Аполлинария Суслова - Людмила Ивановна Сараскина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аполлинария – больная эгоистка. Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны. Она требует от людей всего, всех совершенств, не прощает ни единого несовершенства в уважение других хороших черт, сама же избавляет себя от самых малейших обязанностей к людям. Она колет меня до сих пор тем, что я не достоин был любви ее, жалуется и упрекает меня беспрерывно, сама же встречает меня в 63-м году в Париже фразой: «Ты немножко опоздал приехать»[160], то есть что она полюбила другого, тогда как две недели тому назад еще горячо писала, что любит меня. Не за любовь к другому я корю ее, а за эти четыре строки, которые она прислала мне в гостиницу с грубой фразой: «Ты немножко опоздал приехать».
Я многое бы мог написать про Рим, про наше житье с ней в Турине, в Неаполе, да зачем, к чему? К тому же я Вам многое передавал в разговорах с Вами.
Я люблю ее еще до сих пор, очень люблю, но я уже не хотел бы любить ее. Она не стоит такой любви.
Мне жаль ее, потому что, предвижу, она вечно будет несчастна. Она нигде не найдет себе друга и счастья. Кто требует от другого всего, а сам избавляет себя от всех обязанностей, тот никогда не найдет счастья.
Может быть, письмо мое к ней, на которое она жалуется, написано раздражительно. Но оно не грубо. Она в нем считает грубостью то, что я осмелился говорить ей наперекор, осмелился выказать, как мне больно. Она меня третировала всегда свысока. Она обиделась тем, что и я захотел, наконец, заговорить, пожаловаться, противоречить ей. Она не допускает равенства в отношениях наших. В отношениях со мной в ней вовсе нет человечности. Ведь она знает, что я люблю ее до сих пор. Зачем же она меня мучает? Не люби, но и не мучай. Тоже много было в том письме сказанного в шутку. Сказанное в шутку она читает как серьезное с досады, и выходит как бы грубость.
Но довольно об этом. Не вините хоть Вы меня. Я Вас высоко ценю, Вы редкое существо из встреченных мною в жизни, я не хочу потерять Вашего сердца. Я высоко ценю Ваш взгляд на меня и Вашу память обо мне. Я Вам потому так прямо про это пишу, что Вы сами знаете, я ничего от Вас не домогаюсь, ничего от Вас не надеюсь получить, след[овательно], Вы не можете приписать моих слов ни лести, ни заискиванию, а прямо примете их за искреннее движение моей души.
Вы в Цюрихе и надолго, пишет Ваша сестра. Слушайте (если можете и хотите): где бы Вы ни были, черкните мне изредка хоть два слова о себе, уведомляйте меня. Я не требую, чтобы Вы утомляли себя, писали часто. Мне хочется только, чтобы Вы иногда вспомнили обо мне. О Вас же мне в высшей степени будет всегда интересно слышать.
Опять хочу повторить Вам свой всегдашний совет и пожелание: не закупоривайте себя в исключительность, отдайтесь природе, отдайтесь внешнему миру и внешним вещам хоть немножко. Жизнь внешняя, действительная развивает нашу человеческую природу чрезвычайно, она материал дает. Впрочем, Вы не смейтесь надо мной очень.
Положение мое ужасающее. Как его улажу, не знаю. Из письма к Аполлинарии кой-что увидите.
Адрес мой покамест тот же. Если напишете мне вскорости, отвечу Вам и приготовлю к тому времени адрес более постоянный, который мог бы служить на все время.
До свидания: когда-то? Прощайте. Будьте счастливы, будьте счастливы всю Вашу жизнь. Крепко жму Вам руку и очень желаю с Вами хоть когда-нибудь встретиться. Что-то мы тогда будем оба? А Вы мне всегда будете очень памятны.
Ваш весь Ф. Достоевский.
Р. S. У вас теперь юность, молодость, начало жизни – экое счастье! Не потеряйте жизни, берегите душу, верьте в правду. Но ищите ее пристально всю жизнь, не то – ужасно легко сбиться. Но у вас есть сердце, Вы не собьетесь.
А я – я кончаю жизнь, я это чувствую. Все равно, – Вы мне как молодое, новое дороги, кроме того, что я люблю Вас как самую любимую сестру.
На конверте:
Schweir. Zürich. Plattenstrasse, N165
Bei Frau Brändli, Fräulen Nad.
Suslowa. Fluntern.
Штемпеля:
С.-Петербург 21 апр 1865, Zürich 6 Mai 65
Fluntern 6 Mai 65.
Ф. М. Достоевский – Н. П. Сусловой // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 28. Кн. 2. С. 121–123.
Дата этого письма, сохранившегося в автографе, отводит читателя к тому времени, когда прошло уже около полутора лет после итальянского путешествия Достоевского и Сусловой, в течение которых они не виделись: Достоевский жил и деятельно работал в Петербурге, а Суслова, живя за границей, переезжала из города в город для лечения и ради перемены места. Адресат письма – сестра Сусловой – училась тогда в Цюрихе, всецело погруженная в медицинскую науку и в мечты о будущей своей общественной работе в России. Сестры, хотя изредка, в эти годы переписывались, причем, судя по сохранившимся немногим отрывкам из этой переписки, между ними была известная дружеская и родственная интимность, было сходство некоторых переживаний. Над. Прок. не только занималась медициной, но и живо воспринимала современную общественность, была энтузиасткой женского движения, любила Жорж Занд и художественную литературу вообще. Она и сама, подобно сестре Аполлинарии, пробовала свое перо в беллетристической форме, выражая в ней свои взгляды на современность; печаталась она в «Современнике».
К приведенному письму Достоевского, как видно из его начальных строк, присоединено было письмо его к Аполл. Пр. Сусловой или, точнее, копия письма, посланного ей Достоевским в Монпелье; едва ли можно сомневаться в том, что оно было датировано 16 апреля 1865 года и было своевременно получено Сусловой… Содержание его нам неизвестно в точности, но намек на него дают слова Достоевского: в нем было разъяснение всех вопросов, которые Над. Прок. ставила Достоевскому касательно сестры и его отношений к ней, ставила в тоне упрека и обличения. Очевидно, этот вопрос служил темой бесед между сестрами: они обсуждали проблемы любви и в личном смысле, и вообще.
В последней части письма Достоевский обращается к своей корреспондентке с «советом и пожеланием»; «совет» продолжает он и в Р. S., становясь в несколько искусственную позу наставника молодежи, умудренного опытом жизни. В содержании этого наставления звучит личная разочарованность, сознание
