Женский клуб - Това Мирвис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хорошо, что он хотя бы продолжал навещать Эдит Шапиро по субботам после обеда. И слава Богу: она с трудом переносила разочарования и всякий раз, когда чувствовала себя покинутой, еще больше уходила в воспоминания и заявляла, что раз уж ее муж умер, а четверо сыновей живут так далеко, ей самой жить совершенно незачем. Эдит, как и всех нас, очень беспокоило поведение Йосефа, и однажды, когда он сидел у нее в гостиной, она твердо вознамерилась разобраться, в чем тут дело.
Она начала с привычных вопросов, которые задавала каждую неделю. Отказаться от них было бы уже чересчур – Йосеф навещал ее годами, и в заведенном порядке их встреч была непреложность еврейского закона. Но на этот раз она внимательнее выслушивала его ответы, надеясь уловить что-то необычное.
– Как твоя учеба? – поинтересовалась Эдит, когда Йосеф расположился на диване с куском пирога.
– Все хорошо, – ответил он, и она отметила секундное замешательство, тень неуверенности.
– И ты хорошо проводишь время в Мемфисе?
– Конечно.
Вот тут она была абсолютно уверена, что он замялся, и по этим двум ответам она заключила: Йосефу прискучил Мемфис. Он устал от этого сонного города, где почти ничего не происходит. Ему опостылели одни и те же люди, с которыми нет новых тем для разговоров. Эдит печально вздохнула. Все хорошее рано или поздно заканчивается. Недалек тот час, подумала она, когда Йосеф нас покинет.
Мы наблюдали за ним, пытаясь понять, верна ли теория Эдит. Как-то в конце февраля, когда Бат-Шева гуляла, Йосеф вышел и направился к ее дому. Занятие у них было только вечером, так что мы понятия не имели, что ему нужно. Может, хотел передать книгу, может, Мими попросила его что-нибудь забрать. Но вместо того чтобы постучаться и объяснить, зачем он пришел, Йосеф стоял на краю ее некошеной лужайки и подбрасывал ногой высохшую траву.
Бат-Шева, возвращаясь, свернула на свою улицу и увидела перед домом Йосефа. Она помахала ему рукой, и он покраснел от смущения. После того как Леанна Цукерман рассказала ей, что о ней говорят, Бат-Шева вела замкнутую жизнь. Она общалась только с Леанной и Наоми Айзенберг, признаваясь им, как ей тяжело. Хотя она намеревалась вести себя как считает нужным, ее занимало, что люди толкуют за ее спиной. Она была сдержанна, когда мы где-нибудь встречались, уже не приветствовала нас улыбкой, как раньше. А если и заговаривала, то очень осторожно, тщательно взвешивая каждое слово.
Но Йосефу Бат-Шева была рада; она сказала Леанне, что он один из немногих, кому она может доверять.
– Привет! – радостно выпалила она, словно Йосеф был способен хоть немного избавить ее от одиночества. – Как мило, что ты зашел.
– Я шел мимо, – начал он. – Я не думал задерживаться, но…
– Тебе не нужно повода, чтобы навестить меня. Я очень тебе рада.
Они двинулись по дорожке к дому, и у двери Йосеф замешкался, понимая, что заходить внутрь непозволительно. Насколько нам известно, они ни разу не оставались наедине за закрытыми дверями.
– Я подожду здесь, – сказал он и присел на качели на крыльце.
– Как угодно. Я сейчас, – ответила Бат-Шева.
На улице было тепло, особенно для конца февраля, но не так уж необычно для города, в котором погода менялась чуть не каждый день. Йосеф с удовольствием ждал снаружи, тихонько раскачиваясь. Бат-Шева вернулась босая и с убранными назад волосами. Она протянула Йосефу стакан холодного чая и села рядом. Йосеф отпил глоток, и она смотрела на него, покачивая в руке стакан так, что кубики льда позвякивали о стенки. Она положила ноги на деревянные перила. Мы были уверены, что у Йосефа какое-то конкретное дело, что-то, что не могло подождать еще пару часов. Но он не произнес ни слова, и им явно было очень даже хорошо раскачиваться на качелях в полном молчании.
– Каково это – так долго оставаться дома? – наконец спросила Бат-Шева.
– Нормально, наверное.
Бат-Шева рассмеялась.
– Звучит не очень-то весело.
– Немного скучно. У меня здесь нет друзей. Мне нравится заниматься с отцом и с тобой, но больше мне здесь делать нечего.
– Почему ты решил остаться?
Он отвел взгляд.
– Не знаю.
– Ты не из тех, кто что-то делает без серьезной причины. Уверена, ты все хорошенько обдумываешь, прежде чем принять решение. Не хочешь рассказать? Спорим, ты никому не говорил, что на самом деле происходит, и я вижу, что тебя это разъедает изнутри.
Йосеф огляделся, словно ожидая, что кто-то притаился за качелями или в кустах у дорожки и сейчас выскочит на него.
– Я просто не хотел возвращаться, и все, – сказал он.
– Ты хотел именно остаться в Мемфисе или же не хотел оставаться в ешиве?
– Не знаю, – резко ответил Йосеф.
– Хорошо. Ты не должен мне ничего рассказывать, если не хочешь, – мягко произнесла Бат-Шева и вздохнула.
Он посмотрела на нее. Она не улыбалась, и в голосе не было прежней легкости.
– Ты в порядке? – спросил он. – Ты и сама явно чем-то расстроена.
Бат-Шева покачала головой.
– Все идет не так, как я надеялась. Ты, наверное, слышал, люди говорят, что девочки отбились от рук по моей вине.
– Какая чушь! – Йосеф в изумлении помотал головой.
– Да. Я стараюсь, чтобы меня это не задевало, но не получается. Теперь вижу, что неверно представляла себе это место.
– Ты жалеешь, что переехала сюда?
– Не знаю. Я все еще надеюсь, что у меня здесь все сложится. И Аяле так нравится Мемфис. Может, этого довольно, чтобы здесь остаться. Я думала, что смогу построить здесь чудесный еврейский дом, и у нее будет все, чего не было у меня. Я воображала, как у нас тут появится много друзей и станет неважно, что у меня нет никого из близких…
Они сидели, уставившись на улицу прямо перед собой. Для нас это был райский вид, но вот что видели они, нам неизвестно. Нам была невыносима мысль, что кто-то может думать плохо о нашей общине, и нам хотелось распахнуть двери и кричать Йосефу, что ему нужно двигаться дальше, что времена учения с отцом давно позади. Бесси Киммель хотела умолять его не забывать, что он не просто кто-то там, он – наш Йосеф. У миссис Леви засорился туалет, и она прикидывала,
