Нераздельные - Нил Шустерман

АРАПАЧИ ПРЕДОСТАВЯТ УБЕЖИЩЕ РАСПЛЕТАМ

Вчера Совет племени арапачей — самого богатого и влиятельного среди Людей Удачи — провел открытое голосование и официально сообщил, что все расплеты, стремящиеся остаться целыми, получат у племени пристанище и защиту. Представитель юновластей заявил, что они не признают права арапачей на поддержку беглых расплетов, и клятвенно пообещал: все беглецы будут принудительно изыматься с территории племени. На что Чал Таши’ни, юридический поверенный арапачей, ответил: «Любое вторжение Инспекции по делам молодежи на наши суверенные земли будет расценено как военные действия против народа арапачей и встречено огнем на поражение».

На чьей бы вы ни были стороне, вам придется признать, что Людям Удачи потребовалось недюжинное мужество — вот этак крутануть рулетку и пойти ва-банк. И если юновласти полагают, что некогда отважные воины блефуют, их ждет большой сюрприз.

И потому песня недели — а вы ее знаете — посвящается нашим друзьям арапачам. Надеемся увидеть их — хотя бы одного-двух — на нашей акции протеста в ноябре. А до той поры…

«Ты стала частью меня…»

66 • Кэм

В живописных садах комплекса на Молокаи встречаются роскошные фиолетовые акониты. Садовники работают в перчатках — не только чтобы защитить руки от шипов роз, но и из-за аконитов, которые, как известно, просто сочатся смертельным ядом, вызывающим паралич дыхания. Самое опасное в этом растении — его корни, особенно если изготовить отвар и выпарить его до концентрированного токсина.

Камю Компри снова удается обойти систему безопасности все тем же способом — похлопав ее сзади по плечу и заставив тем самым устремить взгляд в другую сторону. Сейчас ночь. Не слишком поздняя — около десяти — но к этому моменту жизнь в исследовательском корпусе практически замирает. Никто так и не смог разгадать, каким образом Кэм в первый раз обманул систему видео-наблюдения, поэтому он повторяет свой трюк, немного его видоизменив. Теперь сигнал от видеокамер передается с задержкой на 15 минут — именно столько времени ему потребуется, чтобы сделать всю работу прежде, чем кто-то поймет, что происходит.

В помещение, где лежат спящие сплеты, он проникает незамеченным, держа в руке сумку, набитую шприцами и склянками со своим оригинальным аконитовым эликсиром. Нужно только ввести иглу в отверстие внутривенного катетера — и сплет умрет в течение минуты. По подсчетам Кэма, стоит ему войти в ритм, и он произведет эвтаназию всем пятидесяти за двенадцать минут.

Кэм думает, что держит все под контролем, уверен в непогрешимости своего плана. И тут он совершает роковую ошибку. Надо было начинать с дальнего конца помещения, где лежат новенькие сплеты, замотанные в бинты, как мумии, и пребывающие где-то глубоко за гранью сознания. Вместо этого Кэм подходит к ближайшему от двери ряду, а здесь ребята уже без бинтов и далеко продвинулись по пути заживления. Слишком далеко.

Наполняя первый шприц смертоносным раствором, Кэм случайно опускает глаза на сплета.

И наталкивается на ответный взгляд.

Сплет смотрит на него испуганно и настороженно, словно кролик, готовый сорваться с места. Кэма гипнотизируют его разные глаза — один зеленый, другой темно-карий, почти черный. Шрамы на лице — словно беспорядочная путаница улиц в старом городе. Руки — сиенна и умбра — натягивают ремни, привязывающие его к койке.

— Муха? — умоляюще произносит сплет. — Муха в паутине? Муха?

Любому другому это показалось бы полной бессмыслицей, но Кэму ясен способ мышления сплета. Он понимает те причудливые связи, которые пытается установить его лоскутный мозг, перепрыгивая через конкретные понятия, схватывая лишь смутные впечатления. Метафоры. Из всех языков, на которых говорит Кэм, этот пришел к нему первым. Внутренний язык сплетенного разума.

Кэм знает, откуда взялся этот образ. Из старого фильма. Человеческая голова на теле мухи. «Помоги мне, — говорит существо, пытаясь вырваться из паутины. — Помоги мне, помоги!» А потом его уничтожают.

— Да, — отвечает сплету Кэм, — я здесь, чтобы помочь тебе. В некотором смысле.

Он выдавливает из шприца воздух, мутноватая ядовитая жидкость брызгает из кончика иглы. Кэм находит отверстие катетера и настраивает себя на то, чтобы покончить с жизнью бедняги сплета.

— Лес. Поход, — произносит будущая жертва. — Говорил же: надень длинные брюки. Намазаться лосьоном.

— Знаю, у тебя все чешется. Но ядовитый плющ тут ни при чем, — отвечает ему Кэм. — Сочувствую. Этот зуд… так всегда бывает.

В темном глазе сплета скапливается единственная слеза, стекает по краю грубого шрама и падает в ухо.

— На спине футболки? На карточке в кошельке? На именинном торте, написано синим?

— Нет! — говорит Кэм, сам не понимая, почему злится. — Я не знаю, кто ты. Я не могу назвать твое имя. Никто не может!

Он обнаруживает, что рука, держащая шприц, дрожит. Лучше поторопиться. Покончить с этим поскорее. Почему же он медлит?

— Муха… муха…

Отчаяние, абсолютная беспомощность в глазах сплета невыносимы. Кэм знает, что необходимо сделать, но… не может. Просто не может и все! Он убирает шприц, в ярости за собственное сострадание.

«Значит ли это, что я цельная личность? Сострадание — это добродетель, присущая душе?»

— Все хорошо, — говорит Кэм. — Паук тебя не тронет.

Сплет шире распахивает глаза, но уже не со страхом. С надеждой.

— Спасательный круг? Решающий гол?

— Да, — подтверждает Кэм. — Ты в безопасности.

67 • Роберта

Иногда мы вынуждены убить собственное дитя. Таков основной принцип любого творческого или научного эксперимента. Сосредоточишься на единственном аспекте, слишком к нему привяжешься — и рискуешь испортить всю работу. Если за деревьями не видишь леса, провала не избежать.

Надежды на будущее Кэма пошатнулись после той бурной встречи с Коббом и Бодекером в Вашингтоне, когда Кэм, не сдержавшись, дал выход своей ярости — пусть лишь на словах, не на деле.[30] Высокие чины сделали вид, будто поверили, что Кэм никуда не убегал, а оставался все это время на Молокаи; но, по подозрениям Роберты, среди обслуживающего персонала есть стукач, который и проинформировал сенатора с генералом, что их «собственность» была в бегах.

— Мы решили, что это существо слишком нестабильно для наших целей, — выговаривал ей Бодекер этим утром. Генерал всегда называет Кэма «это существо», что раздражало Роберту раньше, но теперь она начинает понимать практичность такого подхода. — Мы предпочли бы, чтобы все наши инвестиции полностью пошли на реинтегрированную пехоту. — Этим эвфемизмом Бодекер заменяет выражение «армия сплетов». Роберта предполагает, что эту самую «реинтегрированную пехоту» представят широкой публике как «Мозаичную команду», употребив, таким образом, еще более туманный эвфемизм, а все ради того чтобы выставить «сплетов» в наиболее привлекательном свете.

Что касается Кэма, то он сыграл роль большого пальца ноги, которым пробуют воду в ванне. Он заинтриговал публику, можно сказать, пленил ее и продемонстрировал, что вода подходящей температуры. Теперь остается одна задача: аккуратно опустить публику в ванну так, чтобы ей не показалось слишком горячо, не то заартачится. Если все сделать с умом, «Мозаичная команда» естественно вольется в армию, и никто даже толком не заметит, как это произошло.

— Ваша замысел — выше всяческих похвал, — сказал Бодекер Роберте, — но Камю Компри нужно сбросить со счетов. Это существо свою миссию выполнило.

Роберта не понимает, почему ей так больно. Ведь это нормальное явление: бета-версия всегда уступает место конечному продукту. Правда, конечный продукт получился гораздо проще, без наворотов, но тут уж ничего не поделаешь. Всегда приходится чем-то поступаться.

Поэтому когда в тот же вечер охрана ставит ее в известность, что Кэму опять удалось проникнуть в реинтеграционный корпус, Роберта знает, как поступить. Она надевает льняной блейзер, безумно жаркий для тропиков, зато имеющий большой накладной карман, в котором можно много чего спрятать. Роберта понимает, что должна сделать. Это будет страшно трудно, но иначе нельзя. Какой же она ученый, если не предпримет все необходимое ради окончательного претворения в жизнь своего великого замысла?

Войдя в корпус, она обнаруживает у входа в палату со сплетами нескольких охранников и лаборантов, ломающих пальцы от смущения и растерянности. При виде Роберты все расступаются.

— Ну, и что у нас здесь? — спрашивает она.

— Он просто сидит там и все, — отзывается один из лаборантов и, заметив сомнение на ее лице, добавляет: — Да посмотрите сами!