Наират-1. Смерть ничего не решает - Карина Демина

Комнатка, в которую привел Алым, была мала и убога. Шелк на стенах потемнел, местами, что уж вовсе недопустимо, пошел розовыми пятнами плесени. Полировка массивного стола, занимавшего едва ли не половину помещения, поблекла. Старый подсвечник заплыл патиной и воском, а на светлом атласе гостевого кресла выделялось черное пятно. Нет, не черное — темно-коричневое, знакомое.

Еще один знак.

— Садись, — велел Алым, указывая на кресло. — Жди.

К счастью или нет, это ожидание продлилось недолго. Крохотная дверь, замаскированная портьерами, отворилась, и Лылах, торопливо вскочив, согнулся в поклоне.

— Да пребудет с вами взгляд и милость Всевидящего!

— И с тобой, друг Лылах. Садись. Рассказывай, что вновь потревожило наш с тобой покой.

Лылах разогнулся и, сжав в кулак пойманное перо — белое, хороший цвет — поднял взгляд на кагана Тай-Ы. И в который раз мысленно отметил, что юный тегин поразительно похож на отца. Те же широкие скулы и пухлые губы, медная кожа и светлые волосы. Та же манера смотреть на собеседника сверху вниз, еще не оценив, но уже презирая. Те же жесты — прикосновение большого пальца к подбородку, свидетельствующее о задумчивости, поворот головы чуть вправо.

Но не об этом сходстве думать надо.

Лылах излагал полученные сведения кратко и сухо.

— Ныкха жив? — Каган, взяв со стола обожженный колпачок на длинной ручке, погасил две из трех свечей, погружая комнату в душный сумрак.

— Пока да.

— Почему?

— Мне подумалось, что вы сами пожелаете побеседовать с ним. Он не лжет. Он…

— Он занял место лишь потому, что Кырым до сих пор помнит о своем учителе и чтит эту память. Ныкха — слабое, тяготеющее к интригам существо.

— Но неплохой специалист по травам, — осмелился заметить Лылах. — Он утверждает, что состав вашего лекарства не совсем соответствует…

— О чем ты беспокоишься? О моем здоровье? О Наирате? О своем месте?

В сумерках что-то хрустнуло, словно кость переломили. А перо в руке промокло от пота.

— Мое место у ступеней вашего трона, мой каган. Благо же Наирата всецело зависит от состояния вашего здоровья.

Приглушенный смешок. Молчание. Дыхание. Тяжелое, натужное какое-то, нездоровое. И подозрение, то самое, возникшее уже давно, окрепло, более того, переросло в уверенность. Кагану дают те лекарства, которые нужны. Вопрос лишь в том, сколь долго они будут помогать.

И жаль, что Ырхыз похож на отца лишь внешне.

— Нет, Лылах, я не дозволяю тебе беспокоить Кырыма. Он знает, что он делает. Я знаю, что он делает. Этого достаточно.

— Но и тегин, он тоже получает… укрепляющий бальзам.

— Ему после ранения на пользу. Не будем больше об этом, Лылах.

— А письмо? Разобранный вестник? Возможен сговор с целью…

— Убить того, кто уже умирает? Посадить на трон наследника?

— Или…

— Осторожнее, Лылах. Сейчас ты лезешь не туда, куда надо. Каганом будет сын Тай-Ы, а остальное тебя не касается. Знай, что бы ни произошло, сделано это будет с моего благословения.

Холодок по спине и впервые, пожалуй, с начала этого разговора — страх. Совсем как тогда, много лет назад, когда в похожей комнате обсуждался некий план, детали которого шад Лылах предпочел забыть для собственной безопасности. Правда, всякий раз, оказываясь в покоях кагана, он отчего-то вспоминал, что прежде шелк на ширме был желтый… Пока на нем причудливыми узорами не расцвела кровь прежней каганари рода Ум-Пан, несчастной жены Тай-Ы, собственноручно убитой им девятнадцать лет назад.

— А вестник и автор письма… — Шелест ткани, скрип старого дерева, освобождающегося от веса и тень кагана, в сумерках искаженная, грозная, как и когда-то прежде.

— Хэбу Ум-Пан, как я полагаю, — произнес Лылах. — Я помню давние распоряжения на его счет.

— Тем более. Кырым по-своему присматривает за старым червем согласно приказу. Не ты один, Лылах, не ты один.

Проклятье! Настолько беспомощным шад давно себя не ощущал. Значит, Кырыма трогать нельзя, нужно только приглядывать.

Как всегда.

— Почему вы уверены, что Кырым не предаст? Что он не вступил в сговор с Ум-Пан? — нервозные ноты в собственном голосе неприятно резанули ухо.

— А что Ум-Пан может предложить такого, чтобы Кырым предал? И чем эта встреча будет отлична от многих прочих, о которых я знаю? Ответь мне, Лылах. Ответь себе. Не ищи заговора там, где его нет. Или найди то, что действительно может стать доказательством.

Но как и где искать? И стоит ли?

Стоит, хотя бы для того, чтобы определиться с союзниками. И Лылах, выстроив весь складывающийся узор, задал последний вопрос:

— Могу ли я дерзновенно просить о беседе с сиятельной каганари Уми?

И в этом ему было отказано.

После ухода Лылаха, еще одна портьера скользнула в сторону, пропуская человека доверенного и неприметного. Из-за двери потянуло сквозняком, который тут же задул и без того слабое пламя единственной свечи.

— Он не успокоится. — Диван-мастер Алым взял кагана за руку. — Он в смятении.

— Что ж, ему положено догадываться обо всем чуть раньше других. — Ясноокий Тай-Ы сделал несколько неуверенных шагов и, ударившись об угол стола, зашипел от злости.

— Эта комната, почему вы не разрешаете изменить ее? Всего лишь день, и …

— Ты лишишь меня памяти. Восточная башня замка Чорах, винтовая лестница и дубовая дверь, которая запирается снаружи. Думаю, Ырхыз тоже никогда не позволит уничтожить ее.

Алым молча поклонился, принимая решение, но не соглашаясь с ним. Впрочем, каган поклон скорее ощутил, чем увидел, и совсем не потому, что в комнате было темно.

Слух о таинственном исчезновении толстяка Ныкхи на некоторое время взбудоражил двор, но в скорости утих, ибо был Ныкха личностью весьма малосимпатичной. Единственными, кого случившееся взволновало на самом деле, были золотых дел мастер да портные, которые потеряли клиента пусть и привередливого, но богатого и чуткого к веяниям моды. Впрочем, и они утешились довольно быстро.

В отличие от старой Кинаховой вдовы Ульке, которая каждый день навещала могилу мужа у стен замка Мельши, чтобы поплакать о скорбной вдовьей доле и в очередной раз проклясть рыжую стервозину, чья стрела оборвала жизнь Кинаха-возницы. Поплакать да еще укорить себя за нерешительность. И было — отчего.

Почти сразу после похорон хитрая Ульке, тихая Ульке, Ульке, знающая ханмэ лишь немногим хуже его хозяев, легко пробралась в комнату под самой крышей. Она долго смотрела на спящую Ласку и выбирала на грязной шее место, чтоб ловчее ткнуть ножом. А рыжая тварь тем временем посапывала и ворочалась. Уже занеся руку, Ульке вдруг замерла, рассматривая округлившийся живот, что вдруг показался из-под полога шубы. А потом ушла так же скрытно, как и появилась, не потревожив даже чуткого Бельта.