Решальщики. Перезагрузка - Андрей Константинов

Лепшая подруга взялась за изогнутую ручку двери… слегка нажала. Но сил уже почти не оставалось, и сейчас она словно бы ощущала слабое сопротивление пружины дверного замка. Ей даже померещилось, что кто-то держит ручку с ТОЙ стороны двери — двери, ведущей в страну мертвых. При этом сама ручка была жутко холодна, почти ледяная…

Марина стояла в сумеречной квартире почти на самом краю реальности. Еще шаг… всего один шаг… и она сорвется с этого осыпающегося края и упадет в темную воду. Туда, где живут монстры, рожденные человеческим мозгом… О, как они совершенны! Эти уродливые пожиратели плоти!..

Внезапно она снова услышала шаги за спиной — тихие, но отчетливые. Марина обернулась и увидела в дверном проеме темный человеческий силуэт. И тогда она… закричала. Вот только крик ее никем, кроме Купцова, не был услышан. Дом, построенный в середине девятнадцатого века и прошедший «евроремонт» в конце двадцатого, отменно гасил звуки. Кем показался Марине Чибиревой выступающий из сумрака Купцов? Призраком бестелесным? Или нанятым Лисой мстителем?..

Марина закричала, снова схватилась за дверную ручку, но что-то, видимо, разглядела там, в глубине, за матовым стеклом… что-то она разглядела. Возможно, свое отражение…

— Нет!!! — пронзительно выкрикнула Марина и… рухнула на пол.

Леонид подошел к ней, присел на корточки, покачал головой, а потом достал из кармана телефон и набрал номер. Петрухин отозвался почти мгновенно.

— Поднимайся сюда, — сказал Купцов. — Надо бы того… посоветоваться…

— Нет, Лёнька, все-таки я был прав: пустая петля — это неэстетично.

— Хорош скалиться, а! У нас, по-моему, и так со спецэффектами перебор… А что, если мы ее… — Купцов опасливо покосился на продолжавшую пребывать в глубокой отключке Марину, — мы ее ТОГО? До смерти закошмарили?

— Фигня, — беззаботно отмахнулся Петрухин. — Стервы, они живучие. Щас оклемается. — В подтверждение этих его слов женщина на полу вдруг застонала, зашевелилась. — Ну что я тебе говорил? Вставайте, Марина Львовна, вставайте!

Дмитрий легонько похлопал Чибиреву по щеке, и веки барышни дрогнули.

— Ну как самочувствие?

— Что… кто вы?

— Я-то? — жестко ухмыляясь, выговорил Петрухин. — А ты догадайся сама, ангел мой сердешный, кто я и зачем я здесь.

Марина непонимающе огляделась по сторонам. Дверь в спальню была открыта, там горел свет… свисала с люстры обрезанная веревка…

Чибирева тут же закрыла глаза. На секунду ей показалось, что все это — бред, сон… Вот сейчас она распахнет глаза и окажется у себя дома. И все будут живы, живы. И нет никаких свисающих с люстр веревок. И нет никаких странных и страшных стоящих над ней мужиков.

Марина закрыла глаза и снова оказалась в спасительной темноте. Но и сюда, в темноту, ворвался циничный голос Петрухина:

— А вот глаза закрывать не надо. Надо смотреть на меня.

— Где… Татьяна? — прохрипела Марина. Пауза между словами «где» и «Татьяна» была длиной в одну человеческую трагедию.

Петрухин покосился на веревку, которую сам же и повесил, потом хмыкнул и сказал:

— Где? Так ведь… хм… известно где, Мариша, после таких-то дел оказываются. Или ты не знаешь? — Он выдержал паузу и неожиданно выкрикнул: — В морге! Вот где!!!

Марину затрясло. Заколотило, как на вибростенде. Два мужика продолжали смотреть на нее сурово, безо всякого сочувствия…

Когда Марина, наконец, успокоилась, Купцов с деланым участием спросил:

— Что же теперь делать-то будем, Марина Львовна?

— А что тут делать? — сердито перебил Петрухин. — В тюрьму ей пора собираться.

— Вы… вы кто? — испуганно спросила Марина.

— Мы-то? — Дмитрий как можно более зловеще улыбнулся. — А ты не знаешь? Довела человека до петли — и ничегошеньки не знаешь? Так, значит, Чибирева? А ты знаешь, что статью «доведение до самоубийства» никто не отменял? А?! Ты это знаешь? Что молчишь?

Петрухин говорил быстро, агрессивно, каждую фразу подкреплял обличающим «тычком» указательного пальца. Купцов во время сольного выступления партнера держался на втором плане… Роли и маски в операции «Испуг и Саечка» были распределены ими загодя.

— Ты, Чибирева, довела Татьяну Лисовец до самоубийства!

— Я?

— На веревку смотри! — скомандовал Петрухин. Марина послушно посмотрела, но тут же отвела взгляд. — Не хочешь? Ах, теперь ты не хочешь? Теперь страшно? А когда на пару с наркоманкой Гусевой вы звонили Лисе и советовали повеситься, страшно не было?!

— Это не я… не я! Поверьте, это не…

— Может, мне запись поставить? А?! Ты хочешь, чтобы я поставил запись? Без проблем! — Дмитрий прошел в конец прихожей, выставил звук на полную громкость и ткнул пальцем в кнопку автоответчика, кассета на котором была заранее перемотана на самый «лютый» кусок текста.

— …Ты еще жива, сучка недострелянная? — сказал телефон голосом Оксаны, и Марина вздрогнула. — Зажилась ты, тварь такая, зажилась. Ты бы лучше не ждала, пока мы снова за тобой придем. Ты бы лучше, сука, сама в петлю прыгнула.

Марина в ужасе закрыла уши ладонями, закрыла глаза.

Петрухин подмигнул Купцову, склонился над Чибиревой и закричал:

— Слушать! Слушать, Чибирева! — Он схватил Марину за руки, с силой отвел их от ушей. — Слушать! Смотреть на меня!

— Это не я, не я…

— Ах, не ты! Не ты?!

— Не я…

— Вот ведь тварь какая! — констатировал Петрухин с деланым изумлением. После чего взял Марину за подбородок, резко повернул голову в сторону спальни. — Смотри!

Обрезок бельевой веревки тихо покачивался под люстрой. Его движение было медленным и плавным.

— Смотри! Ты человека повесила! Смотри! — продолжал прессовать лепшую подругу Петрухин.

И он, и Купцов уже чувствовали, что Чибирева на пределе. Марина попыталась отвернуться, и Дмитрий легко отпустил ее подбородок. Если бы он продолжал удерживать Марину, на этой части лица могла образоваться гематома… а это партнерам было вовсе ни к чему.

— Я дам вам денег, — тихо, но отчетливо произнесла вдруг Марина. — Отпустите… отпустите! Ну что вам стоит?

— Отпустите?! Ты что, с ума сошла? Кровь на тебе, кровь… Кто же тебя отпустит? Сейчас за тобой приедут. Ты убийца! Ты — монстр, и оправдания тебе нет!

— Не я, не я… Что же делать?! Что мне делать теперь? Помогите!

Купцов одной рукой отстранил Петрухина, другой протянул Марине стакан воды. Настал его час.

— Вам, — начал он серьезно, — очень трудно помочь, Марина… но я попробую.

Чибирева глотнула воды, поперхнулась, закашлялась. В глазах ее стояли слезы.

— Правда? — наивно спросила она.

— Правда. Я ничего не обещаю, я только попробую.

— Я… я заплачу. Сколько нужно?

Купцов посерьезнел лицом, ответил скупо:

— Деньги, Марина, тут не помогут. Если хотите облегчить свое положение, вам нужно рассказать мне всю правду.

Из-за плеча Леонида высунулся «нетерпеливый» Петрухин:

— Кончай, Леня… Ты что — не видишь, что это за баба? Она же тварь законченная, и скоро за ней приедут.

— Я расскажу, — шепнула Марина, обращаясь только к Купцову. Она жадно допила воду, поставила на пол стакан и, торопливо собравшись с мыслями, начала сбивчиво говорить: — Лиса, она… Она тварь… Вы думаете сейчас: вот сидит стерва, довела Таню до петли, а теперь придумывает оправдание… А мне — плевать! Я от слов своих открещусь, и ничего вы не докажете… А Лису мне не жалко. Нисколечко. Монстр — это как раз она!.. Лиса разрушала все, к чему прикасалась. Ей это нравилось. Она просто тащилась от возможности делать гадости… Она стравливала людей, она входила в доверие… О-о, как она это умела!..

Петрухин сделал вид, что лезет за сигаретами, и втопил кнопку «REC» на спрятанном в кармане диктофоне…

9 июня 2011 года, чт.

О, белые ночи в Питере!.. Белые — и этим все сказано. Если ты никогда не был в Питере в белые ночи… о, если ты не был!.. Приезжай. Приезжай обязательно. Плюнь на все дела. На дачу. На огород. На ремонт, который ты откладывал несколько лет, а теперь наконец взялся. Скажи жене: достала. Ты меня достала… Начальника, который не дает отгула, пошли в жо… ну, это… короче, договорись с ним по-хорошему. И приезжай… И вот, когда ты окажешься на набережной ночью в начале июня, ты сам все поймешь… Сначала тебя охватит восторг. Восторг, ощущение чуда. Ощущение, что ты попал в фантастический мир сказки и сам стал маленькой частью его… Огромный купол небесный над тобой чист и акварелен, полет ангела в его выси бесконечно прекрасен. Почти невозможен в своем совершенстве.

А потом… потом тебя охватит тоска. Ты и сам не поймешь: отчего она? Откуда? Зачем? Но похожая на остывающий гранит набережных тоска войдет в тебя… бесшумно, бесшумно… Да отчего же так? А оттого, что нельзя сохранить каждую секунду этого мира. Оттого, что каждую секунду он меняется, а ты не можешь вместить их все… А волна от прошедшего катерка накатывается… накатывается, накатывается… облизывает шершавую гранитную стенку набережной и исчезает. Белая ночь умирает, растворяясь в рассвете, и медленная смерть ее совсем незаметна…