Поломанные Константы - Ирина Крыховецкая

– Аннушка, – представила Одетта Юрьевна, – это Наташа и Марья, они у меня доброхоты.

– Ой, Одетта Юрьевна, – Марья откинула с плеча темную косу, – вы когда это слово коварное говорите, мне как-то не по себе делается, как в вакууме!

– У нас работа? – коротко спросила Наташа.

– Да, милая, вот Аннушка с бедой пришла. Давайте присядем и поговорим.

Пили ароматный чай, с запахом, знакомым Аннушке. А васильковый теплый и тихий вечер заглядывал сквозь нежные кружевные занавески в уютную комнату, где горели свечи и делились секретами женщины.

– Что это, такое знакомое, в чае? – спросила она.

– Морошка это, – ответила Одетта Юрьевна, – девочки в прошлом году с Севера привезли, варенья наварила, да насушила к чаю.

– Морошка… – Анна вздрогнула.

– А вы не любите борейскую морошку? – Марья заинтересованно посмотрела на Анну.

– Да нет, что вы, приятная ягодка. Просто. – Анна задумалась, – напоминает некоторое. былое.

– Северное? – спросила Наташа.

– Да, – Анна улыбнулась, – а как вы догадались?

– Да по морошке Наташа определила, – улыбнулась Марья, – северная ягода, морозная. Праздником, Новым годом пахнет, Рождеством, – и Марья помрачнела.

– Что-то не так? – Анна переводила взгляд с девушек на Одетту Юрьевну, доброжелательно смотревшую на нее.

– А вы расскажите нам, что с вами на севере произошло, – попросила Марья. – Я так понимаю, что, будь это что-то простое, Одетта Юрьевна ДПН не звала бы.

– ДПН? – не поняла Анна.

– Шутит Марья, – простодушно отмахнулась Одетта, – союз дружный наш так прозвала – «Доброхоты поневоле». Ты не слушай, Анна. А расскажи нам все.

– Ну, как все рассказать, вроде бы обычная ситуация, тысячи таких. Случилось так.

И Анна начала рассказывать свою историю, в комнате воцарилась тишина, на колени к Наталье неожиданно прыгнул пушистый кот Мартын и, сощурив глаза, заурчал, словно аккомпанируя Аннушке в миноре ее воспоминаний.

– А медсестричку ту случайно не Марфой зовут? – спросила после паузы, которой окончился рассказ Анны, Наташа.

– Марфой, – кивнула, удивившись, Анна.

– Она, – выдохнула Марья и налила себе кипятку, обхватив чашку руками, словно замерзла в теплой комнате Одетты, – странная она все же.

– Кто она? – встревожилась Аннушка.

– Снегурочка, – спокойно ответила Наташа, – или Моряна, Марфа.

– Снегурочка? – Анна рассмеялась. – Да что вы, девочки! Уж она-то точно не Снегурочка. Снегурочка, по идее, молодая хорошенькая девочка, да добрая к тому же, да о чем это я…

– Вот-вот! – кивнула Наташа. – А теперь она совсем не добрая. Злобная такая тетка, брр!

– Ой, Наташ, – вздохнула Марья и, отодвинув чашку, сложила руки перед собой, – сама же знаешь, любить ей запрещают! Обозлишься тут! Поневоле приколдовывать и отмораживаться будешь, – Марья опустила глаза на кружку с чаем и, всматриваясь в исходящий пряный пар, прошептала: «Твои следы, в сугробах у реки, как из слюды, они тонки. Чуть подморозило, два крошки-озера, и звезды в них дрожат, маня, как огоньки. Возьмешь в ладонь, хотя один твой след, но только тронь. Он просто снег. Он разлипается, но рассыпается. И вот в руке одна вода и следа нет»[8].

– Сама-то не ворожи, – усмехнулась Одетта, – опять всякое вспоминается?

– Но не до человеческих же жертв! – заступилась Наташа за подругу. – Мы за Вихрютой чего пошли? Отца ребенку вернуть хотели! Чтобы Кузьма рядом с отцом рос.

– Здесь, конечно перегибает внучка Деда Мороза, – согласилась Марья.

– Девочки, вы серьезно это? – спросила Аннушка.

– Очень, – кивнула Наташа, – давайте-ка, Одетта Юрьевна, пленочку посмотрим да Аннушке покажем.

Увиденное на экране сначала было непонятно из-за снежного шквала, а потом прояснилось, и Анна ужаснулась, когда последним кадром оказалось лицо Марфы, в странной белой шубке, внимательно всматривающейся куда-то чуть в сторону от объектива. И глаза ее были голубыми, почти прозрачными, с золотыми светящимися зрачками.

– Это она на Марью смотрела, – когда мы уже без сознания были, – пояснила Наталья успокаивающим голосом. Но Анна съежилась под ледяным с золотом взглядом.

– А почему так долго смотрит? – сам собой возник вопрос.

– А вот и не поймем, – пожала плечами Марья, – словно знает она меня, вспомнить пытается? Неприятная особа. Но вроде как и я ее лицо где-то… – Марья поморщилась и замолчала.

– Значит, тебе, Аннушка, тоже Вихрютиной Царь-горы цветик понадобился?

– Цветик? Зачем он мне? – Анна поставила чашку на блюдце, переводя взгляд с Наташи на Одетту Юрьевну. Марья словно и не слышала ее вопроса, а все больше куталась в замысловатую шаль и грела руки о дымящийся чай в кружке.

– Любовь вернуть, милая, – Одетта ласково положила маленькую ладонь на руку Анне, – в прошлом году помешала Снегурка девочкам, а в этом пренепременно надо, или на века беда поселится. Да и со Снегурочки заклятье снять надо! Охотника отыскать Северного.

– Мы так не договаривались, – неожиданно вставила Марья, – сама попала, сама пусть и снимает!

– А надо так, деточка, – обернулась на нее Одетта, – надо теперь. Не только у Аннушки беда, у Снегурочки, как видишь, тоже, да и ты, голубушка, в нее давно попала, только не поддаешься пока, – Марья бросила быстрый взгляд на Наталью, но та спокойно пила чай, словно не замечая отчаянного «сигнала бедствия».

– Да какая беда, Одетта Юрьевна! Я за Кузьмой в школу. – и Марья скрылась где-то в прихожей, – я быстро! – прокричала она напоследок.

– Обидела я Марью, наверное, чем-то. – вдруг прошептала Анна.

– Да что ты, милая! – Одетта успокаивающе всплеснула ручками. – Марья – человечек сильный, беде не поддается, но и груза тяжелого не кажет для взгляда нашего. Уж который год неприкаянная девка-то моя, – продолжала Одетта, а Наташа вздохнула, – нет ей покоя, непростая она, и жизнь с ней в непростые игры играет. Сдюжила бы только. Собираться вам надобно, девоньки, пока заморозки не ударили, до Шаман-Камня добраться, а там в первый мороз зацветет Царь-цветок Вихрюта.

Раздался звонок.

– Марья? – замерла Наталья. – Так быстро?

– Да нет, не Марья то, – не согласилась Одетта, и поспешила к двери, раздался щелчок отпираемого звонка, в воздухе запахло первоцветами.

– Проходи, голубушка, – послышался мягкий голос Одетты, – проходи, чаю попьем пока….

В комнату вошла женщина лет тридцати пяти, красоты небывалой, с огромными озерными глазами, грустными и добрыми.

– Любавушка это, девочки, – представила Одетта молодую женщину, – Любава Ариева, наследница пророда нашего славного, от самого Венеда Борейского кровь. А это Анечка и Наташа.