Два брата - Александр Волков

За три недели пребывания в Вейербурге Алексей отдохнул, нервы его окрепли, ему уже не мерещились соглядатаи за каждой дверью, и он мог разговаривать спокойно с посланцем цесаря. Царевич вновь повторил обвинения против отца, а главным образом против Меншикова и Екатерины, и просил только об одном: не выдавать его отцу.

— Если цесарь намерен меня выдать, тогда уж лучше сам пусть казнит. Передайте его императорскому величеству: бедный гонимый родственник просит пощадить невинную его кровь.

На тайном имперском совете было решено: укрывать царевича, пока не представится случай помирить его с отцом.

Алексея перевезли в тирольскую крепость Эренберг под видом опасного государственного преступника.

Глава VI

ЗАМОК ЭРЕНБЕРГ

Имперские власти были убеждены, что о приезде царевича Алексея никому не известно, кроме немногих высших лиц. Так думал и Алексей.

Меж тем по Вене уже гуляли слухи, что сын русского царя убежал от отца и спасается во владениях цесаря. Причиной тому был Иван Федоров.

У венской заставы таможенные осматривали багаж приезжего путешественника: нет ли контрабанды.

В сундуках и чемоданах было много ценных вещей; но особенно поразила чиновников связка соболей. Поглаживая темно-бурую атласную шерсть, один из таможенников воскликнул:

— В одной этой связке целое состояние! Твой господин, верно, весьма богатый купец?

Иван Федоров глупо захохотал. Он жил с царевичем за границей во время первых его поездок, недурно знал немецкий язык и понял восхищенный возглас чиновника.

— Купец? Поднимай выше! Мой господин — московский кронпринц, сиречь наследник российского престола!

Чиновники склонились перед Федоровым с подобострастными улыбками и поспешили закрыть чемоданы, не окончив осмотра.

Замок Эренберг стоял на высоком холме, у подножия которого раскинулась равнина. Невозможно было убежать из этой твердыни, окруженной толстыми каменными стенами, обнесенной рвом, через который перекидывался мост.

Под защитой тюремных решеток и надежной стражи царевич почувствовал себя в безопасности: отсюда не могла его вытащить властная рука Петра.

Алексей даже мысленно не хотел признаться, что единственным виновником раздора является он сам, что он много раз отвергал руку отца, протянутую для примирения. Царевич упорно считал себя невинной жертвой. Теперь он спрятался, как прячется зверь в лесную чащу, накапливая силы для решительной схватки с охотником.

Затишье, отдых, мирное, безмятежное житье. Ни государственных дел, за скорое исполнение которых приходится отвечать перед отцом, ни шумных царских пиров, во время которых на нем то с гневом, то с презрением останавливались глаза Петра.

Спокойствие…

Ночью глубокий сон, не нарушаемый монотонными окриками стражи на крепостных стенах. Днем духовные книги, бесконечная игра в карты с Афросиньей, забавы с игривыми котятами. Завтрак, обед, ужин… Однообразная череда дней, не грозящих страхами, не принуждающих сделать решительный выбор меж двух одинаково ненавистных «резолюций»: надеть монашеский клобук или стать надежным помощником отца.

Под защитой высоких стен цесарской крепости наследник царского престола жил, словно какой-нибудь мелкопоместный дворянин в рязанском или тульском имении.

Одно лишь смущало религиозного Алексея: при нем не было священника. Он привык выстаивать ежедневно утреню и вечерню, часто исповедоваться.

«Пришлите мне какого ни на есть греческого попа», — писал царевич в Вену. Но там медлили с исполнением его просьб. Содержание гостя-пленника и так обходилось в несколько сот золотых ежемесячно, а австрийцы были расчетливы.

Алексей сам читал церковные службы певучим тенорком, за дьячка заставил прислуживать Ивана Федорова.

Самочинной службе недоставало благолепия, которое так любил царевич, воспитанный на обрядах старины.

«Если б только попа!.. — мечтал царевич. — Я тут просидел бы до самой батюшкиной смерти… А потом — престол!.. Афросинью сделаю царицей… Чем она хуже Катерины?»

Два-три раза в неделю поблизости от замка Эренберга останавливалась коляска, из нее вылезал старик в поношенном мундире и, кряхтя, взбирался на холм. Это был комендант крепости, генерал Рост.

Рост проживал в двух-трех километрах от Эренберга, в местечке Рейтте. Напуганный инструкцией о строжайшем присмотре за царственным узником, дряхлый генерал, забывая о своем ревматизме, являлся лично проверить, все ли в порядке.

Скоро посещения стали для него приятными. Арестант обучил генерала Роста игре в дурачки. Старику игра показалась занимательной. Увлекшись, он азартно хлопал по столу засаленными картами; морщинистое личико его с дряблым грушевидным носом сияло, если ему удавалось пойти тройкой.

— Что вы на это скажете, сударыня? — победоносно восклицал он.

Афросинья не понимала немецкого языка, но язык карт был ей знаком в совершенстве. Она лениво перекрывала карты старшей мастью или козырями, и лицо генерала застывало в комическом недоумении.

— Так его, Фрося, так его! — радовался царевич. — Вы опять дурак, ваше превосходительство! — объявлял он огорченному старику. — Платите талер!

— Это ужасно! — горячился Рост. — Я должен отыграться!

Незаметно подходил вечер, и Рост с сожалением покидал крепость.

Иногда царевич брался за перо и писал письма своему родственнику, императору Карлу, с жалобами на отца.

В доказательство своей правоты Алексей ссылался на иностранные газеты, в которых сообщалось о волнениях, якобы происходивших в русских войсках.[185]

Алексей торжествовал, читая газеты.

— Видишь, Фрося, бог за меня. Авось приведет он нам случай с радостью возвратиться.

Газеты принесли весть о болезни младшего брата, Петра Петровича. Опять суеверный Алексей увидел в этом руку божию, поддерживающую его на пути сопротивления отцу.

— Вот оно как, Фрося! — в восторге восклицал царевич. — Маленький Петруша тяжко болен. Видишь, что бог-то делает! Батюшка делает свое, а бог — свое! А ведь бог-то посильнее батюшки!

Афросинья слушала, молчала и все прятала в своей цепкой памяти.

Недолго тянулась мирная жизнь Алексея. Веселовский, резидент русского царя в Вене, неустанно вел розыски. Ему удалось прослышать, что в начале зимы 1716 года из Риги в Вену ехал знатный русский, который на станциях прописывался офицером Коханским, Кохановским, кавалером Кременецким.

«Это он!» — решил Веселовский. Резидент отправил лакея на почтовый двор заказать лошадей и выехал с небольшим багажом, но с достаточным запасом золота.

Веселовский вернулся не скоро, усталый, с красными от бессонницы глазами, но довольный собой. Он убедился, что царевич действительно проехал в Вену. Резидент узнал об этом достоверно от хозяев гостиниц «Черный орел» во Франкфурте на Одере и «Золотая гора» в Праге, где люди царевича, напившись, распустили языки.

В Вене след царевича затерялся. Веселовский повел розыски дальше. Не полагаясь на наемных сыщиков, сам ходил по рынкам, гостиницам и почтовым дворам, разговаривал с лакеями знатных господ. Он добрался и до таможни, где узнал о хвастливой болтовне Ивана Федорова.

Подкупив секретаря имперской канцелярии, Веселовский узнал, что царевич скрыт в Эренберге.

Царю тотчас было отправлено подробное донесение, в котором Веселовский рассказывал, как он, не жалея трудов, разыскивал по огромному пространству Австрийской империи убежище «утеклеца» Алексея.

Веселовский, по наказу Петра, повел с австрийским двором переговоры о выдаче Алексея. Он явился к принцу Евгению Савойскому, имевшему огромное влияние при дворе:

— В цесарских владениях живет бежавший из Российского государства царевич Алексей. Его скрыли ваши министры в Тироле под чужим именем. Государь Петр Алексеевич укрывательство сына может почесть знаком неприязни.

— Я ничего не знаю, — отвечал принц Евгений. — Может быть, вы и правы. Однако если цесарь дал в своих землях убежище русскому царевичу, то лишь для его безопасности. Совесть не допустит цесаря возбуждать сына против отца и раздувать ссору.

Первое свидание кончилось ничем. Веселовский добился второго. Но Евгений Савойский заявил, что цесарь ничего не знает об Алексее. У изворотливых австрийцев трудно было выпытать правду.

Царь Петр прислал Веселовскому помощника в щекотливом деле; это был гвардии капитан Румянцев, силач огромного роста, красавец и щеголь, человек настойчивый и ни перед чем не останавливающийся для достижения своих целей.

Румянцев явился в сопровождении трех офицеров, с царским наказом: схватить Алексея силой, если удастся, и отвезти в Мекленбург, где находился царь. Лучшего посланца для такого дела Петру вряд ли бы удалось найти.

Румянцев немедленно представился Веселовскому и доложил, с какими инструкциями прислал его царь.