Забытый сад - Кейт Мортон

Он открыл глаза и затаил дыхание. Сначала Лайнус решил, что пал жертвой собственных фантазий и желаний, но нет, то была Элиза, она шла, глубоко погруженная в свои мысли, и не видела его. Пересохшие губы Лайнуса поглотили слова, которые он хотел произнести.

— Дитя, — окликнул он.

Элиза удивленно подняла глаза.

— Дядя, — медленно улыбнулась она и развела руки в стороны, в одной из них был коричневый пакет. — До чего внезапный дождь!

Ее юбка промокла, прозрачный подол лип к ногам. Лайнус не мог отвести глаз.

— Я… я боялся, что тебя может настигнуть непогода.

— Чуть не настигла. Но я нашла укрытие в коттедже, в маленьком домике по ту сторону лабиринта.

Мокрые волосы, мокрый подол, мокрые лодыжки. Лайнус сглотнул, воткнул трость в сырую землю и с усилием встал.

— Тот коттедж кому-нибудь нужен, дядя? — Элиза подошла ближе. — Похоже, в нем никто не бывает.

Ее запах — дождя, соли, земли. Он оперся о трость и чуть не упал. Элиза подхватила его.

— Сад, дитя, расскажи мне о саде.

— Ах, дядя, как он растет! Обязательно придите как-нибудь и посидите среди цветов. Сами увидите, что я посадила.

Ее руки на его плечах были теплыми, а хватка — крепкой. Он отдал бы весь остаток жизни, чтобы остановить время и навсегда остаться в этом мгновении, он и его Джорджиана…

— Лорд Мунтраше! — Томас в смятении бежал к ним от дома. — Вашей светлости следовало попросить о помощи.

Элиза больше не держала его, Томас сменил ее. Лайнусу осталось лишь смотреть, как она поднимается по лестнице и исчезает в вестибюле. Элиза на мгновение остановилась, чтобы забрать утреннюю почту, и его дом окончательно поглотил ее.

Мисс Роза Мунтраше,

«Кунард», лайнер «Лузитания»

Мисс Элизе Мунтраше,

Чёренгорб-мэнор,

Корнуолл, Англия

14 ноября 1907 года

Дорогая Элиза!

Что за время! Столько всего произошло с последней нашей встречи, и я даже не знаю, с чего начать. Во-первых, я должна извиниться, что не писала писем на прошлой неделе. Наш последний месяц в Нью-Йорке стал настоящим вихрем. Я в первый раз села, чтобы написать тебе, когда мы покинули великий американский порт, но налетел такой ужасный шторм, что я почти поверила, будто вернулась в Корнуолл. Как гремел гром! А шквалистый ветер! Я целых два дня пролежала в каюте, а бедняжка мама довольно сильно позеленела и требовала постоянной заботы — какой поворот событий, мама заболела, и болезненная Роза стала ее сиделкой!

Шторм, наконец утих, а туман держался еще много дней и реял вокруг судна, точно огромное морское чудовище. Он напомнил мне о тех историях, дорогая Элиза, которые ты сочиняла, когда мы были девочками, о русалках и кораблях, пропавших в море.

Сейчас небо совсем очистилось, и мы все ближе и ближе к Англии…

Постой, зачем я рассказываю тебе о погоде, когда мне столько надо поведать? Я знаю ответ: чтобы не выдать своих подлинных намерений, прежде чем озвучить свои настоящие новости, ведь… Ах! С чего начать…

Ты помнишь, Элиза, дорогая, я рассказывала в моем последнем письме, как мы с мамой познакомились с некими знатными людьми? Одна из них, леди Дадмор, оказалась весьма важной особой, более того, похоже, она прониклась ко мне симпатией, поскольку мы с мамой получили множество рекомендаций и были таким образом введены в высшие круги нью-йоркского общества. Какими сверкающими бабочками мы порхали с одного бала на другой!..

Но я опять тяну время, ведь тебе незачем знать о каждом званом вечере, каждой партии в бридж! Дражайшая Элиза, более немедля, я задержу дыхание и напишу прямо — я обручена! Обручена и выхожу замуж! Дорогая Элиза, я так переполнена радостью и изумлением, что едва осмеливаюсь размыкать уста из опасения, что начну безудержно сливать свои чувства к любимому. Этого я делать не стану — не здесь, не сейчас. Я отказываюсь принижать свои высокие чувства беспомощной попыткой облечь их в слова. Вместо этого я подожду, пока мы снова встретимся, и тогда я все тебе расскажу. А пока, моя кузина, довольствуйся тем, что я парю в огромном и сверкающем облаке счастья.

Мне никогда еще не было так хорошо, и я должна поблагодарить тебя, моя дорогая Элиза, — ты в Корнуолле взмахнула своей волшебной палочкой и исполнила мою заветную мечту. Ведь мой жених (ах, как восхитительно писать эти два слова — мой жених!) совсем не то, что ты, возможно представляешь. Хотя почти во всем он само совершенство — красивый, умный и добрый, — в финансовом отношении он настоящий бедняк! (Ты, верно, уже начала догадываться отчего я подозреваю тебя в пророческом даре…) Он в точности такая пара для меня, какую ты придумала в «Подменыше»! Откуда же ты знала, дорогая, что мне вскружит голову подобный человек?

Бедная мама находится в состоянии крайнего изумления (хотя ей уже стало немного легче). Разумеется, она почти не разговаривала со мной несколько дней после того, как я сообщила о своей помолвке. Она, конечно, всей душой мечтала о более выгодной партии и не замечала, что меня ничуть не интересуют ни деньги, ни титул. То были ее желания, и хотя, должна признать, некогда я разделяла их, ныне все изменилось… Как можно, когда мой принц пришел за мной и отпер дверь золотой клетки?

Безумно хочу вновь тебя увидеть, Элиза, и разделить с тобой свою радость. Я ужасно скучаю по тебе.

Остаюсь твоей любящей, сейчас и вовеки, кузиной

Если честно, Аделина винила себя. Разве она, в конце концов, не сопровождала Розу на каждое блистательное мероприятие во время визита в Нью-Йорк? Разве не назначала себя дуэньей на бал, который мистер и миссис Ирвинг давали в роскошном доме на Пятой авеню? Хуже того, разве она не кивала Розе одобрительно, когда лихой молодой человек с темными волосами и полными губами подошел с приглашением на танец?

— Ваша дочь — красавица, — шепотом сказала миссис Фрэнк Гастингс, наклонившись к уху Аделины, когда яркая молодая пара отправилась танцевать. — Сегодня она затмила всех.

Аделина заерзала — о да, самодовольно — на сиденье. (Не в тот ли миг началась ее погибель? Господь заметил ее гордыню?)

— Красота моей дочери равна чистоте ее души.

— А Натаниэль Уокер, несомненно, хорош.

Натаниэль Уокер. Она впервые услышала его имя.

— Уокер, — задумчиво произнесла она.

В имени звенела нотка надежности. Кажется, она слышала о семействе Уокер, которое сделало состояние на нефти. Нувориши, но времена меняются, и более не постыдно сводить титул с богатством.

— Кто он?

Возможно, Аделине лишь показалось, что плохо скрываемая радость на мгновение оживила унылые черты миссис Гастингс.

— О, да никто, в общем-то. — Она приподняла выщипанную бровь. — Художник, видите ли, которого, бог знает почему, поддерживает один из младших мальчиков Ирвингов.

Улыбка Аделины потухла, но сама она держалась. Еще не все потеряно, в конце концов, живопись — весьма благородное хобби…

— Ходят слухи, — миссис Гастингс нанесла сокрушительный удар, — что мальчик Ирвингов встретил его на улице! Сын иммигрантов, и притом поляков. Может, он и называет себя Уокером, но сомневаюсь, что это написано в его иммиграционных бумагах. Я слышала, что он зарабатывает на жизнь рисованием!

— Масляных портретов?

— О нет, ничего значительного. Какие-то каракули углем, насколько я поняла. — Она прикусила губу, пытаясь скрыть веселье. — Конечно, он высоко вознесся. Родители — католики, отец работал в порту.

Аделина подавила желание завопить, когда миссис Гастингс откинулась обратно на спинку позолоченного кресла и губы ее искривились в злорадной усмешке.

— Однако какой вред в том, чтобы юная девушка потанцевала с красивым мужчиной?

Аделина, чтобы скрыть панику, изобразила приторную улыбку.

— Никакого вреда, — согласилась она.

Но как она могла в это поверить, когда в ее голове уже вспыхнул образ молоденькой девушки, которая стояла на вершине корнуоллского утеса с распахнутыми глазами и открытым сердцем и смотрела на красивого мужчину, обещавшего, казалось, так много? Нет, ничего хорошего не ждет юную даму, которую увлекут мимолетные знаки внимания красивого мужчины.

Прошла неделя — вот, собственно, и все, что можно было сказать. Аделина показывала Розу достойным молодым джентльменам. Она ждала и надеялась, мечтала, что искра интереса озарит лицо дочери. Но каждый вечер испытывала разочарование. Розе не было дела ни до кого, кроме Натаниэля, а его, похоже, интересовала только она. Словно пленница опасной одержимости, Роза попала в ловушку, и достучаться до нее не получалось. Аделине приходилось бороться с желанием отхлестать дочь по щекам, которые горели ярче, чем имеют право гореть щеки утонченной молодой особы.