Роман - Джеймс Миченер

Осенью 1989 года заботы, связанные с двумя моими пишущими студентами, вытеснили из моей головы мысли о судьбе «Кинетик», находившегося в далеком Нью-Йорке. В Мекленберге, как во всяком серьезном колледже, в конце каждого семестра среди студентов распространялись опросники, где они оценивали своих преподавателей. По итогам первого года своего преподавания Тимоти Талл собрал столь благоприятные отзывы, что меня вызвал к себе декан факультета и сказал:

— Стрейберт, похоже, что вы нашли настоящее сокровище в лице этого парня. — И показал мне результаты опроса, которые оказались даже выше, чем у меня. В конце концов он был утвержден моим ассистентом, но при этом декан обратил мое внимание на один факт, который я проигнорировал по той причине, что не хотел, чтобы Тимоти покидал наш колледж:

— Вы должны предупредить Талла о том, что, если он собирается остаться на кафедре, ему следует получить степень доктора и сделать это надо, пока он молод и пока его полностью не захватила карьера писателя. Мне нет нужды напоминать вам, что, если бы вы в свое время не покинули колледж, чтобы получить степень доктора, ваша жизнь сложилась бы совершенно по-другому. Так что повлияйте на Талла в этом плане.

Но, когда я поспешил рассказать Тимоти о том, как я горжусь, что его высоко ценят студенты, его сосед по общежитию сказал мне:

— Он в отъезде. Проводит семинар в Принстоне.

Я проглотил горькую пилюлю: я был рад за Талла, но в прошлом году на эту работу приглашали меня. В этом году подобные приглашения от солидных школ мне уже не приходили.

Другой личностью, занимавшей меня, была недавно прибывшая в мой литературный класс возмутительница спокойствия по имени Дженни Соркин.

Как-то в середине сентября, когда я сидел в своем кабинете, в него влетела нахальная девица лет двадцати в майке с ярко-красной надписью: «НЕ СТОЙ ПРОСТО ТАК! ЧТО-НИБУДЬ ДЕЛАЙ!» С крашеным ярко-рыжим хвостом на голове, она была одета в драные джинсы, а на ногах носила огромные ботинки военного образца. Прежде чем я успел раскрыть рот, она представилась и сообщила, что закончила Брандейс, училась в аспирантуре в Беркли, подрабатывала официанткой в забегаловке в Оклахоме, а прошлый год провела в писательском цехе университета Айовы.

Пораженный ее внешним видом и напором, я спросил:

— Да откуда вы только прознали об этом колледже?

— В некоторых кругах вы пользуетесь высокой репутацией. — Ее слова польстили мне. — Ваша «Цистерна» оказалась близка и понятна кое-кому из нас в Калифорнии и Айове. Я решила, что вы — современный гуру, и принесла вам завершенный роман, который требует небольшой шлифовки. — С этими словами она взгромоздила на мой стол коробку с рукописью, листы которой были гораздо опрятнее, чем их автор.

Не имея представления ни о серьезности намерений девицы, ни о ее способностях, я сказал:

— Я прочту ее сегодня вечером. Приходите завтра примерно в это же время, и мы поговорим.

Вечер был потрачен не зря. Ее роман под названием «Большая шестерка» состоял из глав, рассказывавших о похождениях похожей на автора деревенской девушки из Оклахомы, которой приходится отбиваться от домогательств футбольных звезд в каждом из университетов «Большой шестерки Запада», превратившейся к настоящему времени в «Большую восьмерку», включающую в себя Оклахому, Небраску, Канзас, Колорадо, Миссури, штаты: Оклахома, Канзас и Айова.

Я прочел три эпизода: о закоренелом головорезе из университета штата Оклахома, о парне с привычками бойскаута из Небраски и о чудаке из Миссури, который никак не может решить, быть ему футболистом или поэтом. И в каждом из эпизодов действовала вышеназванная героиня — одна из самых обаятельных, но неотесанных плутовок в современной литературе, которую непрерывно дубасят ее любовники, но которая оказывается умнее любого из них. Писать Дженни Соркин могла, и в постель я отправлялся, сожалея, что у меня нет времени, чтобы узнать, как она преподнесла своих героев из Оклахомы, Канзаса и Колорадо.

Когда на следующий день она ворвалась в мой кабинет, надпись на ее майке вопрошала: «ГДЕ ТОТ, КТО НОЧЬ НАПОЛНИТ СОДЕРЖАНИЕМ?» У меня возникло ощущение, что в нашем добропорядочном колледже на востоке Америки она пытается сыграть роль, которую придумала для своей героини, послав ее куролесить по университетам Запада.

— Судя по вашей ходячей афише, — смущенно произнес я, — вы ищете, кто бы вас изнасиловал.

— Я вижу, вам нравится, — рассмеялась она.

Справившись с неловкостью и вновь ощутив себя профессором, я подтолкнул к ней рукопись:

— Мисс Соркин, из вас может выйти писатель.

Улыбка на ее плутоватом лице растянулась от уха до уха.

— Я ужасно боялась, что он может показаться вам слишком притянутым к месту, слишком оклахомским.

— С Оклахомой все в порядке. Герои Стейнбека довольно хорошо чувствуют себя в Оклахоме.

— Да. Но он быстренько переселяет их в настоящий мир, каким является Калифорния.

— Вы тоже неплохо развернулись на равнинах Запада.

— Значит, вы берете меня к себе?

— Я запру дверь на замок, если вы попытаетесь сбежать в другое место. — Я придвинул к себе рукопись: — Сегодня вечером закончу читать, а завтра составлю для вас программу.

— Это значит, что я могу зарегистрироваться как студентка?

— Вы пришли ко мне, не будучи формально принятой в колледж?

— Я не могу позволить себе тратить деньги впустую. Если бы вы сказали «нет», я бы уже вечерним автобусом ехала назад в Айову.

Следующие две недели мисс Соркин я не видел, а лишь слышал забавные истории, которые стали распространяться о ее вызывающем поведении в колледже. Ей нравилось дразнить наших степенных студентов возмутительными рассказами с еврейским акцентом и шокировать чопорных лютеран пародиями на религиозные темы: «Что Дева Мария говорила Иисусу? Сын мой, равви, будь хорошим мальчиком», или: «Что Дева Мария говорила Иисусу? Будешь есть куриный супчик, вырастешь большой».

Я редко видел ее в эти первые недели семестра, но все же она представила три своих рассказа, которые требовались от всех новых студентов и которые подтвердили мое первое впечатление об этой неугомонной и дерзкой девице. Писать она умела. Через несколько дней, когда мне пришлось звонить миссис Мармелл по поводу собственной работы, я сказал:

— Спасибо, Ивон, что удержали меня от попытки написать еще один роман. Книга, которую вы предложили — критические очерки о работах наших молодых самородков, — продвигается и может получиться довольно удачной.

— Я очень рада за вас, Карл.

— И, кроме того, я, возможно, нашел для вас еще одного по-настоящему отличного писателя. На этот раз молодую женщину. Ее зовут Дженни Соркин. Закончила Брандейс с высокими результатами, вполне успешно учится в Айове, а недавно перешла в Мекленберг, узнав о нашей программе и заинтересовавшись ею.

— Она правда интересна?

— Очень.

— Как вы смогли это определить? Ведь вы говорите, что она только недавно попала к вам.

— Правильно. Но она пришла к нам, имея на руках законченную рукопись. И рукопись эта — просто сногсшибательная.

— О чем она?

— Она назвала ее «Большая шестерка», имея в виду ассоциацию футбольных команд Дикого Запада.

— Сколько ей лет?

— Двадцать три.

— Как может дитя написать такую книгу, как вы говорите?

— Действительно, как? Когда видишь ее, в голову приходит, что это сделал за нее кто-то другой. Высоченная, худющая, с конским хвостом на голове и развязными манерами, словом, смотреть жутко, однако она написала такой рассказ, что я уже убедил один из маленьких журналов напечатать его. Девица может оказаться новым Тимоти Таллом в юбке.

— Я бы предпочла сначала на нее посмотреть.

И мы договорились, что, когда она приедет на предварительные консультации с Йодером по поводу последнего романа из его «Грензлерского октета» — мрачной истории о том, как пенсильванские немцы насиловали свои земли, — то попросит Эмму пригласить Дженни на чай к Йодерам.

Когда я напомнил ей о ее же принципе: «Никогда не беседовать с двумя писателями одновременно», она рассмеялась:

— У вас хорошая память, Карл. Но это совершенно другое дело. И вы, как ее учитель, должны присутствовать на встрече.

— Мне очень жаль, но у меня в этот день встреча в университете города Темпл.

Положив трубку, я подумал: «Дженни Соркин в своих теннисках и маленькая Эмма Йодер с манерами школьной учительницы — это будет гремучая смесь». И пожалел, что придется пропустить такое зрелище.

Приехав в пятницу вечером в Дрезден и остановившись в гостинице, Ивон почувствовала, что должна позвонить и Эмме Йодер, и Дженни Соркин, чтобы отменить намеченный чай. И тогда Дженни сможет приехать на беседу к ней либо в гостиницу, либо организует встречу где-нибудь в студенческом городке. Но ни то, ни другое не устраивало ее, тем более что она не знала, как найти Дженни. Я находился в это время в Филадельфии, где проводил семинар по современной литературе, отражая нападки обиженных поклонников Гора Видала, Германа Вука, Леона Уриса и Джона Чивера.