Злой - Леопольд Тирманд

Крушина застонал, словно ему вырвали зуб, а Меринос деланно расхохотался.

— Ты, дурак, — сказал он через минуту совсем спокойным тоном. — Ничего не понимаешь. Не понимаешь, что это не имеет никакого значения. Какой-то там Пегус или Вирус. Важно то, что мы переходим в контратаку. Атакуем!

В его сдержанном голосе прозвучала такая холодная, скользкая жестокость, что Роберт Крушина впервые в жизни захотел очутиться на том свете, только бы подальше от своего кормильца, благодетеля и начальника.

Субботнее утро было пасмурным и дождливым. Люди спешили на работу, проходя по аллейкам Центрального парка, между виадуком и стеной музея Войска Польского. Две скромно одетые женщины шли, держась вблизи тротуара.

— Езус — Мария! — внезапно вскрикнула одна из них. — Кто тут лежит?

К ним повернулись встревоженные лица идущих поблизости людей.

— О Боже! — воскликнула другая. — Убитый! Замученный!

По газонам бежали люди. Одного взгляда на судорожно скорченные руки и ноги убитого было достаточно, чтобы у каждого перехватило дыхание.

Какой-то молодой человек без пиджака опустился на колени возле трупа.

— Ничего не трогать! — закричал пожилой рабочий в фуражке, с завтраком и бутылкой с чаем в кармане. — Ничего не трогать, пока не придёт милиция.

— Правда, — откликнулась полная молодая женщина со свежим лицом, которое сейчас перекосилось от ужаса. — Это, наверное, убийство, нельзя ни к чему прикасаться до следствия! Эта записка что-то значит! Наверное, что-нибудь важное.

— Такой молодой! — заплакала седая женщина. — Боже! Боже!.. Такой молодой…

— Должно быть, дело рук хулиганов, — шепнула та, что первая увидела убитого; её лицо пылало от негодования и бессильного гнева. — В прошлом месяце здесь тоже нашли одного молодого… дружки его закололи ножами, вон там, в парке. Притащили на виадук и сбросили, чтобы всё выглядело, как самоубийство… Вот и имей сыновей!

— А хуже всего, — волновался какой-то низенький человек с красным лицом, в рабочей спецовке, — что ей всё сходит с рук, этой молодёжи! Убьют, замучают — и ищи ветра в поле! Безнаказанность — вот что страшно!

Его честные ясные глаза пылали гневом, шея побагровела, дыхание участилось.

— Ничего не трогать, — повторил немолодой рабочий с завтраком в кармане. — Уже побежали за милицией.

На письменном столе редактора Эдвина Колянко зазвонил телефон. Колянко вздрогнул, сердце его больно сжалось.

«Перенервничал, — расстроенно подумал он. — Что со мной такое? Ведь Куба уже не раз опаздывал в редакцию…»

— Алло? — сказал Колянко в трубку усталым голосом.

— Это сержант Мацеяк, — услышал он. — Звоню по поручению поручика Дзярского. Прошу немедленно приехать в Институт судебной медицины на Очки.

Мацеяк говорил ещё что-то — ненужное, ужасное. Колянко вскочил на ноги. В глазах у него закружились тёмные пятна. Он бросил трубку на письменный стол и в одной рубашке, без пиджака, выбежал в коридор, скатился по лестнице и кинулся к стоящей во дворе редакционной машине.

— Скорее, пан Марьян, скорее… — шептал он белыми дрожащими губами; перед его глазами всё время кружили тёмные точки, руки тряслись, как в лихорадке.

Шофёр испуганно взглянул на него.

— Не могу, пан Колянко, — неуверенно ответил он. — Ожидаю главного редактора и фоторепортёров. Едут на какую-то конференцию. Велели обязательно ждать.

— Едем сейчас же! — как сумасшедший крикнул Колянко. — Голову разобью! Кубу убили!

Шофёр побледнел как полотно.

— Боже! — крикнул он. — Вы что, пан, больны?..

И уже не дожидаясь пояснений, вскочил в машину и нажал на стартёр.

— Кубу убили… Кубу убили… — безумным шёпотом повторял Колянко, тяжело падая на сиденье.

… В комнату вошёл старший сержант Мацеяк и доложил:

— Я приехал с этим Колянко. Был с ним на Очках, а теперь привёз сюда. Ввести его?

— Через минуту, — ответил поручик Дзярский.

Он старательно свернул листок бумаги, покрытый машинописными строчками, спрятал в ящик стола, поднялся и сам открыл дверь. В двери стоял Эдвин Колянко, без пиджака. Воротничок у него был расстегнут, галстук неаккуратно свисал на пропотевшую измятую рубашку цвета хаки. Лицо серое, похудевшее, на губах и под глазами — чёрные тени.

— Это моя вина, — тихо сказал он.

Дзярский запер дверь и сел за письменный стол.

— Садитесь, пан, — холодно приказал он, движением головы указывая на стул рядом со своим столом. Стул для допрашиваемых.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

1

……………………………………………………

……………………………………………………

……………………………………………………

2

— Я имею честь видеть пана Юлиуша Калодонта? — Голос был носовой, скрипучий, но приятный. Юлиуш Калодонт поднял голову от журнала «Свят» — и моментально выскочил из киоска. Перед ним стоял, слегка моргая умными чёрными глазами, пан в котелке, с зонтиком, в старомодной тужурке, в целлулоидном воротничке с отогнутыми уголками. Юлиуш Калодонт пытливым взглядом окинул поднятое к нему желтоватое худое лицо с длинным носом. Неожиданный посетитель был щуплый и невысокий, примерно на голову ниже самого Калодонта. Чем дольше Калодонт в него всматривался, наблюдал и изучал, тем больше поддавался чувству необъяснимой, ничем не оправданной симпатии, которая закралась в его сердце.

— Это я, — промолвил он наконец сдержанно и с достоинством, поскольку пан в котелке был для него большой, неизвестной и тёмной загадкой. — Чем могу служить?

Он тут же мысленно похвалил себя за эту сдержанность, так как в первую минуту собирался крикнуть: «А, вот ты где, бездельник! Говори, что ты такой и чего хочешь?»

Конечно, это было бы совсем неосмотрительно и сразу же усложнило бы и без того непростую ситуацию.

Пан с зонтиком слегка поклонился, вежливо приподняв свой котелок.

— Если это возможно, я попросил бы вас, уважаемый пан, уделить мне несколько минут, — сказал он со скромной, учтивой, не лишённой известной тонкости улыбкой.

— Гм, — просопел Калодонт, что должно было означать раздумье. — К вашим услугам, пан. В среду всё равно торговля плохая.

Он запер киоск и вопросительно посмотрел на гостя, как бы говоря: «Веди, человек, и сам выбирай направление». Тот произнёс:

— Здесь, на углу Аллей, есть маленькая кофейня, такая же старая, как и солидная. Не могли бы вы, пан, доставить мне удовольствие? Не согласитесь ли вы выпить со мной чашку кофе с рассыпчатым рогаликом?

Дружелюбная улыбка осветила сарматское лицо Калодонта, который обожал кофе и рассыпчатые рогалики.

— Согласен, — от всего сердца ответил пан Юлиуш, но тут же снова задумался: кто знает, не кроется ли за всем этим какая-то ловушка?

Когда оба вошли в небольшую кофейню на углу площади Трёх Крестов и Аллей, все головы поднялись от чашек с кофе. Внушительного вида прямой старик с палкой в руке, в голубой фуражечке на седой голове и в опрятной куртке из белой чесучи, и шагающий рядом с ним пан в котелке и старомодной тужурке расположили к себе посетителей кофейни.

Со стороны Аллей, тенистых от уже разросшейся зелени, маленький прямоугольник тротуара был отгорожен своеобразной террасой, украшенной ящиками пеларгоний; здесь стояло несколько столиков под большими цветными садовыми зонтиками.

Оба пана сели в углу тенистой террасы, в стороне от других столиков, и заказали кофе. Некоторое время они наблюдали за оживлённым уличным движением, затем обменялись несколькими замечаниями по поводу сегодняшней жары и относительной прохлады в том уголке, где сидели. Потом отведали принесённого им кофе и рогаликов.

«Теперь или никогда!» — подумал Калодонт и решил броситься в атаку.

— Собственно, я до сих пор не знаю вашей фамилии, пан, — хитро начал он.

Пан в котелке прищурил умные чёрные глаза, которые внезапно стали нарочито тупыми и бездумными.

— Это правда, — ответил он. — И я охотно назову вам её, пан, когда представлюсь. Думаю, однако, что сейчас это не так важно. Гораздо важнее, что мне известна ваша фамилия.

Бодрое лицо. Калодонта застыло, а потом стало постепенно наливаться кровью.

— Ясно, — ответил он голосом, дрожащим от усилий взять себя в руки. — Вы ведь назвали её там, возле киоска, спрашивая, я ли это.

— Да, верно, — мягко ответил его собеседник, понизив голос. — Но это ведь, не настоящая ваша фамилия, пан Юлиуш? — последние слова он произнёс тоном мальчика, который просит прощения.

Багровые жилки на румяных щеках Калодонта приобрели фиолетовый оттенок.

— Откуда вы это знаете, пан? — спросил он сдавленным голосом и так ощетинился, что его насторожившиеся усы, казалось, вот-вот разлетятся в разные стороны.