Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным - Тимоти Снайдер

Гитлеровская депортация немецких евреев в октябре 1941 года имела привкус импровизации сверху и неуверенности – снизу. Немецких евреев, высланных в Минск и Лодзь, не уничтожали, а помещали в гетто. Немецких евреев, высланных в Каунас, однако, убили по прибытии, так же, как и первую партию прибывших в Ригу. Какими бы ни были намерения Гитлера, немецких евреев теперь уничтожали. Возможно, Гитлер решил к этому моменту ликвидировать всех евреев в Европе, в том числе немецких евреев; если это так, то даже Гиммлер пока не понял его намерений. Именно Еккельн уничтожал немецких евреев, прибывавших в Ригу, которых Гиммлер не собирался убивать.

Гиммлер в октябре 1941 года начал поиски нового, более эффективного способа уничтожения евреев. Он обратился к своему новому клиенту, Одило Глобочнику, начальнику СС и полиции Люблинского округа Генерал-губернаторства, который немедленно приступил к разработке нового типа объектов для уничтожения евреев в лагере «Белжец». К ноябрю 1941 года концепция еще не была окончательно ясна и оборудование еще не установили, но определенные очертания гитлеровской версии «окончательного решения» были очевидны. В оккупированном Советском Союзе евреев расстреливали в промышленных масштабах. В аннексированной и оккупированной Польше (в Вартеланде и Генерал-губернаторстве) строились газовые камеры (в Хелмно и Белжеце). В Германии евреев отсылали на восток, где некоторых из них уже убивали[428].

«Окончательное решение» как массовое уничтожение, инициированное на востоке от линии Молотова-Риббентропа, стало распространяться на запад.

* * *

В ноябре 1941 года группа армий «Центр» спешила к Москве, чтобы одержать отсроченную, но от этого не менее славную, окончательную победу: положить конец советской системе и начать апокалиптическую трансформацию пришедших в упадок советских земель в гордую немецкую фронтирную империю. В действительности же немецкие солдаты двигались к апокалипсису в гораздо более традиционном смысле слова. Осенняя слякоть дорог замедляла продвижение их грузовиков и танков, их тела страдали от нехватки теплого обмундирования и горячей пищи. В какой-то момент немецкие офицеры смогли увидеть через бинокли шпили Кремля, но они никогда не дойдут до советской столицы. Их солдаты были на пределе сил и оснащения. Красная армия сопротивлялась все тверже, ее тактика становилась все разумнее[429].

24 ноября 1941 года Сталин приказал перебросить стратегические резервы с востока СССР в битву против группы армий «Центр» Вермахта. Он был уверен, что может пойти на такой риск. От высокопоставленного информатора в Токио (и, без сомнения, из других источников) Сталин знал, что нападения Японии на советскую Сибирь не будет. Он отказывался верить в нападение Германии в июне 1941 года и был неправ; теперь он отказывался верить в нападение Японии осенью 1941 года и был прав. Он сохранял самообладание. Красная армия пошла в наступление под Москвой 5 декабря. Немецкие солдаты ощутили вкус поражения. Их истощенные лошади не могли быстро увозить назад снаряжение. Войскам придется зимовать на улице в морозы, скучившись и ощущая повальную нехватку всех поставок[430].

Сталинская разведка была права. Япония собиралась начать решительную войну на Тихом океане, которая исключала наступление Японии на Сибирь. Южное направление японского империализма было проложено в 1937 году. Это стало всем ясно, когда Япония вторглась во Французский Индокитай в сентябре 1940 года. Гитлер отговорил своего японского союзника присоединиться ко вторжению в Советский Союз; теперь же, когда вторжение провалилось, японские войска продвигались дальше в другом направлении.

Когда Красная армия двинулась на запад 6 декабря 1941 года, японское оперативное соединение авианосцев направлялось к гавани Пёрл-Харбор, где базировался тихоокеанский флот США. Немецкий генерал в письме домой от 7 декабря описывал битвы под Москвой. Он и его солдаты «сражались за наши голые жизни, ежедневно и ежечасно, против во всех отношениях превосходящих сил врага». В тот же день две волны японских самолетов с авианосца нанесли удары по американскому флоту, разрушив несколько линкоров и уничтожив две тысячи военнослужащих. На следующий день Соединенные Штаты объявили Японии войну. Через три дня, 11 декабря, нацистская Германия объявила войну США. Все это очень упростило президенту Франклину Рузвельту объявление войны Германии[431].

Сталинские позиции в Восточной Азии были теперь довольно крепкими. Если японцы хотели воевать с Соединенными Штатами за контроль над Тихим океаном, было немыслимо, что они будут противостоять СССР в Сибири. Сталину больше не нужно было бояться войны на два фронта. Более того, атака японцев вынуждала США вступить в войну в качестве союзника СССР. К началу 1942 года американцы уже сразились с японцами в Тихом океане. Скоро американские транспортные суда достигнут советских тихоокеанских портов, свободных от японских подводных лодок, поскольку японцы поддерживали нейтралитет в советско-германской войне. Красная армия, принимающая американскую помощь на востоке, была совсем другим врагом, нежели Красная армия, обеспокоенная возможным нападением японцев с востока. Сталину только оставалось пользоваться американской помощью и уговаривать американцев открыть в Европе второй фронт. Тогда немцы будут окружены, а советская победа – гарантирована.

Еще с 1933 года Япония была большим козырем в играх, в которые Гитлер и Сталин играли совместно или друг против друга. Они оба хотели (и у каждого на то были свои причины), чтобы Япония вела свои войны на юге – против Китая на суше и против европейских империй и США – на море. Гитлер приветствовал бомбежку Пёрл-Харбора, полагая, что Соединенные Штаты будут долго вооружаться и воевать в Тихом океане, а не в Европе. Даже после провала операций «Барбаросса» и «Тайфун» Гитлер хотел, чтобы японцы сражались с Соединенными Штатами, а не с Советским Союзом. Гитлер, видимо, верил, что может покорить Советский Союз в начале 1942 года, а затем сразиться с Америкой, ослабленной войной на Тихом океане. Сталин в свою очередь тоже хотел, чтобы японцы двигались на юг, и очень осторожно вел свою внешнюю и военную политику, чтобы добиться именно этого эффекта. Его размышления были, в сущности, такими же, как и у Гитлера: японцы должны держаться подальше, потому что земли Советского Союза – мои. И Берлин, и Москва хотели, чтобы Япония оставалась в Восточной Азии и на Тихом океане, и Токио делало одолжение обоим. Кому от этого будет польза, зависело от результата вторжения Германии в Советский Союз[432].

Если бы вторжение Германии продвигалось, как было запланировано (как молниеносная победа, которая сравняла бы большие советские города с землей и принесла бы завоевателю украинское продовольствие и кавказскую нефть), нападение японцев на Пёрл-Харбор могло бы действительно быть хорошей новостью для Берлина. При таком сценарии атака на Пёрл-Харбор означала бы, что японцы отвлекают Соединенные Штаты, в то время как Германия укрепляет победные позиции в своей новой колонии. Немцы начали бы выполнять «Генеральный план “Ост”» или какой-то другой вариант, пытаясь стать могучей сухопутной империей, самодостаточной в плане запасов продовольствия и нефти и способной защитить себя как от морской блокады Великобритании, так и от морского нападения Соединенных Штатов. Это всегда был фантазийный сценарий, но в нем была определенная доля реальности, пока немецкие войска двигались к Москве.

Поскольку немцев развернули под Москвой именно тогда, когда японцы наступали, Пёрл-Харбор имел абсолютно противоположное значение. Он означал, что Германия находится в наихудшем из возможных положений: она была не гигантской сухопутной империей, устрашающей Великобританию и готовящейся к конфронтации с Соединенными Штатами, а скорее одинокой европейской страной в состоянии войны с Советским Союзом, Великобританией и Соединенными Штатами и имеющей союзников либо слабых (Италия, Венгрия, Румыния и Словакия), либо не вовлеченных в важнейший театр боевых действий в Европе (Япония и Болгария). Японцы, видимо, понимали это лучше немцев. Они хотели, чтобы Гитлер заключил сепаратный мир со Сталиным, а затем сражался бы с британцами и американцами за контроль над Азией и Северной Африкой. Японцы хотели сокрушить морскую мощь Британии; немцы пытались действовать в этих рамках. Это оставляло Гитлеру одну мировую стратегию, и он ее придерживался: разрушение Советского Союза и создание на его руинах сухопутной империи[433].

* * *

В декабре 1941 года Гитлер нашел странное решение этого глубокого стратегического затруднения. Он сам сказал своим генералам, что «все континентальные проблемы» должны быть решены до конца 1941 года с тем, чтобы Германия могла подготовиться к глобальному конфликту с Великобританией и Соединенными Штатами. Вместо этого Германия оказалась перед лицом извечного стратегического кошмара – войной на два фронта против трех мощных держав. С характерной отвагой и политической оперативностью Гитлер переделал ситуацию в терминах, которые согласовывались если не с начальным планом войны, то хотя бы с нацистским антисемитизмом. Что, кроме утопических планов, непригодных расчетов, расовой надменности и глупого балансирования на грани войны, могло затянуть Германию в войну с Великобританией, Соединенными Штатами и Советским Союзом? У Гитлера был готов ответ: мировой еврейский заговор[434].