Новый Мир ( № 2 2007) - Новый Мир Новый Мир

Геннадий Русаков. Мне ярость жизни раздувала вены… — “Дружба народов”, 2006, № 12.

...................................

Нет мне любви мучительнее слов.

Нет мне друзей испытаннее строчек.

Нет ремесла достойней мастеров,

чем золотое дело одиночек.

Во всем они, великие, грешны.

Но ни в одной вине не виноваты,

когда они из времени слышны —

биллиардисты, лицедеи, хваты...

.....................................

Минувшим декабрем “литературная поездка” в Удмуртию свела меня с Русаковым, чья книжечка “Время птицы” прожила со мной когда-то долгий юношеский отрезок жизни, зналась почти наизусть, укрепляла в трудные и счастливые дни. В одной из аудиторий, опершись рукой на столешницу, подавшись вперед в своем свитере грубой вязки, он уговаривал глуховато: “Только не пишите стихов… Страшное это, невыносимое, совсем ненужное дело… Не ломайте себе жизнь, поживите так…” Опрятный, закрытый, ровный, внимательный к собеседнику. По дороге в Ижевск Бутов предложил набить ему трубочку (для Бутова, насколько я знаю, сие — почти индейское признание). Давно не курящий Геннадий Александрович мудро и смешно вертел седым ежиком, вглядываясь в свое тамбурное отражение. Нет, никогда я не пойму, откуда и почему идет через человека поэзия.

Вера Савельева. Лишь в них сверкает пламя Прометея. — “Книголюб”, 2006, № 10 <www. knigolyub.kz>.

“В литературе описаны глаза всех цветов и даже глаза антропоморфных демонических существ (у булгаковского Воланда, например, правый глаз — черный и мутный, а левый — зеленый и безумный). Зрачок как святая святых глаза воспет в стихах Абая, О. Мандельштама, М. Петровых. Чудо зрачка в том, что, заглянув в него, каждый видит свое миниатюрное отражение (на латыни зрачок называют pupilla — пупсик, куколка). У умерших зрачок тускнеет, и это свидетельствует об утрате души (египтяне считали глаза ее вместилищем). Обращение к возлюбленной: „Ты зрачок глаз моих” — одно из самых нежных в любовной лирике. Бесценность глаз подчеркнута в сравнении В. Маяковского: „Я одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека”.

Глаза в художественных текстах живут своей жизнью: они смотрят, вопрошают, притягивают, отталкивают, говорят без слов, плачут, моргают. Моргание — одно из самых быстрых рефлекторных движений мышц человека (вспомним сказочную формулу — „моргнуть не успел”). Ученые подсчитали, что ежедневно глаз моргает 11 500 раз. Описание глаз сопровождает описание век, ресниц, бровей. Поэты называют глаза „заресничной страной”, пишут о ласточках, ниточках, полумесяце бровей и соболиных бровях”.

Страшно подумать, как далеко может зайти этот “книголюбный” проект — “Художественная антропология”. Шучу. Дело, однако, нужное.

Снег, вода, огонь и уголь. “Остров” между отчаянием и спасением. Интервью режиссера Павла Лунгина, актера Виктора Сухорукова и монаха Космы. — “Нескучный сад”, 2006, № 6 (23) (ноябрь — декабрь).

Режиссер Павел Лунгин: “Все мои работы о том, как просыпается душа в человеке. И таксист в „Такси-блюзе”, и мальчик-антисемит в „Луна-парке” проходят через мучительное, тяжелое, часто неприятное для человека открытие, ощущение в себе духовной сущности. Это дается муками, конвульсиями, даже физической болью. Для меня это самая большая тайна в мире — просыпание души. Когда человек вдруг начинает совершать поступки, невыгодные ему. Что заставляет эгоистическое, слабое человеческое существо поступать наперекор своим материальным или физическим интересам? Для меня это одно из доказательств проявления Высшей Силы, иной правды, иной жизни. Я заворожен этим процессом и пытаюсь исследовать его. <…> Монахи Анатолий, Иов и Филарет — это три пути к Богу, каждый из которых я считаю достойным. Есть мучительная, болевая, экстатическая вера о. Анатолия. Вера героя Сухорукова — детская, он верит как ребенок, без трагедии, в абсолютном доверии, в радости. И есть карьерная вера Иова. Он служит Богу, как офицер: честно, ждет повышения, новых звездочек, а они почему-то не приходят, и он не понимает, в чем дело. И все трое искренне верят в Бога”.

Исполнитель роли настоятеля Филарета Виктор Сухоруков: “Был у нас очень трудный момент, который мы никак не могли преодолеть. Петя полфильма мне доказывал, что одна деталь в сценарии написана неправильно — не мог его персонаж получить от Бога дар целительства и провидения. А я спорил с Мамоновым: „Петя, не заглядывай вперед. Мы должны играть сиюминутность. Это ты думаешь, что совершил преступление, но Бог-то его не допустил. Играй, удивляйся тому, что у твоего героя есть этот дар”. И он играл.

Я говорил ему: „Почему автор дал тебе такую тему, как притворство? Ведь отец Анатолий не признается посетителям, что он и есть старец. Это проявление стыда, сомнения. За эти сомнения Бог и позволяет ему совершать чудеса дальше”. Перед каждой сценой мы проводили ревизию главной темы: о чем, зачем и ради чего. Главная тема — это отношение к вере. Есть три монаха — о. Анатолий, о. Иов и мой о. Филарет, и у каждого свой подход, как оказаться ближе к Богу. Один — через каноны, молитву, внутреннюю дисциплину. Другой — через хозяйственную деятельность. И гвоздей достанет, и белье постирает, и уголь чтоб у него был! Третий — через страдание, через слезы, труд, лишения…”

Консультант фильма монах Косма: “ Было тяжело. Непонятно, о чем, что снимать. И у Петра, и у меня был большой страх, чтобы не сделать какое-то кощунство, пойти не по тому пути, соблазнить чем-то зрителя. Я полгода после съемок боялся смотреть этот фильм. Потом посмотрел — мне понравилось. Перед съемками мы отслужили молебен на всякое благое дело, вся группа участвовала. И потихонечку дело пошло.

Было непонятно, как снимать некоторые сцены, как играть. Очень сложно было снимать молитвы. Не было ведь никакого опыта, никакого примера, ну, кроме Тарковского. Как снимать человека, который молится? Петр молился по-настоящему, о своем, а не по сюжету. Лунгин хорошо это фиксировал. Бывало, что Петр читал молитвы, а я говорил, что это не пойдет, и Павел Семенович соглашался”.

См. также: “Почему же в „Свадьбе” у Лунгина получился жуткий и в то же время убедительный священник, а в „Острове” лучше всех смотрится юродивый монах Анатолий и столь неприглядно показаны другие насельники обители? Главный герой постоянно эпатирует официальную Церковь, но у меня возникает вопрос: а что может предложить он сам? Иными словами, этот фильм очень легко может вызвать у зрителя ощущение, что некое индивидуальное, харизматическое христианство намного выше традиционной церковности. Безусловно, такой путь свойственен некоторым святым в разные времена, но предлагать его через кинематограф как единственный образец, достойный подражания, — значит покушаться на устои. И я считаю, что это — очень опасный и искусительный ход режиссера. У нас и так слишком многие готовы бежать за первым попавшимся Грабовым только из-за того, что священник на приходе пьет водку. А большинство современных юродивых — это, к сожалению, не Анатолии, а Григории Распутины!” — говорит протоиерей Георгий Митрофанов, профессор Санкт-Петербургской духовной академии, магистр богословия (“„Остров” Павла Лунгина глазами священников”. Записал Денис Маханько. — “Фома”, 2006, № 11 /43/).

См. также: “Главный герой фильма сострадает людям, которые приходят к нему, остро чувствует их горе и стремится помочь им своей молитвой. Но когда по этой молитве совершается чудо, он настаивает на том, чтобы исцеленные приступали к исповеди и Причастию. Это очень важный момент, который меня порадовал; Анатолий не „заменяет собой Христа”, а направляет страждущих ко Христу, к Евхаристии.

Большое упущение авторов фильма — то, что не показаны какие-то вехи духовного роста главного героя. Только что это был трясущийся от страха матрос, стреляющий в своего капитана, и буквально тут же мы видим человека незаурядных духовных дарований, чудотворца. У зрителя может возникнуть иллюзия, что такое превращение может произойти очень просто, как бы само по себе. А ведь этому должны были предшествовать годы тяжкого аскетического труда.

Для меня загадка, каким образом этот фильм будет восприниматься широкой аудиторией. Такое количество молитв, церковнославянских выражений, которое звучит с экрана, — для нашего кинематографа неслыханно. Православному зрителю не составит труда понимать церковнославянскую речь, а вот человеку неподготовленному может быть очень трудно”, — говорит священник Константин Слепинин (там же).