Человеческое, слишком человеческое (СИ) - Дормиенс Сергей Анатольевич

Открыв было рот, я нахлебался вонючей химии и отвлекся от самокопаний. «Хочу мир с чистой водой. Хм. Надо будет посмотреть карты фронтира». В принципе, навыков выживания блэйд раннера мне хватит даже в агрессивных мирах, неделя притирки к фауне — и можно удаляться от поселений. К тому же, мне, в отличие от героев фантастики, не надо защищать свою девушку: она сама за себя постоит и еще и меня отобьет. Так что — в жопу комфорт и цивилизацию.

В мире на двоих есть только один недостаток, подумал я, возя пальцем по запотевшему кафелю. Мои нервы. Мои сраные нервы. «Где гарантия, что ты не начнешь изводить ее по пустякам? Где гарантия, что тебе так через годик не приспичит обзавестись потомками?»

Да что ж это такое, а? Ну-ка, на хрен из-под воды.

Вытирался я с ожесточением, с этаким даже остервенением. Вот тебе, урод. Вот тебе. Учись у нее: Рей все приняла, как есть. И тебя, суку такую, приняла, и себя — новую, со всеми чувствами и переживаниями в комплекте. А захочешь в будущем что-то вякнуть — вспомни грузовую площадку. Вспомни, как ты сам в соплях и кровище себя дырявил. Как все похоронил — работу свою, принципы, девушку…

«Что-то я становлюсь пафосен, — подумал я, изучая свое осунувшееся лицо в зеркале. — Не с моей рожей такими мыслями увлекаться».

Я вышел из ванной, и мысли отрезало: Рей, завернутая в халат, сидела в кресле и читала. Будто и не было кухни. И комнаты потом тоже не было. И вообще — все прошло мимо Аянами. Я улыбнулся, ловя ее взгляд: «Да ничего подобного. Ничего подобного». Просто она такая. И, наверное, это здорово. И даже клёво.

«Она ни на секунду не закрыла глаза», — вспомнил я и сообразил, что все еще стою у ванной и пристально изучаю Рей. Коленку вон видно. И выше — тоже.

— Что-то не так?

Я помотал головой и улыбнулся. Воспоминания о ее теле оказались спасительными.

— Нет. Я люблю тебя, Рей.

Она помолчала, а потом — кивнула.

«И это тоже — клёво», — решил я и пошел душить себя галстуком. Надо же хоть чем-то эту улыбочку потереть с лица.

* * *

— А понятые где?

Полицейский приподнял брови:

— Прошу прощения?

Я в сердцах плюнул. Вечно забываю процедуру: у меня же сертификат дознавателя, понятые без надобности. Тот еще пережиток — эти понятые. Я открыл дверь и вошел в квартиру, а коп и «виндикаторы» замялись на пороге.

— Можете подождать снаружи, — распорядился я. Не слишком хочется, чтобы кто-то видел мое лицо: все же не каждый день обыскиваю квартиру бывшей. Которую сам же и упокоил. Я щелкнул выключателем, и небольшой холл залило светом — похоже, Майя платила за электричество наперед.

Дверь пшикнула замком, оставляя меня наедине с пустотой.

Итак. В сторону всякую хрень («Мы жили вместе» верзус «Она желала смерти Рей»), за дело. Хоть я и в упор не пойму, что Мисато-сан рассчитывает тут найти: квартиру шмонали пять раз, судя по пометкам на голографической печати — дознаватели прокуратуры, копы, снова прокуроры, опять же копы… Ого. Дознаватели Трибунала? Так-так.

Я прошелся вдоль стен холла, слегка касаясь их кончиками пальцев: обои дорогие, текстурные, почти антиквариат. Имитация шелкографии. На полу тут у нас метки — что-то здесь лежало, что понравилось копам. Или, как вариант, — не понравилось. Вещей немного, все как-то скупо и по-спартански. То ли я не помню Майю, то ли я ее по-настоящему не знал.

«Вообще, — рассуждал я, осматриваясь, — если бы я не знал капитана, то решил бы, что она просто решила потыкать меня в содеянное». Но, во-первых, мстить у нее нет резонов: благодаря мне полномочия Ми-тян скоро придется носить в мешке. Во-вторых, это не в ее духе. Скорее, просто думает, что я могу обратить внимание на какую-то деталь. Дескать, мне виднее, как Ибуки так изменилась и пошла по наклонной.

Я деловито осмотрелся, напылил на ладони «жидкие перчатки».

Но я, черт побери, по-прежнему не понимал, с чего начать: везде мне попадались полицейские метки, все тут было клеймено, опечатано, везде побывал нос ищеек, и это вселяло уныние. Я на пробу уселся за стол и включил лампу. Мягкий желтый свет — и загорелась еще и подсветка фотографий в рамках. Прикольно придумано.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Оказывается, у Майи была электрособака, понял я после изучения снимков. Странно, она же всегда хотела гладкошерстную. Или нет. Это я, кажется, хотел гладкошерстную. Я потер висок и осмотрел другие фото: какие-то люди. Частью знакомые, частью — нет. Странно. Вот это кто? Год же вроде еще тот, когда мы вместе были.

Блин. Не помню. Я затравленно заозирался: вокруг была квартира моей бывшей девушки, о которой я, оказывается, так мало знал. Мы съехались, пошли работать, трахались, копили деньги на мебель — и вот я в упор не могу понять, кто это рядом с нами на фотке. Вон, стервец, как Майю приобнял, а я о нем ничего не помню. Собака, опять же. В смысле, он тоже собака.

«Она любила соевый соус», — вспомнил я и пошел на кухню. Мать вашу, ну нельзя же так, облегченно подумал я, видя в холодильнике батарею бутылочек. Так и в собственных мозгах начинаешь сомневаться. Это я помню.

«Ты это помнишь потому, что ненавидишь соевый соус».

Я закрыл холодильник с премерзким чувством. Убить близкого человека — конечно, скверно. Но убить человека, который тебе был, в общем-то, по хрену, — и вовсе отвратительно. И самая загвоздка в том, что ты какое-то время считал этого человека близким. Целовал при всех, тащился домой с сумками разной-всякой вкуснятины, чтобы ее порадовать. А теперь вот так вот оказывается.

В зале я осматривался уже совсем по-другому — уже не полагаясь на свою память о Майе, и это будто заостряло внимание. К примеру, я сразу обратил внимание на пару ее картин, которые помнил: ничем не примечательные абстракции, приглушенный цвета — какая-то болезнь всей живописи последних лет пятидесяти. А вот новые были чем-то неуловимо похожи друг на друга — и не очень похожи на эти ранние. Что-то тут новенькое. Я уцепился за спасительную ассоциацию и принялся рассматривать последние картины. И еще: меня не отпускала дурацкая мысль, что я смотрю на что-то безобразно знакомое. Я чуть ли не в упор изучал их, сфотографировал для анализа, проверил спектральную картинку (а вдруг субоптическое зрение пошаливает?), а потом просто отошел чуть назад и прозрел, разглядев «кольца Синигами».

Со всех картин на меня смотрели глаза подыхающих Евангелионов — да, подправленные, да, творчески обработанные в грифеле и темпере. Но — это именно те самые кольца, и мне стало нехорошо. Что ж тебя повело так на этих Евах, Майя, что ты даже на полотна выплескивала их смерть? Я попятился, сел в кресло и уткнул нос в сплетенные пальцы: носу было холодно. Я бегал взглядом от одной картины — и натыкался на другую. За этими кусками холста была какая-то драма, о которой я не имел ни малейшего понятия.

«Хреново. Блин и блин, как это хреново».

Вокруг был пригашенный свет, большая пустоватая комната в кремовых тонах, разукрашенная метками, и херовы дознаватели умудрились пропустить главное — я был на все сто уверен, что это главное. Майя изменилась, где-то она вляпалась в такое, после чего — «Чистота», ад и огонь всем синтетикам и тем, кто их делает.

Вспомнилась Аска. «Не оно. Майя человек в ее медкартах нет закрытых и подозрительных данных. Дикие травмы не в счет — это кровавые мозоли нашего труда». Но, тем не менее, она где-то влезла в историю с синтетиками. Я вынул телефон и открыл досье — в первую очередь контракт-лист лейтенанта Майи Ибуки. Экспедиция на Мицрах — это еще при мне, не годится. Так. Статус — безработна, вольный найм. Потом — контракт с «Карихито», помощник начальника охраны. Потом — контракт с некой «М. дю Валли». Я пожевал губу: это уже явное прикрытие сотрудничества с «Чистотой», не пойдет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Значит, или период вольного найма — около двух месяцев, — или «Карихито». Последним, кажется, яйца уже открутили месяц назад: они что-то отчисляли террористам. Могла она пойти туда просто за деньгами, а получить промывку мозга?