Анафем - Нил Стивенсон

— Сдаётся, власти предержащие обмочили штаны, — сказал он. — Или что там сейчас носят.

Все остальные были так ошарашены, что по большей части молчали. Тут у меня было преимущество — я привык к этому чувству. Как Лио привык, что его бьют по лицу.

Я влез на каменную гостевую скамейку перед планетарием.

— К югу от концента, недалеко от вековых ворот, на западном берегу реки есть большая крыша на сваях, перекинутая через воду. Рядом с ней — цех. Не заметить его нельзя — это самое большое здание в округе. Там можно будет встретиться. Пойдём группами, как сказала суура Трестана. Соберёмся в цехе и составим какой-нибудь план.

— Во сколько встречаемся? — спросил кто-то из столетников.

Я задумался.

— Давайте встретимся, когда у нас... когда у них прозвонят к провенеру.

ЧАСТЬ 6. Странник

Странник. 1. Теор, переживший гибель Орифены и скитавшийся по древнему миру в одиночку или в обществе себе подобных. 2. В современном языке, инак, в силу исключительных причин покинувший матик и путешествующий по секулярному миру, стараясь по возможности соблюдать дух, если не букву канона.«Словарь», 4-е издание, 3000 год от РК.

Мы по очереди переоделись в уборных. Кроссовки сразу довели меня до исступления. Я их сбросил и сунул под скамью, потом отыскал на полу притвора чистое место, чтобы расстелить и сложить стлу. Для этого пришлось нагибаться и садиться на корточки — непростое дело, когда на тебе штаны. С трудом верилось, что люди носят их постоянно!

Превратив стлу в свёрток размером с книгу, я обвязал её хордой и убрал в пакет вместе со сжатой сферой, а пакет затолкал в рюкзак. На другой стороне притвора Лио пытался в новой одежде проделать искводошные упражнения — выглядело это так, будто у него церебральный паралич. На Тулию ничего не налезло, и сейчас она договаривалась поменяться одеждой с одной из столетниц.

Это конвокс?

Теперь да.

Конвоксов было всего восемь. Первый совпал с Реконструкцией. После этого их проводили в начале каждого тысячелетия, чтобы подготовить издание «Словаря» на следующую тысячу лет и позаботиться о других делах, затрагивающих милленариев. Один конвокс собрали в связи с Большим комом и ещё по одному в конце каждого Разорения.

Барб сделался беспокоен, потом непоседлив, потом и вовсе разошёлся. Никто из иерархов не знал, как его унять.

— Ему не нравятся перемены, — напомнила мне Тулия. Подразумевалось: он твой друг, ты с ним и разбирайся.

Большого скопления людей Барб тоже не любил, поэтому мы с Лио оттеснили его в угол, где расположился лагерем Арсибальт со стопками книг.

— Призванный на воко выходит один и погружается в секулюм, — объявил Арсибальт. — Вот почему он не может вернуться. Иное дело — конвокс. Мы будем путешествовать вместе и соблюдать канон в нашей страннической группе.

— Странники идут из одного матика в другой, — сразу успокоился Барб.

— Да, фраа Тавенер.

— Когда мы доберёмся до светителя Тредегара...

— Мы пройдём актал инбраса, — подсказал Арсибальт, — и...

— И будем с другими инаками на конвоксе, — догадался Барб.

— А потом...

— А потом мы сделаем то, для чего нас вызвали, и вернёмся в концент светителя Эдхара, — закончил Барб.

— Да, фраа Тавенер, — сказал Арсибальт. Я чувствовал, что он перебарывает искушение добавить: «Если нас не испепелят лучами смерти пришельцы и не отправит в газовую камеру небесный эмиссар».

Барб угомонился. Не надолго. За дневными воротами нам предстояло всё время по мелочи преступать канон. Барб, конечно, будет замечать эти нарушения и тыкать ими нам в лицо. И зачем только его вызвали? Он всего лишь новоиспечённый фид! Мне весь конвокс придётся с ним нянчиться!

Впрочем, по мере того, как близилось утро и лазуритовый шар, изображавший в планетарии Арб, медленно скользил по орбите, я немного остыл и напомнил себе, что обязан Барбу половиной своих нынешних теорических знаний. Кем я буду, если его брошу?

Снаружи светало. Половина вызванных уже ушла. Столетники не знали современного флукского и совсем не ориентировались в мирской жизни, поэтому иерархи приставляли к ним деценариев. Лио ушёл вместе с двумя столетниками. Арсибальту и Тулии велели готовиться к выходу.

Я не мог идти босиком. Кроссовки стояли под скамьёй рядом с планетарием. На скамье расположился фраа Джад. Он сложил руки на коленях, опустил голову и, видимо, погрузился в глубокие милленарские раздумья. Я не смел его тревожить из страха, что он превратит меня в тритона или кого-нибудь в таком роде.

Остальные тоже не решались беспокоить тысячелетника. Тулия, затем Арсибальт ушли вместе со своими центенариями. Из вызванных остались всего трое: Барб, Джад и я. Джад по-прежнему был в стле и хорде.

Барб решительно направился к фраа Джаду. Я припустил следом и догнал его уже у скамьи.

— Фраа Джад должен переодеться. — Барб так старательно выговаривал недавно выученные ортские слова, что под конец дал петуха.

Фраа Джад поднял голову. До сего момента я думал, что его руки сложены на коленях. Теперь я увидел, что он держит одноразовый бритвенный станок, по-прежнему в яркой упаковке. У меня в пакете был точно такой же. Распространённая марка. Фраа Джад изучал этикетку. Под кинаграммами шла мелкая надпись тем же алфавитом, которым пользовались мы, — её-то фраа Джад и читал.

— Какой принцип объясняет действие, приписываемое этим документом смазывающей полоске «Идеальное скольжение»? — спросил тысячелетник. — Оно вечное или преходящее?

— Преходящее, — ответил я.

— Нельзя этого читать! Канон не разрешает! — возмутился Барб.

— Помолчи, — сказал фраа Джад.

— Я не хотел бы показаться навязчивым, — осторожно начал я после долгой неловкой паузы, но...

— Пора уходить? — Фраа Джад глянул на планетарий, как будто это его наручные часы.

— Да.

Фраа Джад встал и сдёрнул через голову стлу. Некоторые иерархи ахнули и отвернулись. Какое-то время ничего не происходило. Я порылся в пакете, вытащил трусы и протянул Джаду.

— Это объяснять надо? — спросил я, указывая на ширинку.

Фраа Джад взял трусы и проверил, как работает ширинка.

— От топологии не уйдёшь, — сообщил он, просовывая в трусы сначала одну ногу, потом другую. Я затруднился бы сказать, сколько ему лет. Кожа была дряблая и в пигментных пятнах, но на одной ноге он балансировал ловко.

Окончательное приведение фраа Джада в смотрибельный вид обошлось без заметных происшествий. Я вытащил из-под скамьи кроссовки и снова попытался вспомнить, как завязывать шнурки. Барб послушно и, как мне показалось, даже с удовольствием выполнял приказ молчать. Странно, что мне никогда не приходило в голову опробовать на нём такую простую тактику.

Оступаясь и шаркая кроссовками, поминутно подтягивая штаны, мы вышли в дневные ворота. Площадь была пуста. Мы прошли по дамбе между фонтанами и оказались в поселении бюргеров. Прежде здесь стоял старый рынок, потом, когда мне было лет шесть, городские власти переименовали его в «Старый рынокъ» и снесли, а на освободившемся месте построили новый, где продавали футболки и сувениры с надписью «Старый рынокъ». Те, кто торговал на старом рынке, перебрались на окраину — там возник «Новый рынок» (на самом деле старый). Вокруг «Старого рынка» понастроили казино в надежде на тех, кто приедет его смотреть или остановится тут по делам, связанным с концентом. Однако никто не хотел любоваться на старый рынок, со всех сторон обстроенный казино, да и концент никого особо не привлекал, поэтому казино выглядели грязными и заброшёнными. Иногда по ночам мы слышали музыку из тамошних подвальных танцзалов, но сегодня утром они были пугающе тихи.

— Здесь можно позавтракать, — сказал Барб.

— В казино рестораны дорогие, — возразил я.

— Там есть буфеты с бесплатными завтраками. Мы с отцом иногда в них ели.

Я расстроился, но предложение было логичное, поэтому я пошёл за Барбом, а фраа Джад — за мной. Владельцы казино экономили на освещении и чистке ковров: от запаха плесени мы все трое начали чихать. Поплутав в лабиринте неотличимых коридоров, мы наконец отыскали подвальное помещение без окон. За столами в одиночку и попарно сидели толстые люди, пахнущие мылом. Почитать ничего не было. На стене висел большой спиль-экран. Показывали новости, погоду, спорт. Фраа Джад впервые в жизни видел движущиеся картины и сразу прилип взглядом к экрану. Мыс Барбом сходили за едой, поставили подносы на стол, и я вернулся к фраа Джаду. Он смотрел, как на экране игроки отнимают друг у друга мяч. Человек за соседним столиком пытался завести с ним разговор об одной из команд. По случайности футболку фраа Джада украшала эмблема этой самой команды, что привело человека за столиком к совершенно неверным умозаключениям. Я встал между фраа Джадом и экраном. Тысячелетник наконец вернулся к реальности, и я повёл его к буфету. Милленарии едят мало мяса, потому что у них на скале негде держать скот. Фраа Джад явно вознамерился наверстать упущенное. Я пытался направить его к крупяным гарнирам, но он твёрдо знал, чего хочет.