Новый Мир ( № 2 2007) - Новый Мир Новый Мир

Русские летописи ХI — XVI веков. Антология. Составитель А. Бобров. СПб., “Амфора”, 2006, 472 стр., 3000 экз.

Избранные отрывки из русских летописей в переводе на современный русский язык — “Повесть временных лет (по Лаврентьевскому списку)” в переводе Д. С. Лихачева, с комментариями О. В. Творогова, “Повести о походе князя Игоря. (Из Ипатьевской летописи /1183 — 1185/ и Лаврентьевской летописи /1185 — 1186/)” в переводе и с комментариями О. В. Творогова, “Повесть о битве на Липице. (Из Новгородской Карамзинской летописи /1216/)” в переводе и с комментариями Я. С. Лурье и т. д.

Андрей Сахаров. Тревога и надежда. М., “Время”, 2006, 2000 экз. Том 1 — 688 стр.; том 2 — 832 стр.

Первое собрание сочинений академика Андрея Дмитриевича Сахарова (1921 — 1989) включает в себя сборник статей, писем, выступлений и интервью “Тревога и надежда” (в двух томах), “Воспоминания” (в трех томах), а также впервые публикуемый роман-документ “Дневники” Андрея Сахарова и Елены Боннэр (в трех томах).

В первом томе сборника “Тревога и надежда” помещены статьи, письма, выступления, интервью 1958 — 1986 годов, во втором — тексты, относящиеся к 1986 — 1989 годам.

Андрей Сахаров. Воспоминания. В 3-х томах. Составитель Елена Боннэр. Комментарии Е. С. Холмогоровой и Ю. А. Шиханович. М., “Время”, 2006, 2000 экз. Том 1 — 896 стр.; том 2 — 832 стр.; том 3 — 864 стр.

Воспоминания первого тома охватывают детство, юность, начало занятий наукой, работу над термоядерным оружием, первые общественные выступления. Второй том посвящен правозащитной деятельности и обстоятельствам ссылки в Горький. В третьем томе автор продолжает рассказ о горьковской ссылке и о возвращении в Москву. Сахаровский текст дополняет “Постскриптум. Книга о горьковской ссылке” Елены Боннэр.

Андрей Сахаров, Елена Боннэр. Дневники. Роман-документ. В 3-х томах. М., “Время”, 2006, 2000 экз. Том 1 — 944 стр.; том 2 — 864 стр.; том 3 — 544 стр.

В томе 1 помещены дневники с 1977 по 1979 год, в томе 2 — с 1980 по 1985 год, в томе 3 — с 1985 по 1989 год. “Дневники изданы под двумя фамилиями, и записи велись в одних и тех же тетрадях, но двумя авторами почти синхронно. Поэтому текст похож на слоеный пирог. Записи и Андрея Дмитриевича, и Елены Георгиевны, относящиеся ко времени, которым датированы дневники, — первый слой. Второй слой — современные комментарии, которые Елена Георгиевна стала делать после 2001 года. И третий — собственно говоря, подстрочные примечания Елены Боннэр от первого лица, свободные, не академические. Получается как бы три параллельных дневника в одном. В такой триаде тоже, мне кажется, своеобразие и ценность работы” (из интервью редактора Е. Холмогоровой).

Андрей Степанов. Русские и швейцарцы. Записки дипломата. М., “Научная книга”, 2006, 624 стр., 2000 экз.

Автор книги, бывший посол, выступает здесь в роли мемуариста и одновременно историка, анализирующего российско-швейцарские взаимоотношения чуть ли не за три столетия. Особо подробно освещаются “роль России в утверждении независимости и нейтралитета Швейцарии; швейцарская эмиграция в Россию и „открытие” русскими Альпийской республики; дипломатическая миссия Я. Берзина в Берне; убийство в Лозанне В. В. Воровского, повлекшее за собой длительный период застоя во взаимных отношениях; решение проблемы репатриации из Швейцарии советских граждан, бежавших из фашистского плена, и установление дипломатических отношений в марте 1946 года”.

Феминизм в общественной жизни и литературе. М., “Грифон”, 2006, 400 стр., 2000 экз.

Микроантология классики феминистской мысли за два века — работы Мэри Уоллстонкрафт, Жорж Санд, Маргарет Фуллер, Лукреции Мотт, Симоны де Бовуар, Эммы Голдман и других ведущих идеологов направления, представлены также тексты отечественных феминисток, к которым составитель сборника Е. Трофимова отнесла, например, Аполлинарию Суслову, Зинаиду Гиппиус, Александру Коллонтай, Елену Боннэр. В отдельный раздел собраны тексты “мужчин-феминистов”, в частности Томаса Худа, Фридриха Энгельса, Генриха Ибсена, Августа Бебеля.

Составитель Сергей Костырко.

Периодика

“Дальний Восток”, “Дружба народов”, “Знамя”, “Книголюб”,

“Народ Книги в мире книг”, “Наше наследие”, “Нескучный сад”, “Фома”, “СВ”, “IGNAT”

Людмила Вострецова. Новая яркость и ясность. — “Наше наследие”, 2006, № 78.

О выдающемся художнике, ученике Малевича и Филонова — Юрии Борисовиче Хржановском, отце знаменитого аниматора Андрея Хржановского. У Ю. Х. было много талантов, один из них — дар имитатора. В 50-е он стал артистом эстрады и вскоре надолго связал себя со студией “Союзмультфильм”, озвучив не один десяток кукольных и рисованных зверей. В тот день, когда я пишу этот обзор, мои сыновья как раз смотрят цехановскую “Каштанку”, где главная героиня абсолютно конгениальна скопированному модным в свое время методом “эклера” Алексею Грибову (цирковой клоун).

Чеховская собачка подвизгивает, тявкает и воет голосом Юрия Хржановского так органично, что представить где-то за нею этого пожилого, уютного человека (“Наше наследие” публикует его чудесный фотопортрет и живописные работы) попросту невозможно.

Владислав Галецкий. После тяжелой и продолжительной болезни. — “Дружба народов”, 2006, № 12 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.

“С точки зрения кибернетики, СССР отличался совершенно парадоксальными качествами. С одной стороны, это была предельно централизованная система. С другой — исходящие из центра управленческие сигналы легко фильтровались и микшировались на местном уровне. Политика Андропова в общем и целом закончилась ничем: попытка уменьшить количество НИИ в Москве с 1100 до 900 привела к тому, что их число выросло до 1300, а попытка сократить число их сотрудников с 1,2 млн до 1 млн привела к их увеличению до 1,4 млн. Невозможность неосталинистской реставрации объяснялась, в частности, и тем, что номенклатура обросла слишком прочными и разветвленными человеческими связями и в распоряжении высшего руководства не осталось необходимого числа вырванных из социального контекста людей. В 1930-е годы их роль сыграли многочисленные сироты и беспризорники, через школы пришедшие в НКВД, и немалое количество эмигрантов на советской службе. Чтобы административно-командная система функционировала, надо было, чтобы за МВД следил МВД-2, за ним МВД-3 и так далее. При этом между их сотрудниками не должно было быть никаких связей по прошлой карьере или частной жизни. Но эта гегелевская схема дурной бесконечности не может быть реализована в жизни. Именно местный управленческий уровень успешно провалил как андроповские попытки сталинистской реставрации, так и позднюю перестройку Горбачева”.

Владимир Губайловский. Форма глагола. — “Дружба народов”, 2006, № 12.

“Поэзия Левитанского уникальнa своей главной темой. В русской поэзии время как метафизическая категория неоднократно становилось предметом внимательного анализа и рассмотрения. Метафизика времени — это главная тема поэзии Иосифа Бродского. Но есть еще другое время — реальное, протекающее, то время, в которое мы все погружены, то время, которое протекает сквозь нас, то время, в которое нельзя войти дважды, которое ускользает, как песок сквозь пальцы, — время часов и телефона. Именно это время русская поэзия не то чтобы вовсе игнорировала, но относилась к нему довольно сдержанно. Ведь это — время купцов и политиков. Это то время — которое деньги, то время — которое власть. Нам это время не слишком интересно. А вот Левитанский вдруг обратился именно к этому реально протекающему времени и прикоснулся к нему чуть ли не первым в русской поэзии.

Если мы посмотрим на русский язык и сравним его, скажем, с английским, то мы должны будем признать, что английский обладает гораздо более разработанной системой глагольных времен. Эта система времен связана с четко артикулированным положением субъекта высказывания во времени, с отношением субъекта и происходящего. Субъект фиксирует себя, например, в прошедшем времени, и относительно положения субъекта действие может разворачиваться в будущем. Это — будущее в прошедшем. В русском языке, конечно, можно передать и такое положение субъекта, и сложившиеся временные отношения, но это передается только косвенными формами, в русском нет прямых глагольных форм для передачи такого состояния и отношения. Русский язык менее чувствителен к временному положению субъекта, к действию этого субъекта, к его взаимоотношению с протекающим временем. В русской поэзии есть одно (кажется, действительно одно) потрясающее основы языка исключение — это Левитанский. Он работает с глагольными формами так, как никто больше в русской поэзии и не пытался (по крайней мере пока)”.