Город грешных желаний - Елена Арсеньева

— Сыщешь, куда денешься! — хмыкнул Васятка. — А нет, стало быть, не такой уж ты умный, как тебе кажется!

И он канул во тьму.

Прокопий на всякий случай еще раз перекрестился. Он то топтался на месте, то совался в одуряюще пахнущие розовые кусты, намереваясь догнать Васятку, однако тут же шарахался назад — и вновь переминался на месте. не зная, как быть. Никаких голосов он больше не слышал, однако вдруг в зарослях что-то угрожающе затрещало, словно сквозь них ломился матерый медведище. Про копий метнулся было прочь, да ноги засеклись, не послушались. Он стал столбом, готовясь к лютой погибели, и только и смог, что заслонился руками, когда из тьмы на него вдруг вылезло бесформенное чудище о двух головах, бормочущее жалобным голоском:

В изголовье — куны,

А в ногах — соболи:

Соболи убают,

Куны усыпят…

— О господи! — выдохнул Прокопий, при блеклом лунном свете разглядев, что это не двухголовое чудище, а просто человек, несущий на руках другого. — Ты, Васятка?

— Я, кто ж другой? — буркнул тот. — Погляди, кого я нашел!

Прокопий опасливо вытянул шею, заглянул в кольцо рук, которыми Васятка заботливо окружал свою ношу, — и язык присох у него к гортани при виде нагой женской груди, выступавшей сквозь лохмотья рубахи.

Волосы у женщины были мокрые, спутанные, липли к голове и плечам. Висок слабо сочился кровью. Глаза закрыты, утонули в темных полукружьях, губы обметало. Рубаха на ней из самого грубого полотна, ноги босые…

Прокопий нахмурился. Красивая девка — или баба, какая разница, — слов нет. Однако ж выглядит как последняя бродяжка. Небось портовая. Навидался он сегодня таких, за десять сольди на час.

— Да кинь ты ее, — буркнул пренебрежительно. — Рвань кабацкая. А не то от мужа сбежала. Пошли! Не ровен час, примчится какой-нибудь баркайоло с ножом и покажет тебе, как чужую жену под бочки хватать.

— Чужую жену, да? — сладеньким, издевательским голоском повторил Васятка. — А с каких это пор венецийские женки русские песни поют? Вроде как не было у них такого в заводе!

Прокопий качнул головой. Да… он и забыл!

— Кто ж она такая? — шепнул озадаченно, пытаясь вглядеться в точеные черты. Брови нахмурены, губы запеклись…

Сердце его вдруг дрогнуло. Рядом потрясенно вздохнул Васятка:

— Нетутошнее личико, да? Не черномазая — вон какая беленькая! Красота… ну, красота истинная!

— Красота, — вновь согласился Прокопий, благоразумие которого давало лишь самые короткие передышки другим чувствам, а потом вновь подчиняло их себе. — И что ты с этой красотой намерен делать?

— Как что? — воззрился на него Васятка, словно на преглупое дитя. — На корабь возьму, что ж еще? Не бросать же ее обратно в море.

— На ко-ра-абь?! — даже взвыл от возмущения Прокопий. — Твой он, что ли, корабь, чтоб ты туда всякие ошурки сметал? Да Гриня лишь увидит ее, одуреет от злости! Да он ее сам в море выкинет, вот те крест!

— Может, и выкинет, — тихо, с трудом сдерживая злобу, пророкотал Васятка. — Но это сделает он, понял? Он сам! Чей корабь, кто его нанял? Григорий, верно! Стало быть, Григорию и решать, куда девку пристроить. Он хозяин — не ты! Не ты, Прошка, у лавки пятая ножка!

Прокопий поджал губы, размышляя, как бы побольнее уколоть сотоварища, который мало что ни в грош его не ставил — не ленился при всяком удобном случае это показывать. Как-то ничего не придумывалось, поэтому он проговорил первое, что в голову пришло:

— А не боишься, что Гриня у тебя добычу-то отобьет? Ты уж лучше еще одну такую раздобудь, чтоб вам не разодраться.

— Где ж я ее раздобуду? — изумился Васятка. — Ты в уме? Она там, на берегу, одна была.

— Вот, держи! — Прокопий кинул монетку. Она весело блеснула в лунном свете — и исчезла в темной траве. Эх, раззява! Да на эти деньги ты мог бы шлюх для всей команды нанять!

А ну заткнись, Прокопий! — яростно рыкнул Васятка. — Ум тебе, видать, для того даден, чтоб глупость из себя выдавливать. Да неужто не ясно тебе: русская она, русская! Попала в беду, помочь ей надобно. Кто ж поможет, кроме своих?

— Ну, найдется кто-нибудь… — туманно проговорил Прокопий.

— Кто-нибудь? — с расстановкой повторил Васятка. — Эх, дурак я был, когда не ответил Грине: мол, не пойду я с тобой в басурманские земли батюшку твоего из неволи выручать. Найдется кто-нибудь другой!

Прокопий даже ахнул. Его от стыда словно в кипяток окунули!

— Так ты думаешь… — прошептал потрясенно. — Ты думаешь, она беглая? Из турецкой неволи?!

— Да я себе язык откушу, коли не так! — убежденно проговорил Васятка, направляясь со своей ношей к мысу, где они оставили лодку. Прокопий, забывший все свои возражения, семенил следом. И оба они даже не подозревали, как Васятке повезло, что тот ангел, который следит за исполнением клятв, в это мгновение замешкался или отвернулся, не то быть бы жалостливому москвитянину без языка!

17. Спящая красавица

Когда море смирилось с тем, что Троянда больше не его добыча, оно принялось забавлять ее и тешить. Оно прикинулось до того добрым, что Троянда почти уверилась, что она вновь стала Дашенькой, которая дремлет на мамушкиных руках под мамушкину колыбельную. Она слушала песенку — и сама напевала ее, а море качалось, качалось…

Потом вдруг что-то с ним случилось. Ни с того ни с сего оно обернулось другими руками, не столь нежными, зато очень крепкими, и перестало петь; теперь оно беспрестанно спорило само с собой на два голоса, причем первый был толстым, успокоительным, словно дальний, безопасный рокот прибоя, а второй — тонким, порою срывавшимся на визг: так визжит волна, уходя с берега и сгребая за собой гальку, мелкие ракушки, песок… Троянде чудилось, что море вот-вот утащит ее снова в свои неизмеримые бездны, поэтому при звуке второго голоса она начинала метаться, стонать, а когда слышался успокаивающий рокот — притихала.

Соленый запах моря сменился сладким благоуханием, и Троянда тонула в этом ароматном забытьи, когда немилостивый сырой ветер вновь ударил брызгами ей в лицо. Она вскинулась, в ужасе обнаружив, что лежит на дне какой-то лодки. О боже! Да неужели ее чудесное спасение, мучительная борьба с морем, его причуды и забавы лишь померещились ей, и она снова лежит в лодке тюремщиков, которые везут ее к берегу лагуны на казнь? Или… или ее забросали камнями так, что всплыть не удалось, и тело ее покоится на дне, а это не сама Троянда, а лишь ее грешная душа находится в лодке пресловутого Харона, и долог путь через Ахеронт?.. Прилив ужаса был столь силен, что Троянда страшно вскрикнула, рванулась, больно ударившись головой, — и, как ни странно, именно эта боль успокоила ее, потому что бесплотная душа, конечно, не могла испытывать никаких телесных страданий, тем более столь сильных. И, словно ее крик вызвал к жизни некие таинственные силы, море опять заговорило на разные голоса: