Серебристая бухта - Джоджо Мойес

– Это она?

Я кивнул, но не смог ничего сказать.

– Симпатичная. Похожа на ту девушку из заповедника в телике.

Я представления не имел, о ком она говорила.

Моника подтолкнула ко мне стопку фотографий, а ту, что с Лизой, положила сверху.

– Вот ее и надо вывести вперед. Сделай из нее лицо кампании. Она хорошо выглядит, фотогеничная, а большинство людей ожидают увидеть какого-нибудь грубого, закостенелого спасителя человечества. Поставь ее и старую леди рядом, и твои шансы увеличатся. Может, стоит попробовать сделать что-нибудь в духе «Относительных ценностей» [38]в «Санди таймс». Ты, кажется, говорил, что о ней когда-то писали в газетах?

– Да, думаю, что смогу найти эти материалы в интернете.

– Если с тех пор о ней ничего не писали, из этого может получиться отличная история. Я уже говорила о местном радио? О господи. Слушай, первое и главное, что ты должен сделать, – это пресс-релиз. Разошлешь по всем новостным организациям, и жирно выдели свои контактные данные. А потом, братишка, тебе потребуется стать жестче. Ты выйдешь вперед и примешь бой.

– Я?

Моника удивленно посмотрела на меня.

– Я просто хотел узнать, что они могут сделать в этой ситуации.

– Ты не будешь им помогать?

– Ну, я буду отсюда, из Лондона, делать все, что могу.

Моника не смогла скрыть своего разочарования.

Бармен спросил нас, не желаем ли мы еще чего-нибудь выпить, и мне показалось, что Моника его даже не услышала. Потом она взглянула на часы и отказалась.

– И он тоже больше ничего не желает, – добавила она, кивнув в мою сторону.

– Я не желаю?

Когда бармен отошел, Моника с укором сказала:

– Ты говорил, что любишь ее.

– Но это не значит, что она меня любит, – сказал я и сделал последний глоток из своего бокала. – Она меня ненавидит. Это я знаю из достоверного источника.

Моника приподняла брови. Точно так же она делала в детстве, когда хотела сказать, что от мальчишек нет толка, и доказать мне свое превосходство. Так она говорила мне, что я в который раз все неправильно понял, но ничего другого она от меня и не ожидала. И как в детстве, мне захотелось повалить ее на пол, сесть сверху, чтобы хоть так доказать, что главный среди нас я.

Вот только в этот раз, как бы меня это ни злило, я должен был согласиться с тем, что сестра права. Моника откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.

– Микки, какого черта ты здесь рассиживаешь?

– Потому что я тупой парень, который не может решить, как спасти свою жизнь?

Сестра покачала головой.

– О нет, – сказала она и улыбнулась. – Ты принял решение. Ты слишком тупой, чтобы понять это.

Впервые в сознательном возрасте я не стал подыскивать наиболее выгодный вариант перелета: не соотносил расстояние между кресел с ценой на билет или призовые мили с качеством подаваемой в полете еды. Я просто забронировал место на ближайший рейс в Сидней. А потом, даже толком ничего не обдумав, сложил в чемодан все самое необходимое, и сестра отвезла меня в аэропорт.

– Все хорошо, – сказала Моника, когда мы стояли у секции сдачи багажа, и чуть ли не с любовью поправила лацканы моего пиджака. – Правда. Ты все правильно делаешь.

– Она не захочет со мной разговаривать, – сказал я.

– Тогда, мой маленький Микки, тебе придется над этим поработать.

В полете я все больше и больше нервничал. Когда мы сели на дозаправку в Гонконге, нервы у меня расшалились так, что это уже никак нельзя было списать на смену часовых поясов. Я пытался думать о том, что скажу ей при встрече, но любой вариант начала разговора получался неадекватным. Вообще-то, само мое присутствие было бы там неуместным. Моника осталась в тысячах миль позади, и мои смутные мечты о страстной встрече таяли, как след от самолета в голубом небе.

Я не выполнил данное Кэтлин обещание, не остановил застройку. Проект набирал скорость. Несмотря на мои чувства к Лизе, я все еще оставался, как она меня назвала, двуличной свиньей. Порвал бы я с Ванессой, если бы она не прочла сообщение от Тины и сама не порвала со мной? Можно было успокаивать себя тем, что мы все равно рано или поздно расстались бы, но если я не мог разобраться в себе, как я мог быть уверен в том, что это абсолютная правда?

Слова, которые я репетировал для встречи с Лизой, тонули в хоре других голосов.

Голос Ханны как серебряный колокольчик: «Майк, почему ты нас обманывал?» Потом ее мама обвиняла меня в том, что все, что я говорил, было ложью. Я вспоминал лицо Ванессы, когда она прочитала сообщение в моем телефоне, и понимал, что больше не хочу причинить еще кому-то такую боль.

Сидя в самолете, который летел на восток, я еще до того, как закончился первый фильм, обнаружил, что сам не знаю, что делаю. Вряд ли можно было надеяться на то, что Кэтлин и Лиза захотят принять мою помощь. Пусть даже я знал, что следует предпринять, чтобы противостоять застройке. В городе не было людей, которые радовались бы встрече со мной, так что я даже не предполагал, где остановиться.

Сестра предупреждала меня, что лучше воздержаться, но я все равно весь полет пил, потому что только так мог расслабиться, ну и руки надо было чем-то занять. Иногда я проваливался в сон, и чем ближе мы были к цели, тем сильнее у меня крутило кишки от внутреннего напряжения.

Спустя примерно тридцать часов я вышел из взятой напрокат машины, на которой приехал из Сиднея в Сильвер-Бей. Я стоял на ярком солнце и изо всех сил старался побороть в себе желание забраться обратно в машину и уехать в аэропорт.

Единственный раз я видел, как плачет моя мама, это когда она бросила в голову папе заветную фарфоровую статуэтку пастушки. Пастушка, естественно, разбилась – никакая фарфоровая статуэтка не выживет после такого броска. Но мама после того броска опустилась на пол и, бережно собрав осколки, заплакала, как будто случайно стала свидетелем какой-то страшной автокатастрофы. Помню, я стоял тогда в дверях, меня потрясла такая несвойственная для мамы реакция, мне было неприятно. Отец находился рядом с диваном и молчал. Висок у него был в крови. Со стороны казалось, что он готов признать свою вину в том, что случилось.

У отца была небольшая инжиниринговая фирма, родители управляли ей в стиле хиппи: каждый имел право голоса и доход старались делить справедливо. Удивительно, но десять лет дела у фирмы шли очень даже хорошо. Фирма росла, у родителей появился коммерческий энтузиазм, и они решили открыть второе предприятие в часе езды от первого. В связи с этим нам тоже надо было переехать. Родители вложили все свои деньги в бизнес и поэтому очень обрадовались, когда нашли большой загородный дом за весьма скромную ренту, а скромной она была, потому что дом был в плачевном состоянии. Система горячего водоснабжения работала как хотела, и половина комнат из-за сырости была непригодна для жилья, но в те времена такие дома не были редкостью, а центральное отопление не считалось необходимым условием для жизни. Мы прожили в том доме пять лет, и мы с сестрой любили его. Мы бродили по дому, как по лесу, разбивали лагерь в необжитом крыле, и нас совсем не волновала расползающаяся по стенам плесень и то, что приспособленных под жилье комнат становилось все меньше. Мои родители были слишком заняты на работе, поэтому сделали только минимальный ремонт.