Ложа рыси - Кэтрин Куртц

Адам впал в беспокойное молчание. Филиппа задумчиво подлила себе шоколада и элегантно пила маленькими глоточками.

— Я согласна с тобой, время не совсем на нашей стороне, — призналась она через минуту. — Но не позволяй раздражению затмить тот факт, что сегодняшнее нападение на Ноэля было в какой-то мере ошибкой. Факт, что он выжил, когда, честно говоря, должен был бы умереть, может оказаться именно тем свободным концом, который нам нужен, чтобы разгадать всю тайну.

— Надеюсь, ты права, — сказал Адам с полуулыбкой. — Если есть хоть какие-то свободные концы, то, думаю, они куда-то ведут.

Глава 21

На следующий вечер внезапно пошел снег. Проспав далеко за полдень и весь остаток дня пробездельничав, Перегрин отправился обедать с Адамом и его матерью. Когда он затормозил у парадного входа, Хэмфри уже ждал.

— Добрый вечер, мистер Ловэт.

— Привет, Хэмфри. Ну и погодка! — воскликнул Перегрин, оказавшись в вестибюле; он потопал ногами, чтобы стряхнуть снег, и сбросил шляпу и шарф, потом Хэмфри помог ему снять пальто.

— Да уж, сэр. «Ни для людей, ни для животных», как говорится.

Перегрин протер забрызганные растаявшим снегом очки, засунул платок обратно в нагрудный карман и быстро провел рукой по волосам.

— Порядок, Хэмфри. Куда теперь?

— Сэр Адам и ее светлость в Розовой комнате, сэр, — сказал дворецкий. — Сюда, будьте добры.

Напряженный, чтобы не сказать немного напуганный, Перегрин поднялся следом за Хэмфри по лестнице и пересек площадку первого этажа, украдкой глянув на зеркало: не сбился ли галстук. Ему нравилась Розовая комната, с обоями цвета светлой чайной розы, драпировками цвета розовых лепестков и изящной мебелью в стиле Людовика XIV. Взгляду художника она напоминала о более спокойных временах, когда элегантная маленькая гостиная служила кабинетом викторианской леди. Адам редко пользовался ею, но Перегрин понимал, почему хозяин решил открыть ее сейчас… Меньше библиотеки и более камерная, чем обе торжественные приемные внизу, Розовая комната предлагала уютную и изысканную обстановку для официального знакомства и спокойной беседы.

Пройдя за Хэмфри через площадку первого этажа к двери Розовой комнаты, Перегрин в последний раз поправил манжеты сорочки, потом глубоко вздохнул; Хэмфри сдержанно постучал и доложил о его приходе.

— А, Перегрин, вот и вы! — сказал Адам. Он поставил хрустальный стакан на каминную полку и пошел навстречу гостю.

За спиной Адама ярко горел огонь в камине, облицованном розовым каррарским мрамором. У камина в кресле, обитом розовым бархатом, сидела стройная седая женщина с прямой, как шомпол, спиной и глазами, напомнившими Перегрину богинь на стенах египетских надгробий. Одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы убедить его: присутствуй здесь еще хоть сотня людей, он смог бы узнать в ней мать Адама.

Ибо сходство матери и сына было настолько сильным, насколько и поразительным. Та же элегантная осанка, те же твердые, скульптурные черты лица. Еще поразительнее, однако, была бьющая из обоих жизненная сила. Когда Перегрин, помимо воли, пригляделся внимательнее, это впечатление усилилось волной призрачных образов, которые он начинал связывать с присутствием тех, кто разделяет таинственное призвание Адама. Молодой человек затрепетал, однако не слишком удивился, обнаружив, что сходство Адама с матерью не только внешнее.

Все еще обдумывая значение этого мгновенного, но знаменательного открытия, он с опозданием понял, что его представляют, и, подойдя, склонился над тонкой рукой, которую протянула ему Филиппа Синклер.

— Здравствуйте, леди Синклер. С тех самых пор, как Адам сказал мне о вашем приезде, я с нетерпением ожидал знакомства.

Его очевидное почтение вызвало у Филиппы улыбку.

— Я тоже очень рада познакомиться с вами, мистер Ловэт. Адам показал мне некоторые ваши работы. В наше время генерируемого компьютерами воображения редко встретишь художника с даром рисовать истинные портреты.

Она говорила чистым, низким контральто; колониальный акцент был едва ощутимо подкорректирован интонационными резонансами нескольких других языков. Легкое ударение на слове «истинные» было очевидным.

— Вы очень добры, леди Синклер, — сказал Перегрин. — В сущности, именно Адам продемонстрировал мне, что некоторые люди являют собой гораздо больше, чем видно невооруженным глазом.

Это заявление сопровождалось взглядом и многозначительным, и восхищенным, и губы Филиппы изогнула улыбка искреннего изумления.

— Туше! — засмеялась она. — Нечего было поддразнивать вас комплиментами. Теперь, когда мы знаем, кто есть кто, надеюсь, Адам нальет вам выпить. И зовите меня Филиппой. Хотелось бы думать, что настанет день, когда Адам сочтет нужным даровать титул «леди Синклер» другой хозяйке Стратмурна.

Адам добродушно закатил глаза, а Перегрин неожиданно для себя улыбнулся вместе с Филиппой, которая указала ему на кресло напротив своего.

Благодарно потягивая из бокала любимый «Мак-Аллан» Адама, Перегрин продолжал поражаться естественной силой личности Филиппы. Несмотря на возраст, в ней была живость, которую невозможно было выразить словами. Он поймал себя на мысли о том, не приходилось ли ей когда-либо скрещивать шпаги с Ложей Рыси, и решил, что, если приходилось, то она более чем способна постоять за себя.

После получаса непринужденной беседы в столовой был подан скромный обед: на столе эпохи Регентства стояли украшенный гербами севрский фарфор, старинное столовое серебро и эдинбургский хрусталь. На первое был суп из свежих мидий, сидр и крем, за которым последовал сваренный на медленном огне палтус в соусе «Гранвиль». Они засиделись, наслаждаясь как трапезой, так и обществом; Перегрин спросил о Маклеоде и узнал, что инспектор отдыхает дома с приемлемым комфортом.

— Я звонил ему сегодня утром, — сказал Адам. — Официальная версия гласит, что он свалился с тяжелым гриппом и должен посидеть дома, чтобы поправиться. В реальности это, вероятно, означает, что инспектор вернется на работу во вторник или среду… раньше, если настоит на своем. А пока за лавочкой присматривает молодой Кохрейн. И по крайней мере мы не прогнозируем долговременных побочных эффектов.

— Что ж, это утешает, — сказал Перегрин. — Когда будете говорить с ним, передайте от меня привет.

Во время следующей перемены Филиппа искусно перевела беседу на живопись, признавшись, что практически не интересуется американским реализмом. Перегрин с удивлением и радостью обнаружил, что она прекрасно знает предмет, и дал втянуть себя в оживленный разговор о сравнительных достоинствах различных американских реалистов от Уинслоу Гомера до Джона Слоуна.