Злой - Леопольд Тирманд

— Выходит, жив, — ответил Меринос с тяжким вздохом. — Живой, я сам видел. Не поверил бы, если бы не видел.

— Сигарету! — внезапно поднялся он.

Вильга подал ему коробку, а Метеор вскочил с места, держа в руке зажигалку.

— Анеля, — повторил Меринос. — Что бы ты сделала?

Было в его голосе что-то страшное, булькающее. Он стоял, ещё бледный, но могучий и кряжистый, в распахнутой рубашке, из-под которой виднелась мускулистая волосатая грудь.

— Я-а-а? — начала Анеля, тщетно пытаясь выдавить из себя хоть слово.

— Не знаю, чего он хочет, — раздумчиво начал Меринос, останавливаясь перед Вильгой и скользнув невидящим жестоким взглядом по обвисшему лицу инженера, — чего он может хотеть… Но знаю, что не будет мне жизни, пока он не умрёт снова. И на этот раз навсегда… На аминь… Но для того, чтобы это произошло, нужно подумать, хорошенько подумать — решительно, безошибочно! Хватит уже этих «разборок» с помощью пинков и железных труб! Голова — вот что! — постучал он себя пальцем по лбу. — Вот что решает и побеждает. Правда, инженер? — Он так жутко усмехнулся, блеснув крепкими белыми зубами, что Альберт Вильга, далеко не трус, почувствовал, как мороз пробежал у него по спине.

— Правда, — пробормотал Вильга и метнул беспомощный взгляд в окно.

— А поэтому, — неожиданно выкрикнул Меринос, — все вон! Убирайтесь отсюда! Крушина остаётся!

Первым кинулся к двери Метеор, словно загнанный заяц. Вильга вышел за ним, озабоченно покачивая головой. Анеля поспешно выбежала из комнаты, забрав свои компрессы и резиновый пузырь со льдом. За ними тихо закрылась дверь.

— Роберт, — позвал Меринос, глядя на Крушину. — Иди-ка сюда поближе…

Крушина медленно встал с кресла и двинулся к Мериносу как загипнотизированный.

В баре «Наслаждение» было весело, но спокойно: дверь не закрывалась ни на минуту, и люди пили, стоя возле буфета, демонстративно пренебрегая указаниями пана Сливки. Сегодня было немало дружеских объятий и диспутов по поводу неудачи, постигшей польских велосипедистов на трассе велогонки Варшава — Берлин — Прага. Гавайка без конца наливала, приносила, подавала, забирала талоны и выдавала заказы. Правда, работа у неё сегодня не спорилась: она ошибалась, путалась с заказами, разбила сразу три рюмки, выслушала гневное замечание пана Сливки, разлила пиво на стойку и уронила литровую бутылку водки, которая, к счастью, не разбилась.

— Ты что? Сумасшедшая? — подскочил к ней пан Сливка. — Влюблена? В голову тебе ударило, что ли?

— Влюблена, влюблена… — с удовольствием пропела толстая кассирша. — Или, может, ты не позволишь? — злобно глянула она на пана Сливку. — Не позволишь? Запретишь ей? Старый баран! — презрительно прошипела она. — Думает, если сам ни на что не годен, так и другие тоже…

Энергично работая руками, Кубусь протиснулся сквозь толпу и добрался до стойки в ту минуту, когда Гавайка как раз собиралась вынести ящик водки, наполненный пустыми бутылками из-под пива.

— Люлек! — вскрикнула Гавайка.

Ящик упал на пол, а, она, не обращая на это ни малейшего внимания, выбежала из-за стойки и стала нежно гладить пиджак Кубуся.

— Добрый вечер, пани, — элегантно поклонился Кубусь толстой кассирше, потом обнял Гавайку изголодавшимся взглядом. — Как хорошо, что я тебя снова вижу… Как я рад… — тихо проговорил он. — Я уже затосковал по тебе…

И тут же добавил громче:

— Наработался я сегодня, как дикий осёл, но на сегодня всё.

— Ты был на этой ярмарке? — нетерпеливо спросила Гавайка.

— А как же. Ничего особенного, — равнодушно ответил Кубусь, потом добавил с улыбкой: — Дашь мне ключ?

Вся мужская нежность, надежда и ожидание, которые накопилось в его сердце за день, прозвучали в этом, казалось бы, холодном, незначительном вопросе.

Гавайка глубоко вздохнула и откликнулась, улыбаясь полусмущённо-полукокетливо:

— Зачем? Я сегодня раньше заканчиваю. Через полчаса. Подождёшь меня, ладно?

Кубусь окинул её полным благодарности взглядом — он боялся что-то сказать.

«Признаюсь ей сегодня, как меня на самом деле зовут», — подумал он, ощутив невероятное счастье.

— Подожди, я сейчас, только выскочу на улицу за сигаретами, — сказал он с улыбкой. — У вас тут нет «Грюнвальда», а киоск ещё открыт.

Гавайка наклонилась к ящику с бутылками; движения её стали теперь мягкими, взгляд — спокойный, а в сердце была благословенная тишина.

Кубусь неторопливо вышел на охваченную весенними сумерками улицу, свежую и умытую майским дождём. Мостовая и тротуары отсвечивали чёрным влажным блеском.

Он взял в киоске пачку сигарет, заплатил, забрал сдачу.

— Это коллега Пегус? — услышал он позади себя слегка шепелявый голос и, обернувшись, увидел невысокого парня в куртке с шерстяным шарфом, который скупо улыбался ему, показывая беззубые дёсны.

— Это я, — неохотно и грубовато буркнул Кубусь. — А что?

— Ничего, — всё так же, с усилием, усмехнулся беззубый. — У меня к вам, коллега, дело. По поручению коллеги Крушины.

— Что такое? — сухо спросил Кубусь, сворачивая в направлении бара «Наслаждение». Беззубый шёл рядом, бесшумно ступая подошвами из белой резины.

— Коллега Крушина просит, чтобы вы сейчас вместе со мной к нему подскочили. Вон ожидает коробка, — по-бандитски бросил беззубый, указывая на маленькую тёмную машину в нескольких шагах от них.

— Скажите, коллега, Крушине, — ответил Кубусь с пренебрежительным раздражением, — что у меня сегодня нет для него времени. Каждый имеет свою личную жизнь, не правда ли? — усмехнулся он дерзко я беззаботно. — Увижусь с Крушиной завтра. А пока до свидания, коллега!

— Сейчас, сейчас, — сладким голосом проговорил беззубый, — но ещё и у меня есть к вам дело, коллега.

Кубусь остановился и бросил на него вызывающий взгляд.

— Можно поинтересоваться, какое именно у вас ко мне дело, коллега? — холодно процедил он. Брови его поднялись вверх, на круглом веснушчатом лице появилось выражение нарочитого удивления, которое всегда предшествует скандалу. Беззубый тихо и легко посторонился, но не сводил с Кубы глаз; словно приклеенная к беззубым дёснам, усмешка ширилась, становилась подлой, отвратительной.

— Ну? — прошипел Кубусь. — Какое же дело?

— А такое, — медленно, сквозь усмешку, процедил беззубый, — как к легавому.

В ту же минуту тяжёлый удар по затылку отбросил Кубу вперёд, лишая сознания. Беззубый обеими руками схватил лицо Кубы и молниеносно подставленным плечом изо всей силы ударил его в подбородок; одновременно кто-то третий оторвал ноги Кубы от земли, кто-то четвёртый схватил вместе с беззубым в охапку, ещё кто-то открыл дверцу машины, и Кубуся, как узел с грязным бельём, швырнули в машину. Несколькими поспешными толчками запихнули его ноги внутрь; две тёмные фигуры вскочили на неподвижное тело, закрыв за собой с двух сторон дверцы, и Роберт Крушина дрожащей от волнения ногой нажал на педаль сцепления. Маленькая тёмная машина рванула с места, несколько нечётких силуэтов беззвучно метнулись в разные стороны, прохожие, собравшиеся в кучки на почтительном расстоянии, быстро разошлись в молчании. Всё произошло невероятно быстро, поскольку на Желязной улице ни у кого не было склонности к необдуманному вмешательству в такие дела.

Фиолетовые пламенистые круги, бурлящие вокруг тяжёлой головы, которая, казалось, вот-вот треснет от боли, понемногу расплывались. Перед заплывшими глазами дрожала серая мгла, во рту был горько-солёный привкус крови. Серая мгла колебалась и превращалась в клочья, уступая место темноте. В этой темноте постепенно вырисовывались, сначала невыразительные, потом всё более чёткие формы и контуры. Якуб Вирус неловко поднёс дрожащие ладони к голове, разбитый рот его нестерпимо щемил. Он откинулся назад и понял, что сидит на стуле. К нему стало возвращаться сознание.

Кубусь с трудом протёр глаза и стал осматриваться, тихо стоная при малейшем движении. Он находился в большом, слабо освещённом подвале, который заканчивался в глубине дощатой перегородкой, сквозь щели которой полосами пробивался свет. Куба с усилием окидывал взглядом подвал, в голове у него прояснялось.

«Телефон? — подумал он вдруг с пробудившейся любознательностью. — Откуда здесь новенький телефонный аппарат — на деревянном ящике, возле старой железной кровати?»

Кубусь с удивлением отметил, что сидит в углу, за столиком, на котором стоят бутылка водки, рюмка и лежат сигареты.

«Это тут! — неожиданно сверкнуло у него в мозгу. — Я у Кудлатого! Первая часть моего задания выполнена! — понял он с неожиданным удовлетворением. — Вторая будет намного сложнее. Только одно: выбраться отсюда. А тогда уже буду писать и писать».

Что-то похожее на ироничную усмешку скривило его изуродованные губы.