Выход на бис - Леонид Влодавец

— Правую! Правую открывай! — заорал я Ленке. Наверно, мне, дураку, не надо было ее торопить. Перетащил бы покойника, а уж потом бы выпихивал. Но разве тут сообразишь? Ленка рада стараться — открыла. Но вертолетик-то легонький, а мы на один борт навалили сразу все. И восемьдесят с небольшим моих, и без малого семьдесят Ленкиных, и полных девяносто Гила в убойном весе.

Машина — тут еще и поток воздуха свое аэродинамическое качество добавил — дала правый крен градусов на тридцать. Гила, которому было на это глубоко плевать, повалило на меня, вовсе не хотевшего вылетать из открывшейся двери.

А почти пришлось. Во всяком случае, когда вертолет накренился, и мертвый Гил всей тушей навалился на меня, я успел только растопырить локти и повиснуть вниз головой над бездной в полтораста метров. Никогда так не висели? Молитесь Богу!

Я провисел секунд пятнадцать, не больше, но страху натерпелся на сто лет вперед. Локти трещали от боли, поскольку в них впились какие-то угловатые детали, плечевые суставы вот-вот должны были хрястнуть от непомерной нагрузки. Встречный воздух плюс вихри от ротора полировали мне рожу с нежностью наждачной бумаги. А кисти рук судорожно искали, за что бы ухватиться, но никак не находили. Ноги, придавленные трупом летчика, должно быть, и после смерти не хотевшего покидать свой вертолет, были беспомощны.

Наверно, я что-то орал, матерился и даже визжал, как поросенок — мне не стыдно! — но из-за рева двигателя Ленка этого могла не услышать. Особенно когда крен достиг максимума и мертвец, весь липкий от крови и холодного пота, скользнул вниз по моему лицу. Я едва пересилил себя и не убрал локти, хотя мне показалось, что кости уже трещат. Как раз в этот момент мертвая оскаленная рожа Гила наползла на мое лицо и уставилась на меня стеклянными неживыми глазами!

Ленка открутила меня от смерти. Только она, и больше никто, «ни Бог, ни царь и не герой», как пелось в одном популярном шлягере. Растерянность у нее кончилась в аккурат на пятнадцатой секунде, и она, издав какой-то звериный рык, рывком приподняла труп и спихнула его вниз, а затем, сцапав меня за рубашку, вдернула в кабину и задвинула дверь… Она же привела меня в чувство, поскольку еще пятнадцать секунд я мог только хлопать глазами и глубоко дышать, будто недостаточно свежего воздуха за бортом было!

— Делай что-нибудь, сволочь! — завизжала Ленка. — Убьемся же!

И долбанула меня кулаком по спине. У меня ухнуло что-то внутри, но зато это вывело меня из того полушокового состояния, в котором я пребывал. Я забрался на липкое от крови сиденье, всунул ноги в ремешки педалей, отключил автопилот.

Наверно, даже такому бывалому молодцу, как Ричард Браун, нужны были бы всякие вывозные-провозные, чтобы более или менее прилично управлять вертолетом. То, что начал выделывать я, состояло из сплошных предпосылок к летным происшествиям.

Во-первых, я дал полный газ и потянул ручку на себя. Вертолет задрал нос и попер вверх. Еще несколько секунд, и его завалило бы на ротор, после чего задача угробиться была бы выполнена с гарантией. Потом я столь же резко пихнул ручку от себя, да еще и завалив ее влево. Чуткая машинка едва не рассыпалась от такой крутизны и ушла в левый вираж со снижением. В том, что она с опаснейшим креном отвернула от какого-то утеса, едва не чиркнув поплавками по скале, исключительно ее заслуга, и больше ничья.

Я попробовал плавнее орудовать ручкой и, маленько сбросив обороты, выровнял аппарат где-то в полусотне метров от земли. Ежели бы тут была хоть какая-нибудь площадка, то я, наверно, сумел бы относительно безболезненно посадить вертолет, хотя даже с я-Брауном в мозгах никогда этого не делал. Тогда, с Марселой, мы просто плюхнулись в воду, израсходовав горючее, но очень удачно стали на три точки.

Однако сейчас внизу густо росли деревья. Они не позволили бы на них безнаказанно плюхаться. Вертолетик наверняка бы завалился, поломал ротор, сплющился в лепешку от падения с пятиметровой высоты, взорвался бы и спалил нас на угольки в горящем бензине.

Поэтому я опять прибавил газу, потянул вверх и вправо, но тут с ужасом увидел, что стремительно сближаюсь с полицейским вертолетом. Откуда он вывернулся, хрен знает, я его во время предыдущих маневров потерял из виду. Боюсь, что и полицейские тоже не поняли, куда я подевался, когда снизился до полусотни метров. И когда мой вертолетик, разогнавшись примерно до двухсот миль в час, понесся в ту самую точку, где вертолеты должны были долбануться друг о друга и превратиться в огненное облако, из которого летят металлические клочья, пилот «ирокеза» решил, что имеет дело с фанатиком.

Это, пожалуй, не сыграло бы для него роковой роли, если бы он еще сумел догадаться, что вертолетиком управляет дилетант, по сути дела в первый раз усевшийся на пилотское сиденье. Может быть, у него на это просто не хватило времени.

Поскольку полицейский пилот решил, будто неизвестный террорист, угонщик, воздушный пират или как там еще меня представили, разделавшись с более нормальными спутниками и повыбрасывав их из кабины, собрался идти на таран, он подумал, что моя главная цель — врубиться в его машину. Он и не подозревал, что я вовсе не собираюсь таранить, а, наоборот, очень хочу избежать столкновения, только не знаю, как это сделать.

Нога моя как-то непроизвольно стала искать педаль тормоза. Я словно бы забыл, что нахожусь не в автомобиле, а в вертолете, где педали имеют другое назначение. Глупее мог поступить только пилот, сидящий за рулем автомобиля и потянувший на себя баранку.

Полной последовательности своих действий я не смог бы объяснить никакой комиссии, даже трибуналу святой инквизиции. Во-первых, потому, что сделал несколько чисто инстинктивных движений, подсказанных вовсе не летным, а водительским опытом, а во-вторых, потому, что после всех этих фокусов машину закрутило вокруг оси несущего винта и к тому же с небольшим наклоном к плоскости горизонта. А это означало, что земля и небо, в направлении которых периодически поворачивались то кабина, то хвост вертолета, лично для меня и для Ленки, конечно, стали чем-то единым целым, крутящимся против часовой стрелки. Однако при этом вращении горизонтальный вектор тоже сохранился, и вращающаяся тарахтелка продолжала нестись в направлении полицейского вертолета. У пилота «ирокеза» при виде столь сумасшедшего зрелища сдали нервы. Он дал полный газ и, накренив вертолет вправо, просто шарахнулся от меня в сторону. Уже через секунду я услышал в эфире дикий вопль. «Ирокез» несся прямо на группу острых скал, торчавших из лесистого склона горы, словно обломки гнилого зуба из десны.

Опять же не помню, какими телодвижениями, ясно только, что совершенно несознательными, мне удалось остановить вращение вертолетика и заставить его забраться повыше. Несмотря на то, что в глазах у меня все еще мельтешило и вращалось, я все же сумел разглядеть, как двухлопастный ротор «ирокеза» рубанул по скале. С треском и звоном обломки лопастей швырнуло в сторону, вертолет развернуло и с лязгом грохнуло о скалу левым бортом. Бу-бух! Гул я хорошо расслышал даже через рев своего двигателя.

«Ирокез», чиркнув брюхом по базальту, отвесно скользнул вниз по скале на камни, глыбившиеся у ее подножия. Тарарах! Хвост отломился, бесформенная жестянка вместе с прихваченными по дороге камнями ломанулась вниз по лесистому склону, заваливая деревья и вминая в землю кусты. Потом еще раз увесисто бухнуло, над деревьями взметнулся оранжево-алый столб пламени, вспух и поднялся в небо буро-сизо-черный гриб дыма.

Разглядывать, что было дальше, у меня не было времени. Совершенно неожиданно я обнаружил, что нахожусь на подлете к тому самому гидроаэропорту, куда меня собирался доставить покойный Гил. С земли осторожно позвали:

— Гил, мы тебя ждем, где ты крутишься?

Я бы мог выматериться, но Марселины холуи меня бы вряд ли поняли, а кроме того, они не видели, что произошло за горой, хотя, возможно, и слышали грохот от падения «ирокеза».

Пришлось ограничиться тем, что сообщить:

— Это не Гил. Где мне садиться?

— Простите, сэр. Наша площадка на два градуса левее. Доверните и садитесь.

Не знаю, как у меня получилось, но я все-таки сообразил, что надо чуть-чуть скосить ротор назад, опустить хвостик и, выключив двигатель — это в памяти Брауна сохранилось, — опуститься на авторотации винта. Сели как по заказу — точно в центре посадочного круга, нарочно ни в жисть так не посадишь.

Только тут я догадался глянуть на часы, светившиеся на приборной доске. На них было 14.18, то есть весь наш, если можно так выразиться, «воздушный бой» продолжался всего одиннадцать минут! Мы еще на самолет не опоздали.

— Вы не ранены? — озабоченно спросил какой-то детина, подскочивший к нам с Ленкой, едва мы выползли из вертолета, отодвинув изрешеченную пулями правую дверцу.