но когда ближайшему окружению Ежова стало ясно, куда он метит, летом 1936 года Бабель приехал на дачу Николая Ивановича со знаменитым певцом Леонидом Утесовым. Выпив и закусив, писатель и артист возвращались вместе. Утесов вспоминал: «Я спросил Бабеля: “Так у кого же мы были? Кто он, человек в форме?” Но Бабель молчал загадочно… Я говорю тогда о хозяине дачи: “Рыбников! Штабс-капитан Рыбников [21] !” На что Бабель ответил мне со смехом: “Когда ваш штабс-капитан вызывает к себе членов ЦК, то у них от этого полные штаны”».