Наша светлость - Карина Демина

— Двадцать мест. Конечно, можно было бы поставить теснее…

Куда уж теснее? Здесь и так развернуться негде.

— …но это доставит лишние неудобства, тем более что ванная комната одна. Однако девушкам будут предоставлены тазы и рукомойники.

Это на одну ночь. В конечном счете этой ночью вовсе не принято спать.

— …также рекомендовал бы вашей светлости лично запретить гувернанткам и камеристкам оставаться здесь и занимать места, отведенные…

— Были случаи?

— Были, — соглашается Акуно. — Некоторые девушки… не могут постоять за себя.

Такие, как Тисса. Она без возражения отправилась бы на пол, уступив место чужой служанке. И молчала бы, потому что тем, кто стоит выше, возражать не положено.

Правила титулов, родов и крови пустили глубокие корни в местных душах.

— Тогда запретим. И еще. Надо назначить женщину… гувернантку, камеристку, я не знаю, как это называется, такую, которая следила бы за порядком. Которая не позволяла бы одним девушкам обижать других. Ее указания должны исполняться беспрекословно.

— Иза, многие девушки привыкли к определенному… комфорту. — Ингрид трогает вазу, в которую позже поставят цветы. Азалии, или фрезии, или уже не знаю, что там положено по плану. — И будут недовольны.

— В таком случае они имеют полное право остановиться в другом месте.

Я не собираюсь потакать капризам одних в ущерб другим. И если уж устраивать общежитие, то хотя бы с комендантом и воспитателями.

— Акуно, доведи, что жалобы принимаются исключительно в письменном виде.

Камин и не такое переваривал…

— Да, ваша светлость… Мы можем идти дальше?

Полторы дюжины комнат, каждая из которых — отражение предыдущей. И еще столько же подготовить… для мужской части все проще. Акуно уверил, что традиционно там возникает одна проблема — острых алкогольных отравлений. И доктора уже предупреждены.

А вопрос с вином все еще не решен… и с главным залом…

С птицами…

С дорожками, посудой… меню… размещением слуг…

…лечебницей…

И встреча с главами гильдий уже завтра, а я так и не решила, о чем буду говорить. Нет, я знаю о чем, но не знаю как. Не умеет наша светлость, несмотря на исключительный ее разум, речи писать. Кайя будет со мной, и это успокаивает, но… надо, чтобы они хотя бы подумали над моими предложениями.

А значит, предлагать следует кратко и внятно.

— Леди! — Лаашья вдруг шагнула вперед и так резко, что я едва не врезалась в ее спину. Спина была не по-женски широкой. Рубашка прилипла, обрисовывая мышцы, и перекрещенные ремни ножен смотрелись весьма уместно. Как и ножи в руках.

— Уймите свою дикарку. — Этот голос заставил меня вздрогнуть. И начало завтрашней проникновенной речи вмиг выветрилось из головы. — Не смешите достойных людей.

— Лаашья, это леди Флоттэн. Она не причинит мне вреда.

Физического. Леди не дерутся. Они копят яд, а затем отрыгивают его на собеседника с очаровательнейшей улыбкой. Ножи исчезли. Лаашья отступила, но, как мне показалось, не слишком поверив, что леди Флоттэн не представляет угрозы.

— Доброго дня. — Я решила быть вежливой.

Ингрид последовала примеру, но осталась милостиво незамеченной.

— Вряд ли. — На леди Флоттэн был наряд из черного крепа с кружевной отделкой. Широкие юбки. Идеальных очертаний талия в оковах корсета. Массивный воротник, подчеркивающий тонкость шеи, и гагатовый фермуар с вкраплениями бриллиантов. — День, омраченный встречей с тобой, по определению не может быть добрым. Что ты творишь?

— Где?

— Здесь!

Полагаю, речь идет не о коридоре. Здесь только ковры сняли для большей их сохранности. Кстати, надо будет и о мужском крыле распорядиться. Красота красотой, но ведь заблюют же…

— Могу я узнать, что конкретно вам не нравится?

Я не издевалась… разве что самую малость, понимая, что леди Флоттэн не нравилось все, начиная с нашей светлости и ею же заканчивая. Подозреваю, в глазах очаровательнейшей благотворительницы я была воплощением всех казней египетских.

И меня это до невозможности радовало.

Леди Флоттэн молчала. Веер в ее руке раскрывался и закрывался с опасным шелестом. И я обратила внимание, что спицы веера очень тонкие. Острые. Опасные на вид.

Лаашья успеет ударить раньше, но… труп почтенной вдовы накануне бала — это не то, что придаст мероприятию нужную изюминку.

— Конечно, я благодарна вам за все то, что вы делали для протектората. — Я говорю, глядя в ее глаза, блеклые, злые, как сама зима. — Но теперь я готова освободить вас от этой непосильной ноши. В вашем возрасте следует себя беречь.

Сказала и укол совести ощутила. Не надо становиться похожей на них.

Леди Флоттэн наклонилась ко мне и прошелестела:

— Ты — маленькая дрянь, которая думает, что ей все сойдет с рук лишь потому, что она умеет ублажать мужчину… а он слишком бесхребетен, чтобы указать тебе на место.

Вот Кайя она зря трогала.

— …но найдутся другие неравнодушные люди.

— Не сомневаюсь. — Я выдержала ее взгляд и нашла в себе силы улыбнуться. — И все эти милые люди забыли, что являются лишь гостями. По-моему, крайне невежливо со стороны гостя вести себя так, как ведете вы. Посему, будучи хозяйкой в этом доме, я прошу вас избавить меня от вашего бесценного общества.

И все-таки хорошо, что Лаашья рядом. С ножами… да и в принципе… определенно леди Флоттэн желала бы моей смерти. Медленной. Мучительной. И чтобы побыстрее.

Не дождутся.

Достали.

— Ты меня… выставляешь из замка? — прозвучало с некоторым удивлением, словно дама только сейчас осознала возможность подобного исхода.

— Да. Уж будьте так любезны.

И совесть на сей раз молчит…

Очередной порции яда наша светлость дожидаться не стала, у нее имелись еще дела. Вряд ли леди Флоттэн привыкла к подобному обращению… лишь бы веер в спину не метнула. Я прямо чувствую, как между лопаток кожа чешется, небось от взгляда ласкового.

— Ты… — донеслось в спину. — И твоя маленькая шлюха… еще до весны вас не станет.

— Вы мне угрожаете? — Оборачиваться я не стала.

— Я тебя предупреждаю.

— Спасибо.

Она просто сказала. Со злобы. От невозможности промолчать и съесть унижение, которое обычно выпадало на долю других. И на самом деле она ничего не знает о весне, о планах Кайя, о том, что нельзя полагаться только на чужую помощь.

Надо дотянуть до бала, а потом мы уедем.

И моя на Мюррея злость уже почти прошла. В конце концов, вряд ли он хуже этих, а если и вправду даст Кайя свободу, то я всем сердцем полюблю сего замечательного человека.