Хоббит, который слишком много знал - Вадим Проскурин

Натка загадочно улыбнулась и продолжала задавать вопросы. История Белерианда ей быстро наскучила, как-то незаметно разговор перешел на правила и обычаи повседневной жизни Хоббитании. Ее интересовало все: как строится клан, какова роль вождя и визарда, в каких случаях собирается совет клана, как разбираются споры… А особенно ее интересовало то, что связано с семейным укладом. Как подбираются пары, как строятся взаимоотношения мужа и жены, как отец участвует в воспитании детей, в каких случаях допускается бить жену. Ни в каких? Не может быть! Как же тогда заставить жену уважать мужа? Законы? Правила? И что, все их соблюдают? Не может быть! Странный вы народ, хоббиты.

А что делать, если жена полюбила другого хоббита? Что, такого не бывает? Никогда-никогда? Да ну тебя, не верю! И что, мужчины-хоббиты никогда не изменяют женам? Да врешь ты все, Хэмфаст, такое только в сказках бывает! Ну не может быть так, чтобы все до единого разумные так тупо подчинялись законам, если за их нарушение даже не предусмотрены наказания. Зачем предусматривать наказание, если закон не нарушается? А как может закон не нарушаться, если за нарушение не наказывают?

В конце концов Натка сказала, что мы, хоббиты, и они, халфлинги, — два совершенно разных народа и единственное, что у нас общее — это внешность. Я тоже так иногда думаю, но чаще мне кажется, что общего у нас гораздо больше. Если взять обычного хоббита и воспитывать с раннего детства в гнусном и ненормальном обществе, где стариков убивают на алтарях, где солдаты относятся к временным женам, как к говорящей скотине, где в порядке вещей многоженство, насилие над малолетними, куча других гадостей, — вряд ли в таком мире хоббит будет вести себя так же, как в совершенном и справедливом обществе Хоббитании. Впрочем, когда Хардинг отказался принять Нехаллению в клан, наши порядки не казались мне справедливыми. Есть над чем задуматься.

Мы беседовали очень долго, наверное до самого вечера, если можно назвать вечером то, что никогда не перейдет в ночь, под конец Натка несколько раз намекала, что она не против остаться в башне и на ночь, но я сделал вид, что не понял этих намеков.

12

Заброшенный храм к востоку от Медодейла принес мне сто пятьдесят фунтов золота. Мелочь, а приятно, и особенно приятно, что победа достигнута без потерь, дух-охранник, единственное живое существо, преградившее путь моим воинам, сгинул от первого же объединенного залпа шаманов и слингеров.

А визит Натки доставил мне совершенно необъяснимую радость. Я внезапно понял, что успел привязаться к ней, ничего удивительного, если вдуматься, ведь она единственная в двух мирах, кто видит во мне не всесильного хозяина, а живого хоббита или там халфлинга. Оказывается, всеобщее поклонение утомляет, так хочется поговорить с кем-нибудь, кто не стремится всячески угодить тебе, от кого можно услышать нормальные слова, а не только «да, хозяин» или «будет сделано, великий Оберик». Как мне это надоело!

Сегодня Натка рассказывала мне об Арканусе. Она родилась пятнадцать лет назад, через восемнадцать лет после явления Оберика, и, естественно, она не помнит, что было раньше, а воспоминания стариков об этих временах туманны. Мать Натки, Риза — третья жена Мусиора, самая молодая, а Натка — ее первый ребенок и одновременно первая и единственная дочь Мусиора, от других жен у него рождались исключительно сыновья. Не удивительно, что Натку с самого детства баловали и ни в чем не отказывали, удивительно, что из нее выросла не взбалмошная истеричная дура, а умная и уравновешенная девушка.

Я спросил Натку, когда ее выдадут замуж, и она почему-то помрачнела. Мне пришлось долго расспрашивать ее, и, только когда я полушутя пригрозил воспользоваться властью хозяина, она рассказала мне все. Оказывается, ее обязанности вовсе не ограничивались доставкой пищи в башню Оберика. Я прямо-таки задохнулся от омерзения, когда Натка с мертвенно застывшим лицом излагала подробности того, что с ней делал Оберик. Дело даже не в том, что насилие над женщиной гадко само по себе, что тем более гадко насилие над малолетней девчонкой, а ведь Оберик начал пользоваться ею не один год назад. Вы только вдумайтесь, Оберик — эльф, Натка — халфлинг, попробуйте сопоставить размеры. А ведь Оберик не ограничивался… Ладно, достаточно, даже думать об этом противно!

Бедная девушка! Понятно, почему ей теперь не светит замужество. И моя челюсть снова отвалилась до земли, когда я узнал, что дело вовсе не в том, о чем я подумал. Оказывается, халфлинги считают, что прикосновение обычного мужчины оскверняет женщину, которой касался хозяин, что неуважение к хозяину так проявляется. Вот почему не для Натки нормальная жизнь нормальной замужней женщины. Мое сердце наполнилось жалостью, и как-то незаметно Натка оказалась на моих коленях, и мы долго целовались, а потом наступило время ночи, если это можно назвать ночью, и эту ночь мы провели вместе. Скажете, гнусно? Позвольте с вами не согласиться. Нехалления потеряна для меня навсегда, моя резервная копия давно ожила, и сейчас совсем другой Хэмфаст служит ей надеждой и опорой. Мне никогда не покинуть Арканус, я не умею пробивать каналы между мирами, да что там говорить, я даже вратами миров пользоваться не умею. И зачем, спрашивается, мне отказываться от радостей жизни только во имя следования законам, область распространения которых осталась далеко позади? То-то же.

13

Стоило мне разделить постель с Наткой, как она сразу почувствовала себя хозяйкой башни. Не равной мне хозяйкой, это было бы просто нагло и глупо, а хозяйкой дома, и не важно, что дом имеет такую необычную форму и содержит так много артефактов. Она постоянно спрашивала, может ли она сделать то-то, переместить такую-то вещь из этого места в то, вымыть одну вещь, протереть другую, и в конце концов я сказал ей: «Делай что хочешь». Больше она ни о чем не спрашивала.

Но какая женщина! Никогда не думал, что такое возможно, неудивительно, что Оберик последние годы пользовался только ею. И странное дело, некоторые вещи кажутся совершенно отвратительными и недостойными культурного хоббита, а попробуешь, и очень даже неплохо.

А потом мои герои достигли пещер Торгарда и выгребли из подземных тайников пятьдесят духов маны, не встретив никакого сопротивления. Я призвал магического духа и отправил его на озерный узел рядом с Корнберри, тот самый узел, который защищали призрачные звери и русалки, штурм которого наблюдала Натка. Оставшаяся мана позволит немного поколдовать, но на сколько-нибудь мощное магическое действие ее не хватит, и, вообще, не стоит рассчитывать на серьезное волшебство до тех пор, пока оба духа не доберутся до цели.

14

Сто духов маны пришли в мое хранилище из Миррора, где полторы сотни слингеров исследовали неведомые земли. Три десятка спрайтов, охранявших здешние руины, не смогли оказать достойного сопротивления, слингеры справились с ними быстро, без потерь и без моей помощи. Натка даже не повернула голову, чтобы посмотреть на битву, она копошилась на моем письменном столе, раскладывая пергаменты в строгом порядке, часом раньше она сказала, что в башне творится страшный бардак и так больше продолжаться не может. Ну не может, так не может, пусть себе развлекается, подумал я и занялся государственными делами.

А потом нам принесли обед, теперь это делала другая женщина, пожилая и некрасивая, и, увидев ее, я усмехнулся про себя. Не терпит моя подруга конкуренции, и правильно делает, я бы на ее месте тоже не потерпел. А потом наступил романтический вечер, плавно перешедший в романтическую ночь, и мы снова любили друг друга, и впервые в этом мире я почувствовал, что почти счастлив. Не такой уж и плохой мир этот Арканус.

15

Огоньки Главного Заклинательного Кресла замигали, cообщая, что кто-то хочет со мной связаться. Я открыл соединение, но голова, возникшая в воздухе, не принадлежала кому-либо из моих подданных. Я слышал, что в Средиземье к югу от Харада простираются жаркие, влажные и болотистые леса, в которых не живут ни хоббиты, ни орки, ни гномы, а живут только люди и кожа этих людей имеет густой темно-коричневый цвет, но видеть таких людей живьем раньше мне не доводилось. Оказывается, коричневые люди встречаются и в Арканусе.

Голова, возникшая из ниоткуда посреди заклинательного покоя, была темно-коричневого цвета и принадлежала женщине. На голову был надет красно-синий тюрбан, украшенный белой костяной инкрустацией в форме человеческого черепа без нижней челюсти. В ушах женщины болтались тяжелые золотые серьги, ее темно-карие, почти черные глаза смотрели зло и настороженно, а толстые губы, венчающие ненормально крупные и мощные челюсти, сложились в злую и немного презрительную гримасу. Это была Шери.