Конец «Гончих псов» - Анатолий Иванкин

— Бедный Франц, — услышал Трагмюллер обрывок фразы, — он даже не пытался сбросить фонарь…

«О каком Франце идет речь, о Лемке или Эльнере? Если фонарь не сбросил Лемке, то дело дрянь» (за ним оставался карточный должок в 120 рейхсмарок).

Обер-лейтенант хотел было догнать летчиков, чтобы уточнить фамилию погибшего, но до него донесся гневный голос фон Риттена, угрожавший отдать кого-то под военный суд.

Не желая выслушивать от раздраженного майора замечание за задержку, обер-лейтенант поспешил к своему «мессершмитту», на фюзеляже которого между черно-белым крестом и номером самолета красовалась дама треф. По-видимому, бензозаправщик так и не запустили, ибо заправку продолжали производить из канистр.

Жмурясь от искрящихся снежинок, Трагмюллер смотрел, как стоявший на плоскости механик брал непослушными руками подносимые канистры и опрокидывал их в воронку, затянутую мелкой металлической сеткой. Трофейные рукавицы насквозь пропитались пролитым бензином, который, испаряясь на морозе, отбирал у рук последние крохи тепла. Когда холод становился невыносимым и пальцы теряли чувствительность, механик прекращал заправку и, сняв рукавицы, отогревал руки, засовывая их в расстегнутую прореху ватных брюк.

Не меньше доставалось и мастерам по вооружению. Щеки у большинства солдат были обморожены. Натянув отвернутые пилотки на уши, они стучали смерзшимися сапогами. Подкованные железными шипами подметки леденили ноги, а морозный ветерок пронизывал насквозь серо-голубые шинели из тонкого эрзац-сукна. Оставляя примерзающий к металлу эпителий с кожи рук, они с трудом вставляли пушечные и пулеметные ленты в раскрытые пасти патроноприемников.

Трагмюллер еле дождался, пока самолет заправят и закроют лючки. «В такой мороз приятнее сидеть в кабине, — подумал он, — там нет ветра и есть электроподогрев».

Фон Риттен, получив доклад о готовности самолетов, направился к телефону, чтобы запросить разрешение на вылет, а Трагмюллер забрался в кабину «мессершмитта».

Неожиданно в безоблачном небе послышалось ровное, басовитое гудение русских моторов. Все, бросив работу, с опаской посмотрели в сторону, откуда шел этот шум, перекрывший гул далекой артстрельбы. Кто-то из солдат крикнул: «Черная смерть!» — и механики бросились в запорошенные снегом щели.

Фон Риттен, оглянувшись, увидел, что на самолете Трагмюллера завращался винт запускаемого мотора. Он сначала хотел тоже бежать к своему самолету, но, увидев, что из-за аэродромных сооружений показалась идущая бреющим полетом шестерка Ил-2, понял, что взлететь опоздал и ему нужно спешить в укрытие.

Штурмовики на границе аэродрома сделали горку и, набрав высоту, начали по одному сваливаться в пикирование на самолетную стоянку. Последнее, что успел заметить фон Риттен, падая лицом вниз на дно старой воронки, приспособленной солдатами под сортир, это снежную пыль за хвостом «мессершмитта», взлетающего из капонира.

Затем раздался леденящий душу свист. Фон Риттен, чувствуя себя беззащитным, плотнее прижался к земле и, закрыв голову руками, старался дышать через рукав куртки, чтобы не задохнуться от омерзительной вони.

Трагмюллеру удалось взлететь за доли секунды до того, как на аэродроме начали рваться бомбы. Холодный двигатель несколько раз чихал, давая перебои и грозя обрезать, но затем прогрелся и заработал нормально.

Убрав шасси и переведя самолет в набор высоты, Трагмюллер огляделся. «Илы», замкнув круг, штурмовали и обрабатывали цели огнем реактивных снарядов и пушек.

На самолетных стоянках чернели на снегу воронки от авиабомб. Четыре «мессершмитта» горели неярким в свете солнечного дня пламенем. Чад и дым поднимались со стоянок и складских помещений, смешиваясь с дымками зенитных разрывов, испятнавших небо над аэродромом.

Обеспечив себя высотой, обер-лейтенант развернулся в сторону аэродрома. Атаковать штурмовиков, когда по ним вели огонь зенитки, он не собирался. У него не было желания напороться на свой снаряд. Уйдя в сторону солнца, Трагмюллер ждал, когда «илы» закончат работу и выйдут из зоны зенитного огня.

Наконец штурмовики освободились от боеприпасов. Разорвав оборонительный круг, они собрались в звенья и потянулись на восток.

Ил-2, бомбившие аэродром, были первых серий — одноместные, не имевшие огневого прикрытия с задней полусферы. Поэтому Трагмюллер решил, что, несмотря на численное превосходство русских, он может их безнаказанно атаковать сзади.

Внимательно просмотрев воздушное пространство и убедившись, что штурмовики идут одни, без прикрытия истребителей, обер-лейтенант дал полный газ и начал стремительное сближение. Будь это другая цель, Трагмюллер, взлетевший один, постарался бы уклониться от боя. Но сейчас соблазн выполнить неожиданную атаку из «мертвого пространства» был слишком велик.

Круто спикировав вниз, он выхватил «мессершмитт» над самыми вершинами дубов придонского леса, так что иней посыпался с ветвей на лица русских солдат, проводивших его машину недобрым взглядом. Когда до «горбатых» оставалось не больше пятисот метров, Трагмюллер сделал горку, наложив перекрестие прицела на замыкающий самолет. Теперь ему оставалось только подождать, когда дистанция между ними сократится до ста метров, и нажать на кнопку управления огней.

Это была классическая атака — на горке снизу после пикирования.

Летчики «илов» не подозревали о его присутствии. Трагмюллер атаковал их из непросматриваемой сферы. Хотя, если бы штурмовики разомкнулись по фронту, они могли бы видеть, что творится в хвосте товарищей. Эти же «илы» шли компактно, как на параде.

Удачно отработав по немецкому аэродрому, они благополучно пересекли линию фронта и теперь летели над своей территорией. Азарт боя, обостренное чувство опасности и боевого напряжения у них сменились чувством расслабленности. Это естественная реакция любого человека, выполнившего опасную работу. Но летчики, не научившиеся заставлять себя быть предельно внимательными до самой посадки, часто рассчитывались за это дорогой ценой. Самоуспокоенность и благодушие, наступавшие после проведения боя, послужили причиной многих преждевременных смертей. Чаще всего об этом забывали молодые парни, не имевшие боевого опыта.

С четверки Ил-2, шедших в сторону фронта, заметили атакующий «мессершмитт» и успели о нем передать по радио. Но было поздно. Трагмюллер уже давил на электрическую кнопку управления огнем.

«Мессершмитт» затрясся, словно гигантский отбойный молоток, и полсотни пуль и снарядов прошили фюзеляж «ила». От русской машины полетели клочки перкали. Гейнц Трагмюллер на выводе из атаки так близко проскочил под атакованным «илом», что отчетливо разглядел заклепки и потеки масла на его грязно-голубом «животе».

Выйдя из атаки, он снова осмотрел пространство. Теперь, углубившись на советскую территорию, он меньше всего желал встречи с русскими истребителями. По давно установленному для себя закону он после первой атаки всегда выходил из боя, независимо от ее результатов. Этого же канона придерживался и его новый ведущий майор фон Риттен. Внезапные стремительные атаки, как правило, приносили победу, а немедленный выход из боя после обнаружения противником гарантировал безопасность. Такая схема воздушного боя использовалась большинством немецких асов.

Подбитая русская машина, вопреки законам аэродинамики, покачиваясь с крыла на крыло, продолжала тянуть на восток.

Это было безрассудство — делать вторую атаку, когда элемент внезапности утрачен. Но уж очень велико было желание добить израненную машину и записать очередную победу, тем более что за каждый сбитый самолет причиталась солидная премия.

Атакованная группа штурмовиков снизилась и, разомкнувшись по фронту, увеличила интервал между самолетами. Трагмюллер знал, что «илы» приготовились к выполнению противоистребительного маневра «ножницы», но он уже заходил на повторную атаку.

Пожалуй, обер-лейтенант не смог бы объяснить, что его толкнуло на это: тевтонская гордость и презрение к противнику, жадность к деньгам или же охотничий азарт при виде подраненной дичи.

Сближаясь с потерявшей скорость машиной, коптившей мотором, он видел боковым зрением, как два штурмовика сделали доворот в его сторону, пошли на встречно-пересекающихся курсах, зажимая «мессершмитт» в «ножницы».

Это становилось крайне опасным, но азарт игрока и ставка на превосходство «Мессершмитта-109» в скорости над инертными бронированными машинами русских пересилили желание выйти из боя.

Вот уже тяжело переваливающийся с крыла на крыло силуэт Ил-2 заполнил почти все лобовое стекло фонаря кабины. Теперь промах исключался. «Огонь!» — мысленно скомандовал себе обер-лейтенант, утопляя гашетку. «Ил» надымил еще сильнее и, не выпуская шасси, пошел на вынужденную посадку. Но Гейнц Трагмюллер этого уже не видел. В момент открытия огня «мессершмиттом» на нем скрестились огненные трассы, выплеснувшиеся из пушек штурмовиков, отсекавших его от подбитого товарища. Обер-лейтенант почувствовал сильные удары. Казалось, несколько тяжелых кувалд обрушилось на фонарь «мессершмитта», дробя его на мелкие осколки. В машину ворвался свирепый поток воздуха, обжигающий холодом, который вдавил его в спинку сиденья. Осколки снаряда, взорвавшегося на приборной доске, прошили ему грудь и голову. Жгучая боль парализовала и помутила сознание.