Поломанные Константы - Ирина Крыховецкая

– Повержены будут! – Венед приспустил край платья с плеча Химеры и прильнул губами.

– Ты желаешь нашего обручения перед походом или после?

– Сейчас желаю! – воскликнул Венед. – Немедленно, чтобы рассвет и закат, все всегда вместе, с именем твоим на губах хочу идти против врага, силы мне кольцо твое придаст, силы и мощи, ибо хоть и князь я страны сияющей и великой в силе своей, но твоя любовь еще более могучие силы мне дает, крылов да сотня за плечами моими, любая!

– Эка удача, – согласилась Монтра, откинувшись на услужливые алые, пылающие, как заря, подушки и позволяя Венеду распахнуть свои обманчивые белые одежды.

– Значит, нас ждет свадьба, дорогой! Таки Битва будет, и будешь ты сражаться сам против себя.

– Что? – не расслышал Венед.

– Говорю, мой любый, что сам ты сразишь всех недругов наших, их оплот посреди Вселенной в круглой башне, ходят они в длинных одеждах, крестами да звездами украшенных, нет предела их бахвальству, как и угрозам их.

– Мы выступим против них сразу после свадьбы, любая!

– Конечно, а что бы еще ты хотел, после? Только хорошего боя? – обрадовалась Химера.

– Не только, – не согласился князь, – со времен последнего боя с Химерой, когда Спаситель наш смерть от меня отвел, дочь нашу я не видел, уж гляди и годы-то какие пролетели, надо бы дочь узреть, душу успокоить!

– Вот откинем чернь поганую и на землю к дитятку отправимся, – заверила Венеда Химера.

– Будь по-твоему, – согласился влюбленный Князь.

– Для уверенности я уничтожу тебя еще раз, Вал Эль, – прошептали губы Химеры в невидимом Венеду оскале.

– Наташ, а Наташ, – голос Марьи прозвучал чистым сопрано в каленом морозном воздухе. Наталья обернулась, приподняла козырек пушистой кепки, зорким взглядом всматриваясь в ту сторону, где среди вековых таежных деревьев металась небольшая снежная буря. Марья неотрывно смотрела на странное нечто, прижав руки в теплых варежках к губам. Там, сквозь плотную шаль колючих снежинок, прорисовывались две человеческие фигуры, словно парившие над землей. Они-то и были загадочным эпицентром снежной метели, распространявшейся на небольшое пространство вокруг.

– Что это, Марьюшка? – прошептала Наталья.

– Не знаю, но сейчас узнаем, – ладошка в варежке скользнула по футляру, обнажая глаз объектива фотокамеры.

– Не ходи! – вдруг закричала Наташа. – Не надо, беду чую, не ходи!

– Да подожди ты… не волнуйся, – и Марья осторожно пошла в сторону бури.

– Ой, мамочки! – всплеснула руками Наталья и, отойдя от снегохода, пошла за подругой.

Еще издали стали слышны завывание полярных волков, так неуместных здесь, и чьи-то громкие голоса, объектив камеры сверкнул. Елочки, стройные, синевато-серебристые в искрах снега, что это? Есть снимок…

«Не по что, окаянная, головы люду морочить! – прогромыхал сильный мужской голос. – Вернись в горницу и считай еще девять веков!» – «Нет, дедушка, не уговоришь ты меня, – отвечал женский голос, холодный и равнодушный, – не вернусь я в Ледяной Чертог, хоть и срок не истек проклятья бабушкиного! Человека я любила, что ж теперь, мне в чертогах тысячелетие вековать в наказанье? Да и не человек он, а ангел небесный!» – «По-хорошему прошу, внучка, придет Полярный Охотник – снимет проклятие, а так носить его еще девять веков! Человеков избегать, в Чертогах сидючи! Почто ослушалась, отверженца полюбила?!» – сиянием северным разлился шепотом над кромкой тайги, и сиреневый туман стал подниматься из глубины спящего векового леса, накрывая собой странное заповеданное место.

– Дед Мороз! – воскликнула неожиданно Наталья, отчего Марья чуть не уронила камеру. – И внучка его – Снегурочка!

«Люди!» – раздались удивленные голоса таинственных спорщиков, и тут же мощный ураган окутал землю, сбивая с ног ледяным колючим ветром.

– Руку, руку дай! – закричала Марья, с силой вцепившись в Наташину ладонь, но ураган, больше похожий на лавину, подхватил, подмял, закружил, выгребая сознание колючим снегом, ледяное злобное Нечто проникло в мозг Марьи, закружило там и взорвалось, будто снежный фейерверк.

Что-то колкое и очень холодное, больше похожее на кусочки стекла, чем снега, сыпало на лицо, срывало капюшоны, Наташа, ухватившись за Марью, пыталась по инерции заслоняться от «игл». Какая-то обезумевшая птица ударилась о ладонь Натальи. Та и поняла, что Марья уже не слышит и не видит ничего, и попыталась раскрыть залепленные снегом глаза. Не птица, что-то белое, как крыло полярной совы. Покрепче зажав в кулаке неожиданную находку, Наташа повалилась на Марью, которая была без сознания, но крепко держала камеру, видимо, в последний момент накрутив на руку кожаные ремешки. «Господи, помоги нам, – прошептала Наташа, – или сохрани наши души, что бы ни случилось…» Стало тише, но обманчивая тишина, словно лишенная воздуха, оказалась рыхлым сугробом, закрывшим двух подруг от мира.

В больнице было тихо. Марья открыла глаза, в палату зашла Наталья, озираясь и кутаясь в теплый халат, она несла в руках камеру в футляре. Наташа оглянулась на дверь, а потом быстро сунула камеру под подушку Марьи, Марья вскрикнула.

– Ты пришла в себя? – с надеждой спросила Наташа.

– Мы до Вихрютиной Царь-горы не добрались – прошептала Марья, – а Вихрюта лишь в стужу таежную цветет. Не исправить мне ничего опять! Не вспомнить, отчего мне по ночам сова эта снится и драконы синие.

– Тсс! – Наташа вовремя сделала предупреждающий жест, в палату вошла маленькая женщина в медицинском халате. Глаза Марьи округлились.

– Сне… – она не договорила, Наташа зажала ей рот ладонью, загораживая собой.

– Санитарочка, да-да, – специально громко произнесла Наташа, – ее Марфой зовут.

– Домой вам надо, девоньки, – холодно и равнодушно произнесла Марфа, – там и поправитесь скорее. А здесь места гиблые, таежные, для вас непривычные, ни дискотек, ни парней пригожих. А тебе, так совсем не место здесь, – обратилась Марфа к Марье, – да и нет тебе места нигде.

– Вот снегоход заберем и уедем, – закашлялась Марья.

– Нет там вашего снегохода, – ответила Марфа, как отрезала, – не нашли мы его – словно и не было никогда. Уезжать вам надо, уезжать, пока еще чего не случилось, – и Марфа вышла из палаты, а Наташа рассеянно обернулась на расписную русскую печку. Поленья в ней больше не горели, а, наоборот, покрылись льдом, за деревянным окошком пошел сильный снег, и подруги переглянулись.

– Не нравится мне это, – недобро усмехнулась Марья.

– А мне, думаешь, нравится? – нагнувшись к Марье, Наташа сделала вид, что поправляет подушку подруги, а сама зашептала:

– Там, в камере, за обшивкой внутри футляра, я бумагу спрятала. Она мне сама в руку влетела, когда нас снегом засыпало.