Удивительные приключения рыбы-лоцмана: 150 000 слов о литературе - Галина Юзефович

ЛилиаНна Лунгина

Подстрочник

[133]

Эта история начала свое существование в виде фильма, показанного на канале «Россия» и собравшего огромную (а для малобюджетного документального проекта немыслимую) аудиторию. Простой изобразительный ряд – пожилая женщина в студии напротив единственной камеры, редкие вставки старой кинохроники, неяркий свет. Простой сюжет, укладывающийся, по сути дела, в одно слово – «жизнь». Детство, отрочество, юность. Радости, страхи, встречи, утраты… И невероятный, необъяснимый, зашкаливающий зрительский успех. Неудивительно, что книгу, основанную на том же материале, что и фильм, и выпущенную издательством «Corpus» меньше чем через полгода после телевизионной премьеры, ждали с нетерпением и в то же время с тревогой: не исчезнет ли очарование Лилианны Лунгиной при переносе с экрана на плоский лист бумаги? Не пропадет ли магия ее голоса, пластики, улыбки?

Ответ на все эти вопросы – однозначное «нет». Книга, вобравшая в себя, помимо прочего, многие фрагменты, в фильм не вошедшие, производит впечатление совершенно иное, но при этом ничуть не менее сильное и запоминающееся.

Даже те, у кого имя переводчицы Лилианны Лунгиной не вызывает немедленных ассоциаций, на самом деле давно и хорошо с нею знакомы. Ведь это ее голосом говорят по-русски Карлсон, Пеппи Длинныйчулок и другие герои Астрид Линдгрен. Ну, а кроме того она – жена сценариста Семена Лунгина и мать режиссера Павла Лунгина. Впрочем, все эти важные статусные характеристики меркнут перед ее по-настоящему солнечным обаянием и перед удивительной цельностью и красотой выпавшей на ее долю судьбы.

Лиля Маркович (именно так звали Лунгину в детстве) выросла в двадцатые годы XX века за границей – сначала в Берлине, где работали в советском представительстве ее родители, а после – во Франции, куда переехала ее мать после расставания с отцом. Богемная жизнь в Париже, каникулы на Лазурном берегу, а между этим – поездки к бабушке в Палестину… Яркое «импортное» детство Лунгиной навсегда вписало ее в общеевропейский культурный контекст, принадлежность к которому она сохранила на всю жизнь.

В середине тридцатых семья воссоединилась и вернулась в СССР. Дальнейшая жизнь Лили – или уже, пожалуй, Лилианны – это история постепенного, порой болезненного вживания свободной европейской девочки в страшноватую советскую реальность: навязчивая тревога за близких, одиночество «белой вороны», долгожданная дружба с одноклассниками… И в то же время, несмотря ни на что, – неискоренимая, с детства впитанная внутренняя свобода. Учеба в легендарном МИФЛИ, эвакуация, потеря родителей, счастливое замужество, профессиональный успех, рождение детей – что бы ни происходило в ее жизни, Лунгина в любых обстоятельствах оставалась совершенно свободной от любых советских условностей. Нет, она с ними не боролась – для нее их просто не существовало, как не существовало государственных границ, дурацких запретов, нелепых правил.

Мы знаем немало историй подобной внутренней свободы в несвободное время, и почти все они, к несчастью, имеют плохой конец. Люди, успешно игнорировавшие безжалостную систему, жившие так, будто ее нет, рано или поздно всё равно становились ее жертвами. Лунгиной невероятным образом удалось избежать этой судьбы: реальность в самом деле прогнулась под нее, и подарила ей – вопреки всему! – успешную, счастливую и свободную жизнь. И, вероятно, именно этот удивительный факт и делает жизнеописание Лунгиной настолько притягательным: сама возможность жить в Советском Союзе так, как жила она, в значительной мере примиряет нас с этим отрезком недавней отечественной истории, позволяет взглянуть на него если не с любовью, то, по крайней мере, без привычной настороженности и неприязни. А такая возможность – именно то, чего очень многим из нас сегодня не хватает.

Патти Смит

Просто дети

[134]

Мемуары – чтение на любителя. Чтобы всерьез заинтересовать читателя, они должны обладать по меньшей мере одним из трех нечастых в литературе достоинств: жгуче-интересной фигурой рассказчика, глубоким погружением в эпоху (желательно тоже жгуче-интересную) и выраженным авторским стилем, а лучше всего – гармоничной комбинацией первого, второго и третьего. Забегая вперед, скажем, что «Просто дети» Патти Смит – тот самый случай, когда все три пункта обязательной программы выполняются по-настоящему безукоризненно, но при этом не исчерпывают достоинств книги. Своеобразным бонусом для читателя послужит тонкая и лиричная любовная линия, пронизывающая всю книгу и придающая ей сходство с полноценным романом.

1967 год. Двадцатилетняя взъерошенная девочка из Нью-Джерси, только что родившая внебрачного ребенка и отдавшая его на усыновление, приезжает в Нью-Йорк, чтобы посвятить себя искусству. Первым, кого она встречает, оказывается высокий кудрявый мальчик – ее сверстник, увлеченный теми же идеями. Оба они крайне приблизительно представляют, чем хотели бы заниматься, как раздобыть денег на жизнь и где провести следующую ночь, зато их объединяет взаимное чувство и общая вера в то, что совсем рядом, буквально за углом, их ждет успех. Они рисуют и голодают, сочиняют стихи и заводят новые знакомства, создают инсталляции и пробуют наркотики, меньше всего думая о будущем, – словом, ведут себя как дети, которыми по большому счету и являются. И ни один из них не знает, что девочке – Патти Смит – предстоит стать знаменитой певицей и поэтом, крестной матерью панк-рока, а мальчику – Роберту Мэпплторпу – культовым фотографом и художником. Не подозревают они и о том, что их связь, трансформируясь и преображаясь, продлится много лет, до самой смерти Роберта в 1989 году от СПИДа – несмотря на то что сам он окажется геем, а его возлюбленная переживет череду бурных романов, счастливо выйдет замуж и родит двоих детей.

Отношения Патти и Роберта образуют смысловой стержень повествования, и именно вокруг них вращается огромный, волнующий и дикий мир Нью-Йорка шестидесятых годов. Поэты, художники, музыканты – в эпизодах у Патти Смит мелькают все самые яркие звёзды тех лет, от Боба Дилана и Аллена Гинзберга до Энди Уорхола и Сальвадора Дали. Сексуальная революция и наркотики, философия битничества и культ рок-музыки, студенческие волнения и Вудстокский фестиваль – словом, всё то, что ассоциируется у нас сегодня с понятием «шестидесятые», находит свое отражение в книге Патти Смит. То сбиваясь на взволнованную скороговорку, то пробуксовывая и очевидно теряя темп, то выпуская целые месяцы, то уделяя десятки страниц подробностям одного-единственного вечера, создательница «Просто детей» лепит безответственно-произвольный и в то же время предельно достоверный портрет своей эпохи.

Рассказывая о себе через свое поколение и о судьбе поколения через саму себя, Патти Смит постоянно поддерживает ауру трагизма и обреченности, окружавшую героев шестидесятых. Дженис Джоплин, Джим Моррисон, Джимми Хендрикс, муза Энди Уорхола Эди Седжвик – все они (и многие другие) не дожили и до тридцати. «Выжили немногие. В том числе я. Совершенно не собираюсь гордиться тем, что уцелела. Я бы предпочла, чтобы все, кто катался на нашей карусели, схватили удачу за хвост. Просто мне по чистой случайности досталась счастливая лошадка». В самом деле, одна из немногих, Патти Смит дожила до наших дней, чтобы свидетельствовать о том удивительном времени. И важность ее свидетельства трудно переоценить.

Здесь и сейчас: как устроена современность

Кирилл Кобрин

Шерлок Холмс и рождение современности

[135]

Сборник эссе Кирилла Кобрина – образчик чистого и бесхитростного читательского удовольствия. Используя с детства всем знакомые рассказы Артура Конан Дойла о приключениях Шерлока Холмса и доктора Ватсона в качестве основы, Кобрин размышляет о тех чертах, которыми обладает широко понятая «современность» – эпоха modernity, начавшаяся, по мнению автора, во времена британской промышленной революции и не закончившаяся поныне.

Романтические и бестолковые антикварии, возящиеся с прошлым своей страны и в упор не видящие происходящих в ней перемен (из этой породы – добрейший доктор Мортимер, герой «Собаки Баскервилей»). Отважные незамужние наследницы, отстаивающие свои имущественные права, и вообще несущие свет гендерного равноправия довольно отсталому в этом смысле викторианскому обществу. Стремительно размывающаяся граница между центром и периферией, метрополией и колониями. Источники дохода – и их иерархия с точки зрения этики и традиций. Каждый из этих сюжетов берет свой исток в одном или сразу нескольких текстах «холмсианы», а после разделяется на множество веселых ручейков, разбегающихся в разных направлениях и иллюстрирующих взаимосвязь разных исторических эпох не хуже географической карты.