Гевара по прозвищу Че - Пако Тайбо II

С легкой руки Че пить мате стало в Сьерре обычным делом. Где он его брал? Присылала тетя Беатрис. Но какая же поразительная сеть была в состоянии связать его тетю Беатрис, жившую в Аргентине, с краем света в Сьерра-Маэстре?

Карлос Мария Гутьеррес смог взять только одно интервью у неуловимого Че, который с гораздо большей охотой болтал о фотографии, чем отвечал на вопросы. Он предпочитал сдержанность. «Его защитное оружие — саркастическое остроумие и кривая улыбка. Он смотрел на меня, как бы взвешивая степень моей дерзости или наивности. Че знал, как возводить защитные редуты и поднимать разводные мосты. Но в нем было и внутреннее, глубинное дружелюбие, и поэтому его прямолинейность не оставляла шрамов». Однажды, вспоминал Гутьеррес, Че предложил ему перевесить гамак Прямо в хижину, где размещался он сам вместе со своим штабом. «Я принялся благодарить его за заботу, но Гевара резко оборвал меня: «Это не ради тебя, просто я не люблю пить мате в одиночестве».

Че по-дружески нежно издевался над Камило, лежавшим в госпитале, постоянно посмеивался над ним и устраивал разные глупости, например прятал фуражку друга.

Вот что писал Че об участии Фиделя во втором бою в Пино-дель-Агва:

«Я уговорил группу офицеров послать документ... в котором его от имени революции просили не рисковать жизнью без крайних оснований. Я не думаю, что этот несколько ребяческий документ, который мы составили, руководствуясь самыми лучшими намерениями, заслуживал хотя бы того, чтобы он Фидель прочел его, и, само собой разумеется, он не обратил на наш меморандум никакого внимания».

Было довольно странно, что командиры разного ранга, которые по закону мау-мау1 лично вели бойцов в сражение, увлекая их своим примером, решили просить Фиделя совершить прямо Противоположное. Эфихенио Амейхейрас рассказывал:

«При виде того, как один из этих молокососов — а некоторые из них были почти что подростками — вставал в полный рост среди жаркого боя, когда все мы лежали, уткнув носы в землю, и пули свистели у самых ушей, и кричал: «Эй, вы, там, смотрите на меня! Закон мау-мау!» — можно было подумать, что это просто бахвальство. Боец должен был стоять выпрямившись, невзирая на летящие пули и огонь противника. Те, на кого он кричал, : не могли не подражать ему. Все это в целом и представляло собой закон мау-мау — сражаться стоя и идти под пули и огонь, не прячась в укрытия. Мужская игра, которая больше походила на дурацкую игру».

А ряды дураков все продолжали расти. Из главного отряда 1 марта выделились две новые колонны: № 3 во главе с Альмейдой, которой предстояло действовать в районе Сантьяго, и № 6 под командованием Рауля Кастро, предназначенная для создания второго фронта подле того же Сантьяго. Их отправление совпало с рождением «Радио ребельде1».

Именно в это время Фернандес, перебравшийся в Ла-Месу, закончил работу над коротковолновым передатчиком и взялся за первые испытания. Убедившись в том, что техника работает, Фернандес передал по радио «Гимн Вторжения». В результате выяснилось, что радиопередача действительно происходит, но место для передатчика было выбрано неподходящее, в низине между горами. Че решил переместить передатчик в Альтос-де-Корнадо. В те же дни к повстанцам присоединились два человека, имевшие представление о радиовещании: Орестес Валера и Рикардо Мартинес. Ольга Гевара, учительница из отряда Че, также была привлечена к работе новой радиостанции.

24 февраля кубинцы впервые услышали слова: «Говорит «Радио ребельде», голос Сьерра-Маэстры. Мы ведем передачи для Кубы в двадцатиметровом диапазоне ежедневно в пять часов дня и девять часов вечера». Но Че был настроен саркастически: «Нашими единственными слушателями оказались Пелечо, кампесино, чья хижина стояла на холме напротив передатчика, и Фидель, который в это время был в лагере... и слышал радиопередачу».

Фернандес объяснил, что «двадцатиметровый диапазон не годится для радиовещания в пределах Кубы, что он предназначен для дальней связи. Поэтому передачу можно было услышать в Пинар-дель-Рио, но не в Сантьяго... Хотя ее можно было прекрасно принимать за границей».

В один прекрасный день в Венесуэле Абель Тамайо, член комитета в изгнании Движения 26 июля, прибежал на собрание с радостным криком: «Есть контакт! Я поймал их!» Речь шла о «Радио ребельде». Как ни странно, но передачи венесуэльских релейных систем, созданных «Радио румбос» и «Радио континенте», и позднее колумбийского «Радио карако» можно было услышать на Кубе. Венесуэла могла стать ретранслятором для «Радио ребельде», и поэтому началось обсуждение возможности создания такой радиосети.

«Радио ребельде» существовало, оружейная мастерская работала.

В это же самое время Народно-социалистическая партия — кубинские коммунисты — в ответ на просьбу прислать учителей направила к Че двух своих представителей: Пабло Ривальту и Армандо Акосту. Им было также дано поручение вовлекать в борьбу кампесинос — членов НСП и самим принимать участие в боевых действиях. Че твердо сказал им, что дело прежде всего в том, чтобы отбросить сектантство и не вести себя как члены партии: «Вы, парни, можете создавать такие кадры, которые выдерживают мучения во тьме тюремных застенков, но не такие, которые можно поставить на пост с пулеметом». Акоста и Ривальта не должны были претендовать на какую-либо активную роль в руководстве партизанского отряда.

Были и другие новобранцы — например, лейтенант Лафарте из армии Батисты, решивший присоединиться к партизанам под давлением тяжких угрызений совести, и Марк Эрман, американец, обучившийся военному делу в Корее. Благодаря пополнению Че смог основать новый лагерь в Минас-дель-Фрио, другом районе Сьерра-Маэстры. В нем шло партизанское обучение молодых кампесинос; помимо военной подготовки там давали и политическое образование. Школа росла под почти непрерывными воздушными налетами, ученики строили укрепления и рыли траншеи. Хоэль вспоминал: «Главным испытанием в той школе был голод, который был неотъемлемой частью жизни, ... из-за него и бомбежек 50 процентов прибывших бросали обучение».

Именно в это время Че нарушил свое собственное правило — держаться на расстоянии от кампесинос и городских подпольщиков, которым часто приходилось искать убежища в Сьерре. Он влюбился в Сойлу Родригес, восемнадцатилетнюю метиску, дочь неженатого кузнеца из Сьерры, сторонника Движения 26 июля. С этой девушкой он познакомился в Лас-Вегас-де-Хибакоа.

Спустя много лет Сойла написала об их встрече, нарушив молчание, которым до тех пор был окутан этот период жизни Че:

«Было часа четыре дня. Он появился, когда я загоняла корову в хлев. Он ехал на муле, с ним был еще один товарищ, тоже верхом. На нем была одежда какого-то странного зеленого цвета и черный берет. Поздоровав шись, он спросил, здесь ли живет Эль Кабо (прозвище моего отца) — Че хотел подковать своего мула. Я сказала ему, что нет ничего сложного, я сама могу это сделать, потому что отец научил меня.