Наша светлость - Карина Демина

— Не смей даже думать. — Он все-таки оставил волосы в покое. — А теперь поговорим серьезно. Во-первых, я еще недостаточно хорошо тебя знаю и не пойму, что тебе плохо, если ты мне об этом не скажешь. И мне бы очень хотелось, чтобы ты не молчала. Не доводила себя до такого состояния. Понятно?

— Да.

Он не сердится. Наверное.

Или все-таки сердится? Но как ей было рассказать о том, о чем не принято говорить вслух?

— Во-вторых, те… или подозреваю, что та, которая затеяла эту игру, не имеет ни малейшего права тебя осуждать. Поверь, трети из тех, кто от тебя отворачивается, самое место в борделе. Впрочем, в отличие от шлюх эти работают за идею. Вторая треть хочет быть похожей на первую, но смелости не хватает. Оставшиеся вышли из употребления, завидуют первым, презирают вторых и поэтому рьяно пекутся о морали.

Да как тан может говорить такое!

Может. И говорит. А еще кресло раскачивает, и от этого разговор становится менее гадким.

— Вы… ошибаетесь.

— Нет, ребенок. Просто ты у меня слишком светлая, чтобы замечать подобное. И не надо. Я сам побеседую с ними на досуге. Думаю, успокоятся. Но охрана тебе нужна.

Тисса не без сожаления оторвалась от плеча и посмотрела на тана. Зачем охрана? Тисса не настолько важный человек, чтобы ее охранять.

— Нужна-нужна, — сказал он. — Мне так спокойней. Сегодня тебе камень прислали. Завтра — гадюку…

Тан определенно преувеличивает. Но лучше не спорить. И сесть как сидела, потому что от его взгляда Тиссе становится жарко. Или от пледа? Или от того, что сам он горячий очень. Рубашка даже промокла, прилипла к коже. И стала видна повязка, перетягивающая грудь.

— Это в-третьих. — Тан перехватил руку, не позволив коснуться повязки, и положил себе на шею. — Сейчас я действительно не могу на тебе жениться. Не потому, что не хочу. Хочу, и даже очень.

Под ладонью бился пульс. А пальцы дотягивались до волос, которые отросли до самого ворота. И завивались еще… не так сильно, как у леди Изольды, но забавно.

Только вот повязка была.

— Что с вами случилось?

И не больно ли ему Тиссу на руках держать? Возможно, тану лучше прилечь.

— Пока не могу сказать. Но клянусь, что ничего страшного. Все добровольно… почти.

Что значит «почти добровольно»? И насколько оно действительно не страшно? У мужчин странные представления о страшном. Мама говорила, что если за ними не присматривать, то они убьются сугубо из врожденного мужского упрямства.

— Мы с дядей должны закончить одно дело… и я смогу дать тебе куда больше, чем сейчас. Надо, чтобы все было законно. А это требует времени.

Он запрокинул голову, позволяя Тиссе добраться до затылка. И если так, то ему не было неприятно?

— Как они все взвоют, когда узнают… а потом заткнутся раз и навсегда. Надо только немного подождать.

Тисса будет ждать столько, сколько нужно. Разве у нее есть другие варианты?

— Вам… не больно? — Она все-таки решилась коснуться повязки, пусть и через рубашку, но все равно понятно, что повязка слишком тонкая и, значит, рана не серьезна.

Это хорошо.

На нем и так столько шрамов, что и думать страшно.

— Не больно.

И упрямый человек снова переложил Тиссину руку на прежнее место, велев:

— Гладь дальше.

Она с удовольствием. Ее слегка убаюкивает и тишина, и тепло его тела, и мерные движения кресла, которое едва слышно поскрипывает под двойной тяжестью. Тан молчит. Тисса не знает, что сказать. И пора бы уйти, она и так слишком много времени отняла. Но Тиссе жуть как неохота уходить.

— После бала, — сказал тан. — Наша свадьба состоится после зимнего бала. Только, боюсь, гостей будет не так много. У тебя есть родственники, кроме Долэг? Или кто-то, кого бы ты хотела видеть?

— Леди Изольду.

— Это само собой…

— Ингрид?

— Пожалуй, я не против… Что ты о ней думаешь?

— Она холодная.

— Надо же, точное определение. Полагаю, в ближайшее время она тебе много интересного расскажет.

О чем? Ингрид красивая. Иногда — добрая. Но она держится в стороне не потому, что Тиссу презирает, скорее уж по старой привычке. Ей ведь долго пришлось жить привидением. И она справилась. И собственная слабость выглядит позорной.

— Тисса, тебе нет нужды бояться, что я буду на чем-то настаивать.

Он говорит о… о том, что случается после свадьбы. И о том, о чем Тисса старалась в последнее время не думать, хотя не думать о таком было сложновато.

Но ведь нельзя так! Свадьба для того и нужна, чтобы…

— Я хочу тебя защитить, — сказал тан. — Остальное — как будешь готова.

Странный он человек все-таки. Откуда Тиссе знать, что она готова? Или не готова? Вот с пирогами — это просто. Протыкаешь щепкой и смотришь, налипло ли тесто на деревяшку. Но Тисса ведь не пирог!

Ей понять надо.

И как это сделать?

Бал… бал — это красиво.

Дамы в кружевах. Кавалеры. Вальс. Цветы. Все вокруг вежливые и счастливые. Свечи горят. Юные дамы тренируются в стрельбе глазками. Старые девы недовольно хмурятся. А матери, тетушки и прочий заинтересованный люд раскидывает матримониальные сети в поисках того самого, единственного, достойного руки кровиночки.

Ну или как-то так. Нет, наша светлость, конечно, предполагала, что все будет куда менее романтично, но вот чтобы настолько… за прошедшую неделю у меня сложилось впечатление, что весь мир объединился в желании мне напакостить. И порой — из самых лучших побуждений.

Взять, к примеру, три сотни льдистых цирилл — крохотных пташек с изумительной красоты оперением, умилительных по отдельности и невыносимых в свежесотворенной стае. Желая угодить нашей светлости, птиц доставили раньше срока, добавив забот по содержанию. Нежным птахам ни в коем случае нельзя мерзнуть, равно как и перегреваться.

А еще они питаются исключительно свежими фруктами…

И орут так, что оглохнуть можно.

Дерутся.

Норовят издохнуть… и вот вроде бы есть кому заняться галдящей ордой, но все равно каждый день приходится пересчитывать поголовье. И решать, как же так развесить клетки, чтобы птички не изжарились среди свечей.

Свечи тоже доставили восковые и не лучшего качества. А скульпторы с маниакальным упорством отказывались ваять ледяных зверей ввиду их пошлости, желая созидать исключительно обнаженных дев как символ нагой красоты. Но наша светлость подозревала, что глубокий символизм останется недопонятым.

Зеркала сделали не того размера…

Полотна, которыми надлежало драпировать стены, и вовсе почему-то покрасили в черный…

Ковровые дорожки поела моль. А с доставкой вина вышла заминка, но Кайя категорически отказывался открывать погреба, утверждая, что морально не готов расстаться с достоянием предков столь варварским способом. Вина у него, видите ли, особые, предназначенные исключительно для внутрисемейных нужд.