Наират-1. Смерть ничего не решает - Карина Демина

— Решение мне видится одно, — снова заговорил Хэбу, обращаясь к Бельту. — Нам в срочном порядке необходимо покинуть ханмэ.

— Разъезды, — напомнил Бельт.

— Разъездов надлежит бояться швали, что промышляет на дорогах, но никак не благочинному семейству, которое под охраной нескольких наемников, за каковых может поручиться родовым именем, следует в дозволенный выезд.

— Дозволенный? — спросил Бельт и испытал жгучее желание прикусить язык. Прежде Хэбу никогда на него так не смотрел.

— Словом кагана Тай-Ы роду Ум-Пан запрещено покидать ханамат Мельши чаще, чем раз в год. Вот этот раз и наступил. Празднества в долине Гаррах в честь победы и замирения — чем не повод?

Долина Гаррах? Празднества? Да там же толком кости в землю не ушли. Хотя с другой стороны — самое то местечко. Многолюдно будет: раскинутся ярмарки, перетекая одна в другую, приманивая народец с округи; людишки понаедут торговать, покупать или глазеть на товары да чудеса, в актерских балаганах укрытые. Будет полно фигляров, за камов себя выдающих, ворья, шлюх, пьяниц, вахтангаров. Опасная затея туда соваться, а ну как признает кто беглого камчара?

— Цвета Ум-Пан будут вашей защитой, — ответил на невысказанную мысль Хэбу. — Прошу вас, многоуважаемый, поверить мне. Я привык отдавать долги и исполнять обещания. И ко всему прочему, вышло так, что по воле Всевидящего наши пути связаны. Через него.

Он указал на Орина, прикорнувшего на диване. Парень что, спит? Старик кивком подтвердил догадку и, приложив палец к губам, в полголоса пояснил:

— Это настой действует. Ему нужно отдохнуть, а вам — собраться. И еще: полагаю, бессмысленно уговаривать вашу подругу остаться в Мельши, а посему прошу вас сделать так, чтобы внимания она не привлекала. Пусть выглядит и ведет себя либо как женщина, либо как мужчина, но не как женщина в мужской одежде. Идите, собирайтесь.

— Да пошел он! — Ласка, услышав просьбу, взбеленилась.

Тотчас на пол полетела шуба, поверх которой легла простынь, а уж на нее посыпались вещи, которые Ласка одна за одной доставала из-под лежанки: два серебряных кубка, кинжал с узорчатой рукоятью, пара ложечек с гербом Мельши, вязанка тонких цепочек.

— Уходить надо, Бельт! Ты что, всерьез решил туда ехать? Да дед сдаст нас первому разъезду, получит десяток монет и будет хихикать, глядя как ты корчишься на колу. — Нырнув под кровать, она добавила к прочему барахлу потемневший серебряный оклад.

— Где взяла? — поинтересовался Бельт, подхватив один из кубков. Старый вроде, но красивый, с замком-крепостью, исполненным в мельчайших деталях. И кладку разглядеть можно, и флажки крохотные на зубчатом оголовье, и даже петли невиданного растения, обвившего понорок. Вот уж где напридумывали, у понорка-то на два шага ни трава, ни даже, говорят, полынь с крапивой не растут, не то, что эти петельки.

— Какая разница, где взяла? С тобой поделюсь, только поехали. Бельт, пожалуйста, уедем отсюда!

— Куда? — Второй кубок был парой первому и рисунок на нем отличался разве что некоторыми деталями. Например, стены понорка были чистыми, как и полагалась, а из каменной трубы тянулся то ли ветер, то ли дым подземных кузниц.

И откопала ж Ласка где-то такое, на местном столе кубки попроще стояли.

Она же, сев на шубу, прижала оклад к груди и прошептала:

— В Лигу. Или в Кхарн. Я по кхарнски могу немного, и ты научишься, ты же не глупый, хоть и ак-найрум.

— Ну, спасибо. — Бельт поставил кубки на стол, сгреб цепочки и ложечки в ладонь и, взвесив, заметил: — Я хоть и всего-навсего найрум, но привычки гадить, там, где живу, не имею.

Вспыхнула, оскалилась было, готовясь дать ответ, но сказала явное другое, чем собиралась:

— Думаешь, он нас из милосердия приручил? Нет, Бельт, он — наир. А у наир, что бы там не говорили харусы, милосердие в добродетелях не значится.

Выехали на следующее утро. Пара битюгов, застоявшихся в конюшне, с места приняла в бодрую рысь, заставляя старую карету подпрыгивать и опасно раскачиваться на заметенной снегом тропе. Порошило. Отливало сталью небо, в прорехах туч виднелось Око, казавшееся по-утреннему сонным и мутным, бежали вдоль дороги длинные тени.

Тихо здесь, спокойно. То ли будет на Красном тракте? Но пока дремлет на козлах Гайда-кучер, уже без страху откинувшись на темное пятно, которое хоть и терли-затирали, да так и не выскребли. Зевает в седле Ласка, и вряд ли вообще помнит она о пятне и Кинахе-вознице, которого пришпилила стрелой к стенке этой самой кареты. Вздыхает да ерзает Орин, то и дело рукой прихватывая бок. Но это уже не столько от боли, сколько от того, что мелькает за оконцем кареты бледное личико Майне.

Всполошено захлопав крыльями, поднялся слева глухарь, и возница, выныривая из полусна, замахнулся хлыстом, заорал:

— Э-ге-гей! А ну пошли!

Кони послушно взяли в галоп, свистнула, подгоняя каракового жеребчика, Ласка, подтянулся и Орин, а Бельт медлил. Может, и вправду нужно было уехать? В Вольные города, или в Кхарн, пусть он и по-кхарнски не болтает? Хотя вон и здесь службу найти можно…

Бельт оглянулся: сквозь белую мглу снегопада еще проглядывал черный силуэт Мельши. Издали замок не казался ни старым, ни разваленным, скорее уж таким, каким был на кубках. И стены, и башни, и даже дрожащий воздух там, где должен находиться понорок.

Видимо, на самом деле все иначе, чем кажется.

Еще за несколько дней пути до долины Гаррах дорога влилась мелкой жилкой в Красный тракт. И ожила. Первыми появились крестьянские подводы. Ехали целыми семьями на набитых шерстью мешках, притыкали промеж клетей с курами мешки и колыбели, устраивая с одинаковым удобством поросят на продажу и детей. Люди кутались в рванье, глядя с обреченностью и злостью, а завидев карету да конников, поспешно съезжали в сугробы при обочине. Чуть позже появились возки бродячих артистов; крашеные охрой да убранные тряпичными флажками фургоны шлюх, солидные купеческие сани, каковые, прикрываясь нанятой охраной, занимали центр тракта, и тогда Бельту приходилось орать:

— Дороги!

Уступали редко, но Бельт старательно драл горло, надвигая на самые брови шапку с красно-желтым султанчиком. Жалко, что под плащом не видно куртки в тех же цветах, говорящих, что не сброд по дороге едет, а охрана уважаемого человека.

Впрочем, слишком много было у Хэбу Ум-Пан в прошлом и слишком мало в настоящем, чтобы его уважали по-настоящему.

До Гарраха не дошли, хотя оставалась самая малость — с полдня пути вверх по речке Смеле. Но Хэбу по одному ему ведомым резонам решил остановиться в Охришках — деревушке небольшой, хозяйств на двадцать, но зато с собственным молельным домом. Имелся тут и постоялый двор, которым, правда, наир побрезговали. Вместо этого Хэбу выбрал дом почище, выкупив во временное пользование двор. Покорно и сноровисто хозяин вместе с сыновьями собрал остовы шатра, поверх которых натянули сначала шкуры, потом раскатали поверху толстое войлочное полотно, каковое накрыли еще одним слоем шкур и снова — войлока, и только тогда накинули красно-желтый шелковый чехол. Когда же стали разгружать карету, Бельт окончательно уверился — стоять им в Охришках долго. Ну стоять — не бегать, так что особого недовольства этот факт у него не вызвал, в отличие от Майне, которой деревенька явно пришлась не по вкусу. Видать, не такого ждала она от выезда.