Армянское древо - Гонсало Гуарч

Наш господин Абдул-Гамид тем не менее не казался задетым, скорее наоборот. У меня создалось впечатление, что его весьма заинтересовали слова генерала. Снова в салоне воцарилась пауза, и я понял, что фон дер Гольц испугался, не сказал ли он чего лишнего.

Султан вновь обратил свой взор на Шебнера-Рихтера, словно ожидая, что же скажет он. Султан даже слегка пошевелил правой рукой.

Но Шебнер-Рихтер был в ужасе. Было очевидно, что его охватила паника. Он, казалось, был не в состоянии говорить в присутствии этих двух великих людей. Было видно, что он знает, что должен сказать, но в тот момент он не мог произнести ни одного слова.

В этом был его слабый пункт. Именно этот момент отмечался во всех докладах о его личности. Его неспособность прочитать лекцию, выступить перед публикой. Он приехал сюда после того, как получил специальное письмо от Министерства иностранных дел. Сам министр пригласил его в свой кабинет в Берлине. Он заявил, что кайзер поручает ему специальную миссию. И объяснил, в чем она состоит. Миссия была секретная и деликатная. Мы узнали о ней от секретаря министра. Он был не в силах отказать нам. Да и как он мог отказать?

Шебнер-Рихтер поднял голову и, моргая, посмотрел в глаза султану Абдул-Гамиду. За этими зрачками скрывалось много секретов. И все-таки он хорошо понимал, зачем его прислали сюда. Он отчетливо понимал, что именно хотели от него.

Но в подобные моменты этот мужчина был всего-навсего измученным человеком, стремившимся поскорее выйти из этой ситуации. Было видно, как у него потели руки, как колотилось сердце в его груди, как подступала головная боль. Я не знаю, как ему удалось превозмочь себя. Прикрыв глаза, мобилизовав всю свою волю, он, казалось, рассматривал узорный рисунок на крышке стола, покрытого черным эбеновым деревом.

Поначалу он слегка заикался. Потом собрался и сосредоточился на том, что должен был сказать.

„Безмерно благодарен вам, Ваше Высочество, за вашу благосклонность. У меня слишком мало заслуг, чтобы находиться здесь. И тем более, чтобы вы выслушали меня. Но не сомневайтесь, что я в вашем полном распоряжении. Позвольте мне сделать очень короткое вступление…“

Султан сделал снисходительный жест рукой. Я хорошо изучил его. Он был в нетерпении, чтобы услышать Шебнера-Рихтера. И думаю, что не зря. Если ты не согласен, послушай, что он говорил.

„Вы знаете, Ваше Высочество, что граф Анри де Буленвийе в 1732 году написал книгу „Этюды о французской аристократии“. В ней он описывал господствующую расу — франков и подчиненную расу — галлов.

Намного позже, более века спустя, а именно в 1854 году, граф Гобино выпустил свою выдающуюся книгу „Этюды о неравенстве человеческих рас“. Он пришел к выводу, что история человечества это не что иное, как отражение, следствие превосходства одних над другими. Для него самая чистая раса — это арийцы. Это индоевропейская раса, к которой — для меня это очевидно — принадлежат и турки“.

Помню, что при произнесении этих слов Шебнер-Рихтер поднял глаза и встретился с непроницаемыми зрачками султана, которые, казалось, просверливали его насквозь. Шебнер-Рихтер быстро опустил глаза, ведь мало кто был способен выдержать такой взгляд. Может быть, последняя фраза не понравилась султану? Я подумал, что немцу стоило быть, пожалуй, поосторожнее. Он ведь знал, что подобную миссию ему доверяли впервые. И его выбрали среди многих, в том числе дипломатов и военных… Я заметил, как Шебнер-Рихтер краем глаза следил за фон дер Гольцем. В отличие от соотечественника, он внимательно рассматривал невероятное искусство местных мастеров. Казалось, он был поглощен роскошью в стиле барокко потолка в зале.

„Да, Ваше Высочество. Ваш народ, равно как и немецкий народ, тоже арийцы. Тот факт, что у одного народа светлые волосы и голубые глаза, а у другого — черные волосы и темные глаза, — не более чем следствие приспособляемости к климату. И те и другие — арийцы. К ним же относятся персы, индийские брахманы, скандинавы и классические греки. Арабы и евреи — другие. И те, и другие — семиты. Народы Средиземноморья представляют собой невероятную помесь. Вы знаете, этот гениальный человек — Жозеф Артур Гобино — умер в 1882 году. Но в Германии остался его рельефный оттиск, его школа, сохранившаяся благодаря открывшим его великим людям, таким как Вагнер…“

И тут я увидел, как Абдул-Гамид прищурил глаза. О, слава! Султан хорошо знал эту тему. Его династия насчитывала несколько веков. Он часто говорил мне, что подумывал о Сулеймане, об Османе, об Измаиле, о Селиме. Он уже осознавал, что ему оставалось мало времени. Он попытался модернизировать страну, развить Танзимат, новое законодательство — Танзимат — Хаирие. Полезное законодательство, внедренное его дедом Селимом Третьим. Оно было основано на созданных некоторыми людьми идеях, которые должны были править миром.

Шебнер-Рихтер смотрел на него, не решаясь говорить дальше. Он не знал, что его собеседника очень заинтересовали его слова. Эти европейцы были умными людьми, но тонкого восприятия у них не было. Казалось, они были способны понять мир, существовавший пятьсот лет назад, но не могли разобраться в окружающей их действительности… Султана должны были полностью проинформировать обо всем, что связано с его собеседником.

Вдруг установилась тишина. Султан сделал легкий жест правой рукой, в которой держал платок из зеленого шелка. Он хотел выслушать собеседника, потому что нечто похожее на эту новую идею уже бродило в наших умах. Султан слегка шевельнул рукой, и Шебнер-Рихтер продолжил свою речь.

„Да, Ваше Высочество, многие немцы восприняли послание графа Гобино. Несколько позже Людвиг Шеманн, Филипп фон Эуленбург и Ганс фон Вольцоген основали в 1894 году Гобинистский союз, „Гобино — Ферайнигунг“. Но потом произошло вот что: гениальный мыслитель Фридрих Ницше, хорошо знакомый, естественно, с идеями Гобино, сформулировал среди этого тумана разных мыслей концепцию сверхчеловека. Могу сказать, Ваше Высочество, что это заставило вздрогнуть всю интеллектуальную жизнь Германии. В сердце интеллектуальной жизни Германии зажегся свет. Не так важна родина, как раса“.

Я заметил, как султан не мог удержаться и не посмотреть в глаза генерала фон дер Гольца. Шебнер-Рихтер тоже заметил, как они переглянулись и, сглотнув слюну, продолжал:

„Позвольте, Ваше Высочество, развить эту мысль. Существует всего три основные расы. Белая, желтая и черная. Например, англичане, немцы и турки принадлежат к белой расе. Гвинейцы, банту, пигмеи и австралийские аборигены относятся к черной расе. Китайцы, японцы, малайцы и таиландцы — к желтой.

Но внутри этих трех основных рас есть примеси. Так, у средиземноморских народностей перемешано тысячи кровей. Вспомните об испанцах. Готы, аланы, свевы, иберы, арабы, евреи, фениции. Это не что иное, как мозаика. Позвольте мне сказать вам, Ваше Высочество, что турки не такие. Правда, черкесы добавили к ним немного своей крови, но, в конце концов, она тоже арийская…“

Я видел, как у Шебнера-Рихтера потели ладони. Он сам осознавал, что он не совсем искренен. Но зато он знал цель, которую хотел достичь. Он был, в конце концов, интеллигентом. Все это было не более чем теорией. Но с той маленькой разницей, что она была весьма выгодна Германии, которую он в этот момент представлял. Даже фон дер Гольц казался весьма заинтересованным в том, что говорил его соотечественник, и мы все, даже султан, заметили, что впервые с момента начала разговора генерал не мог скрыть чувства гордости.

„В вашей стране турки представляют собой однородную расу. Это вполне сложившаяся арийская раса, свободная от проблем, существующих у других народов. За исключением, пожалуй, национальных меньшинств. Таких, как армяне, курды, нескольких тысяч евреев и какого-то числа черкесов. Что касается этих меньшинств, евреи никогда не будут покушаться на единство Турции. Их немного, и с давних пор они знают, что находятся здесь благодаря вашей доброй воле. Но для всего мира Турция — это Пруссия исламского мира. Позвольте…“

Абдул-Гамид резко повернулся на диване. Шебнер-Рихтер на мгновение замолк, и они молча посмотрели друг на друга.

Слова султана резко прозвучали в огромном зале. Они были произнесены в нервном, нетерпеливом тоне. Он был не из тех, кто привык ждать кого-либо или что-либо.

„Прошу вас, продолжайте. Говорите без обиняков. Я слушаю вас так, как если бы передо мной был сиятельный брат кайзер Вильгельм. Говорите без стеснения, ваши слова для меня куда более важны, чем вы можете себе представить. Пожалуйста, говорите же…“

Я увидел, что Шебнер-Рихтер вошел в состояние эйфории, нервозность и страх, казалось, улетучились. Он взглянул на фон дер Гольца, и, как мне показалось, они почувствовали себя немного сообщниками. Своего рода сговор, который до сих пор не проявлялся. Он попытался изобразить нечто вроде уважительной улыбки и продолжал: