Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным - Тимоти Снайдер

Ключом к проведению всей операции была дезинформация. Команда пропагандистов Вермахта напечатала объявления, приказывавшие евреям Киева явиться (за неявку – смерть) на угол улицы в восточной части города. Евреям говорили (и это станет стандартной ложью таких акций массового расстрела), что их будут переселять. Поэтому они должны взять с собой документы, деньги и ценные вещи. 29 сентября 1941 года большинство из остававшегося в Киеве еврейского населения действительно собралось в указанном месте. Некоторые евреи говорили сами себе, что раз на следующий день отмечается Йом-Кипур, самый важный еврейский праздник, то с ними ничего не может случиться. Многие прибыли до рассвета в надежде занять хорошие места в несуществующем поезде для переселенцев. Люди готовились к длительному переезду, у пожилых женщин на шее висели ожерелья из луковых головок. Собравшихся (их было более тридцати тысяч человек) повели пешком, согласно инструкции, по улице Мельникова по направлению к еврейскому кладбищу. Жители квартир по соседству вспоминали «бесконечный поток, заполонивший всю улицу и тротуары»[412].

Немцы поставили блокпост возле ворот еврейского кладбища, где проверяли документы и отсылали неевреев домой. Отсюда евреев сопровождали немцы с автоматами и собаками. На контрольно-пропускном пункте (если не раньше) многие евреи, должно быть, осознавали, что произойдет с ними в действительности. Тридцатилетняя Дина Проничева шла впереди своей семьи, пока не услышала автоматные выстрелы. Она сразу все поняла, но решила ничего не говорить родителям, чтобы не волновать их. Она продолжала идти рядом с мамой и отцом, пока они не дошли до столов, где немцы требовали сдать ценные вещи и одежду. Немец уже отобрал у ее мамы обручальное кольцо, и Проничева поняла, что мама тоже ясно осо-знает смысл происходящего, когда она резко прошептала дочери: «Ты не похожа на еврейку». Только тогда она попыталась сбежать. Такие простые примеры общения очень редки в подобных ситуациях, когда человеческий ум напряженно пытается отрицать происходящее, а человеческий дух стремится к имитации, подчинению, а значит, к гибели. Проничева, носившая фамилию своего русского мужа, сказала немцу, сидевшему за ближайшим столом, что она не еврейка. Он предложил ей подождать в стороне до конца рабочего дня[413].

Так Дина Проничева увидела, что случилось с ее родителями, сестрой и другими киевскими евреями. Отобрав ценные вещи и документы, людей заставили раздеться донага. Затем их в группах примерно по десять человек угрозами или выстрелами в воздух погнали к обрыву Бабьего Яра. Многих из них били: Проничева вспоминала, что люди «уже были в крови, когда шли на расстрел». Им приказали лечь ничком на уже мертвые тела и ждать выстрелов сверху и сзади. Затем подгоняли следующую группу. Евреи подходили к обрыву и умирали в течение тридцати шести часов. Наверное, все люди были похожи друг на друга в момент смерти и после нее, но до того финального момента они все были разными, каждый со своими заботами и предчувствиями – до того, как все стало ясно, а затем погрузилось во мрак. Многие умирали, думая не о себе, а о других, как, например, мать пятнадцатилетней красавицы Сары, которая умоляла расстрелять ее одновременно с дочерью. Даже в самом конце так проявлялась забота и мысли о дочери: если она увидит, что дочь расстреляли, то будет знать, что ее не насиловали. Другая обнаженная мать в те последние минуты жизни, что ей оставались, кормила грудью ребенка. Когда ребенка живым сбросили в яр, она прыгнула за ним и так нашла свою смерть. Только там, на дне яра, эти люди стали ничем, стали цифрой – их было 33 761. Поскольку тела позже были эксгумированы и сожжены на кострах, а несгоревшие кости перемолоты и смешаны с песком, то цифра – это все, что от них осталось[414].

В конце дня немцы решили расстрелять и Дину Проничеву. Вопрос, еврейка ли она, был спорным, но она слишком много знала. Ее и еще нескольких человек в темноте повели к обрыву яра. Ее не заставляли раздеться. В этой ситуации был один-единственный способ выжить, и она им воспользовалась: когда начали стрелять, Дина бросилась в узкий завал между телами и притворилась мертвой. Она вытерпела вес немца, прошедшего по ее телу, оставалась неподвижной, «как мертвая», когда он наступил ей на грудь и на руку. Ей удалось оставить маленькое отверстие для воздуха, когда ее засыпали землей. Она слышала, как маленький ребенок звал маму, и думала о собственных детях. Она начала говорить сама с собой: «Дина, вставай, беги прочь, беги к своим детям». Возможно, эти слова повлияли так же, как и те, которые ей прошептала мама, лежавшая теперь мертвой где-то внизу. Она откопалась из земли и тихо отползла в сторону[415].

Дина Проничева вступила в опасный мир всего нескольких выживших евреев Киева. Закон требовал выдавать евреев властям. За это немцы сулили материальное вознаграждение: деньги, а иногда ключи от квартиры евреев. Местному населению как Киева, так и всего Советского Союза было привычно выдавать «врагов народа». Еще совсем недавно, в 1937-м и 1938 годах, основными врагами, которых выдавали тогда представителям НКВД, были «польские шпионы». Теперь же в бывших кабинетах НКВД расположилось Гестапо, а врагами были евреи. Тех, кто приходил донести немецким полицаям на евреев, пропускал охранник, у которого была повязка со свастикой на рукаве и который стоял перед фризами с изображением серпа и молота. Кабинет, где занимались евреями, был довольно маленьким, поскольку расследование еврейских «преступлений» было простым: советский документ с записью о еврейской национальности (или же пенис без крайней плоти) означал смерть. У Изы Белозовской, киевской еврейки, которая скрывалась, был маленький сын Игорь, которого все это смущало. «Что такое еврей?» – спрашивал он маму. На деле ответ давали немецкие полицейские, проверявшие советские удостоверения личности, или же немецкие врачи, подвергавшие мальчиков, таких как Игорь, «медицинскому осмотру»[416].

Иза Белозовская ощущала смерть повсюду. Она вспоминала: «У меня было сильное желание посыпать голову, всю себя пеплом, ничего не слышать, превратиться в пыль». Но она держалась и выжила. Те, кто перестал надеяться, иногда выживали благодаря преданности их нееврейских супругов или семей супругов. Повитуху Софию Эйзенштейн, к примеру, ее муж прятал в яме, которую вырыл на краю внутреннего двора. Он провел ее туда, переодетую в нищенку, и приходил к ней ежедневно, когда выгуливал собаку. Он разговаривал с ней, притворяясь, что говорит с собакой. Она умоляла отравить ее, но вместо этого он приносил продукты и воду. Тех евреев, которых хватала полиция, расстреливали. Их помещали в камеры киевской тюрьмы, в которых тремя годами ранее держали жертв Большого террора. Когда тюрьма наполнилась, евреев и других заключенных на рассвете вывезли в крытом грузовике. Жители Киева научились бояться этого грузовика, как боялись «воронков» НКВД, выезжавших их этих же ворот. Он привез евреев и остальных узников к Бабьему Яру, где им приказали раздеться, стать на колени над яром и ждать выстрела[417].

Бабий Яр подтвердил прецедент, установленный в Каменец-Подольском, по уничтожению евреев в городах центральной, восточной и южной Украины. Поскольку группа армий «Центр» взяла Киев позже и поскольку вести про немецкую политику распространялись быстро, большинство евреев из этих регионов сбежали на восток и таким образом выжили. Те же, кто остался, в большинстве случаев не выжили. В Днепропетровске 13 октября 1941 года были уничтожены около двенадцати тысяч евреев. Немцы использовали местную администрацию, ими самими же учрежденную, для ускорения работы по выявлению, а затем расстрелу евреев. В Харькове зондеркоманда-4а айнзацгруппы «С» приказала городской администрации поселить остававшихся евреев в одном районе. 15 и 16 декабря более десяти тысяч харьковских евреев привезли на тракторный завод на краю города. Там батальон-314 Полиции порядка и зондеркоманда-4а в январе 1942 года расстреливали их группами. Некоторые из них задохнулись в грузовике, чья выхлопная труба выводила угарный газ внутрь кузова, так что он попадал прямо в легкие евреев, запертых там. Газенвагены также использовали в Киеве, но от них отказались после жалоб сотрудников Полиции безопасности на то, что им не нравится вынимать покореженные тела, покрытые кровью и экскрементами. В Киеве немецкие полицейские предпочитали расстреливать над ярами и ямами[418].

Сроки массового уничтожения немного отличались в оккупированной Советской Беларуси, в тылу группы армий «Центр». За первые восемь недель войны и до августа 1941 года айнзацгруппа «В» под командованием Артура Небе уничтожила в Вильнюсе и в Беларуси больше евреев, чем любая другая айнзацгруппа, но дальнейшее уничтожение евреев в Беларуси было затем несколько отсрочено из военных соображений. Гитлер решил послать дивизии из группы армий «Центр» на помощь группе армий «Юг» в битве под Киевом в сентябре 1941 года. Это решение Гитлера отсрочило продвижение группы армий «Центр» на Москву, которая была ее главной целью[419].