Великий Бисмарк. Железом и кровью - Николай Власов

Тем временем в Германии интеграционный процесс продвигался вперед на малой скорости. Нельзя сказать, что это противоречило интересам Бисмарка. Более того, во многих документах того времени он подчеркивал необходимость умеренности в вопросе интеграции южногерманских государств. «Мы будем двигаться по пути сближения так далеко, как того пожелает сама Бавария; если эти пожелания будут скромнее, чем те требования, которые мы ставим своим партнерам в Северной Германии, взаимопонимание не окажется под угрозой», – писал, в частности, глава правительства [348]. Такая позиция диктовалась еще и желанием, образно говоря, не спугнуть правящие элиты в Мюнхене и Штутгарте. Кроме того, Бисмарк вовсе не хотел объединения под напором германского национального движения, которое старался держать в определенных рамках. Это было источником трений с либералами, которые, однако, пока не носили серьезного характера.

В июне 1867 года были завершены переговоры по вопросу обновления Таможенного союза. Теперь эта интеграционная структура должна была стать еще более развитой, получив центральные органы власти в виде Таможенного совета и Таможенного парламента. Последний состоял из депутатов Северо-Германского рейхстага и специально избранных представителей южнонемецких государств. Существование этих структур должно было, по мысли Бисмарка, ускорить процесс сближения обоих берегов реки Майн. Сначала экономика, потом все остальное – эта мысль, положенная в середине ХХ века в основу европейской интеграции, целиком разделялась союзным канцлером. «Мы убеждены, что развитие, однажды пойдя этим путем, будет само черпать в себе силы для увеличения своей скорости», – писал он в декабре 1867 года. Таможенный парламент Бисмарк называл «основой и корнем для движения присоединения» [349]. Однако реальность опрокинула его ожидания.

Весной 1868 года были проведены выборы в Таможенный парламент на юге Германии, где они, в первую очередь в Баварии и Вюртемберге, принесли решительную победу партикуляристам – сторонникам сохранения независимости этих государств. Была развернута шумная пропагандистская кампания под лозунгом «Платить налоги, заткнуть пасть, служить в армии» – именно такая перспектива, по мнению партикуляристов, ожидала жителей территорий к югу от Майна в случае их попадания под власть пруссаков. Заседания Таможенного парламента в общем и целом не принесли никакого позитивного сдвига в деле дальнейшего объединения страны.

Вопрос о том, каким путем двинется прусская внешняя политика дальше, оставался открытым. Сам Бисмарк повторял, что он, с одной стороны, считает вооруженное столкновение с Францией весьма вероятным, с другой – вовсе не стремится его ускорить. 26 февраля 1869 года он писал дипломатическому представителю Северо-Германского союза в Мюнхене: «Я тоже считаю вероятным, что германское единство будет ускорено событиями, носящими насильственный характер. Однако совсем другой вопрос – задача вызвать военную катастрофу и ответственность за выбор времени для нее. Произвольное, определяемое только субъективными причинами вмешательство в ход истории всегда приводило только к падению неспелых плодов; мне представляется, что немецкое единство в данный момент нельзя назвать спелым плодом. (…) Мы можем переставить часы, но время от этого не пойдет быстрее, а способность ждать развития событий является необходимым условием практической политики» [350]. Несколько месяцев спустя он высказывался по поводу своей способности ускорить объединение страны: «Я не уверен, что один из нас может делать историю. Моя задача состоит в том, чтобы наблюдать ее течение и править среди них моим кораблем в меру своих способностей. Я не могу руководить течением, тем более вызывать его» [351].

Для многих историков это стало поводом утверждать, что Бисмарк считал окончательное объединение страны достаточно длительным процессом, который не нужно ускорять. В частности, Райнер Шмидт пишет по этому поводу: «Бисмарк настроился на долгий срок и пресекал все попытки национального движения, такие, как запрос национал-либерального депутата Ласкера в феврале 1870 года с инициативой вступления Бадена в Северо-Германский союз. Конечно, он был готов в любой момент вновь запустить мотор германского национализма, однако бросаться в омут рискованной войны вовсе не собирался» [352].

Присоединение Бадена было на самом деле весьма нежелательным вариантом, поскольку оно, во-первых, еще больше оттолкнуло бы Вюртемберг и Баварию, где настроения общественности и так менялись не в пользу Пруссии, а во-вторых, вызвало бы весьма болезненную реакцию в Париже. Это привело к серьезному столкновению между канцлером и национал-либералами в парламенте, где Бисмарк произнес 24 февраля 1870 года пламенную речь, требуя доверия к своей политике. «По поводу цели мы едины; но в том, что касается средств, господа придерживаются мнения, что они могут выбрать и средства, и момент времени лучше, чем я, я же считаю, что понимаю в этом больше, чем они, и лишь в этом мы расходимся. Однако пока я являюсь союзным канцлером и министром иностранных дел, политика должна делаться в соответствии с моими взглядами, и если вы кладете камни на ее пути, вставляете ей палки в колеса, то вы мешаете этой политике, и ответственность за эти помехи, даже за то, что вынуждаете меня несвоевременно высказаться, и за последствия этого несете вы» [353].

На самом деле «железный канцлер» был бы плохим политиком и дипломатом, если бы стремился присоединить территории южнее Майна в кратчайшие сроки и любой ценой. Однако объединение страны в ходе оборонительной борьбы против Франции оставалось для него наиболее желательным решением. С учетом того, что оборонительные и наступательные союзы с государствами Южной Германии истекали уже в 1871 году, возможность загнать Париж в ловушку нужно было найти как можно скорее. Такую возможность предоставил испанский вопрос.

Глава 11

Мадрид и Версаль

Историки по сегодняшний день спорят о том, в какой степени война с Францией была изначально запланирована и спровоцирована Бисмарком. Сторонники одной точки зрения утверждают, что в конце 1860-х годов союзный канцлер настроился на длительный эволюционный процесс присоединения Южной Германии и не стремился к еще одному вооруженному конфликту. Представители другого течения заявляют, что к 1870 году политика Бисмарка оказалась в тупике, выход из которого был возможен только через вооруженное столкновение.

Действительно, если внимательно рассмотреть ту ситуацию, в которой оказался глава прусского правительства в это время, она вряд ли покажется особенно комфортной и устойчивой. Северо-Германский союз расценивался многими, в том числе и самим Бисмарком, как переходная стадия, ступень на пути к общенациональному единству. Союзный канцлер находился под постоянным давлением со стороны немецкого национального движения. В принципе, к самому факту давления ему было не привыкать – в противостоянии с прогрессистами несколько лет назад его позиции были куда хуже, – однако в данном случае речь шла не о противниках, а о союзниках, которые были необходимы главе правительства для проведения своей политики. К тому же Бисмарк прекрасно видел, что развитие ситуации в южнонемецких монархиях явно не благоприятствует их сближению с Северо-Германским союзом. Важным симптомом стала отставка в начале 1870 года симпатизировавшего Пруссии князя Гогенлоэ с поста главы баварского правительства. И третье, не менее значимое, соображение – международная ситуация в Европе также могла измениться не в лучшую сторону, если бы Франции удалось создать систему союзов, надежно блокирующую любые перестановки в центре континента. Пока позиция других великих держав благоприятствовала Пруссии, нужно было действовать – следующее «окно возможностей» могло появиться нескоро.

Другой вопрос, что Бисмарк, верный своей линии, не считал правильным бросаться, как в омут головой, в любую войну. Ему нужна была благоприятная возможность, которая позволяла бы сохранить в своих руках контроль над ситуацией и привести все дело к благополучному завершению. Поэтому он просчитывал возможные альтернативы на случай, если такой шанс не появится, и призывал своих союзников к умеренности. Впрочем, в отношениях с Францией у него в руках был один важный козырь – позиция французского общественного мнения, оказывавшего возрастающее давление на императора и кричавшего о «мести за Садову». Этот фактор существенно ограничивал пространство для маневра, имевшееся у Наполеона III, и создавал тенденцию перерастания любого дипломатического конфликта в вооруженное столкновение.

Как же выглядел идеальный конфликт, с точки зрения Бисмарка? Он должен был однозначно выставлять Францию в роли агрессора, задеть национальные чувства немцев и позволить Пруссии выступить в роли защитницы германских интересов. Такую возможность «железному канцлеру» предоставил возникший в конце 1860-х годов испанский вопрос.