Женский клуб - Това Мирвис

– Но меня смущает, что это может закончиться назначением виноватых. Будет крайне пагубно для всей общины, если мы начнем указывать друг на друга пальцем.

– Никто не говорил о вине, – ответила Ципора. – Но мы не должны сидеть сложа руки и наблюдать за тем, как девочки становятся неуправляемы. Нужно постараться понять, что происходит.

– Ну конечно, нужно постараться понять, что происходит с девочками. Я тоже очень и очень за них переживаю. Но есть большая разница между работой над своими недостатками и разбором чужих.

Ципора попыталась найти компромисс с Мими: что, если она сосредоточит их внимание на собственных огрехах в соблюдении законов и обойдется без запланированного обсуждения общих точек, в которых общине явно недоставало твердости? Мими вздохнула и сказала, что главное – помнить: занятие должно быть для того, чтобы объединять нас, а не сеять раздор. Ципора сочла, что Мими дает ей зеленый свет, и приступила к обзвону, выясняя, можем ли мы собраться в среду вечером на часок или около того.

В порыве великодушия Ципора даже пригласила Бат-Шеву. Ведь и она может изменить свое отношение, почему нет? Исправить содеянное уже нельзя, это останется несмываемым пятном на ее репутации, но Ципора может помешать ей натворить что-то еще. К ее большому удивлению, Бат-Шева сказала, что с радостью придет, и Ципора довольно улыбнулась.

В назначенный вечер гостиную Ципоры загромоздили стулья. На журнальном столике стояли кувшин с холодным чаем и блюдца с печеньем. Но никаких обменов любезностями и последними новостями даже не намечалось. Мы прибыли ради важной цели, и это явно читалось в наших поджатых губах и чопорных позах. Прежде чем начать – было уже десять минут девятого, – Ципора окинула взором комнату и осталась довольна. Пришли даже те, кто обычно не посещал подобных мероприятий: Анна Вайнберг, в прошлом году забравшая трех своих детей из Академии Торы в обычную школу, сидела рядом с миссис Ганц, вообще редко выбиравшейся из дому. Даже Наоми Айзенберг, у которой вечно находились всякие нелепые отговорки, чтобы не прийти, ожидала начала.

– Я не вижу Бат-Шевы, а ты? – спросила миссис Леви у Хелен Шайовиц.

– Нет, а ведь я следила за дверью, – ответила Хелен.

То, что Бат-Шева может не явиться, накалило обстановку до предела. Ее отсутствие только укрепило бы нас в мысли, что она что-то замышляет и даже не утруждается скрывать свои проступки. Как знать, может, она снова решила, что больше не готова быть религиозной.

– Полагаю, нам не стоит удивляться, – вздохнула миссис Леви. – Именно в эту сторону все и двигалось.

Как обычно, Хелен могла только согласиться.

– Пожалуй, так и есть, – пробормотала она.

Мы теряли терпение, чувствуя, как наш серьезный настрой истаивает в духоте переполненной комнаты, когда наконец прибыла Бат-Шева. Она громко постучала в парадную дверь, не зная, что мы заходим через боковую, которая всегда открыта в такие вечера. Хелен стояла ближе других и потому кинулась в прихожую.

– Скорее, Бат-Шева, мы уже начинаем, – крикнула она, не в силах скрыть раздражение.

Когда Бат-Шева вошла в комнату, мы постарались улыбаться как обычно, быть вежливыми, невзирая на то, как сильно расстроены, – то есть всячески избегали явной конфронтации. Пусть лучше сама все поймет, прочтет по нашим ледяным глазам и натянутым улыбкам, как мы недовольны. И тогда уж ей решать, как загладить вину и остановить эту жуткую волну бунтарских настроений, которую она сама же и вызвала. Но Бат-Шева как будто и не замечала, что все не как всегда. Она улыбнулась нам, оглядывая комнату в поисках свободного стула. Мими махнула рукой, показывая, что рядом с ней есть место. Бат-Шева пролезла к ней и, садясь, нежно сжала ее руку. Потом обернулась и поздоровалась с Хелен Шайовиц и миссис Леви. Выбора у них не было, и они вежливо кивнули в ответ. Джослин Шанцер опустила глаза и сложила руки на коленях. Леанна Цукерман попыталась было помахать, но, окруженная такой толпой, решила, что поздоровается потом, один на один. Бат-Шева удивленно взглянула на нее, но Леанна ничего не сказала, и момент был упущен.

Ципора встала перед нами.

– Я устроила эту встречу, потому что мы теряем наших детей. Когда в одном месте случается столько проблем, мы обязаны пристальнее взглянуть на наши жизни и нашу общину. Боже меня сохрани усомниться в делах рук Господних. Но мы не беспомощны. Заповеди Всевышнего даны нам, чтоб показать верный путь в жизни. Если мы будем лучше работать над собой и твердо соблюдать мицвот, мы станем ближе к Богу.

Столько всего еще она хотела добавить: о важности борьбы с дурными влияниями, о необходимости находить источники мятежных настроений и искоренять их, о заповеди не молчать, если в твоем присутствии совершается грех, а ведь Десять заповедей гласят: «Не прелюбодействуй». Но присутствие Мими не позволяло Ципоре высказать то, что прямо указывало на Бат-Шеву. Каждый раз, как она собиралась что-то произнести, ей представлялось недовольное лицо Мими, и она осекалась.

Вместо этого она пересказала историю из Талмуда, которую ей специально подобрал муж. Четыреста кувшинов с вином, принадлежавших раву Хуне, вдруг прокисли. К нему пришли другие раввины и советовали обратить внимание на свое поведение, чтобы понять, почему это произошло. Он удивился и спросил: неужели они думают, что он согрешил? Раввины ответили, что не хотелось бы, конечно, тыкать пальцем, но до них дошли слухи, что он бывает скуповат. Услышав это, рав Хуна твердо решил исправиться. И тогда, говорят одни, уксус снова превратился в вино. Другие – что цена на уксус поднялась и сравнялась со стоимостью вина.

История была нам очень кстати. Если можно было поправить случившееся с равом Хуной, то и у нас есть надежда. Мы тоже сможем все наладить, и то, что прокисло, вновь станет сладким. Зачем опускать руки? Мы способны положить конец смуте и непорядкам.

Довольная гулом согласия, наполнившим комнату, Ципора раздала листы бумаги и остро наточенные желтые карандаши.

– Я бы хотела, чтобы каждая из вас написала одну мицву, над которой хочет поработать в следующие месяцы, – сказала она. – Необязательно кому-то показывать. Это будет между вами и Всевышним.

Ципора решила быть смелее и добавить еще кое-что, подспудно адресованное Бат-Шеве.

– Помните, что нет такого греха, для которого невозможна тшува.

Она не стала говорить, что все эти метания между религиозностью и нерелигиозностью уж точно требуют самого серьезного покаяния.

Мы внимательно обозрели свои жизни в поисках того, что более всего нуждается в исправлении. Мы не хотели слишком легкой