Охота на свиней - Биргитта Тротциг

4

Конечно, очень скоро выяснилось, что Бёрье никакой не венгерский беженец, он приехал в Стокгольм из Онгерманланда и учится на гражданского инженера.

Ценой усердных стараний он успел избавиться от своего норландского диалекта, заменив его довольно странной формой стокгольмского.

— Неохота выглядеть деревенщиной, — объяснял он, не позволяя над собой посмеиваться.

Астрид фыркала. — «Просто умора!» Сульвейг, Гудрун и Катрин в один голос с ней соглашались. Кстати, Катрин с самого начала считала, что он вообще уморителен.

— Вы просто ревнуете! — шипела на это Вивиан.

— Ревновать к нему! ХА-ХА! — восклицала Астрид. — Голодранец из Онгерманланда, приехал в город и стал зубрилой-мучеником. Очень он мне нужен!

— Три ХА-ХА! — восклицали Сульвейг, Гудрун и Катрин. — Очень он нам нужен.

Бёрье и в самом деле был онгерманландским голодранцем, который стал зубрилой в Стокгольме. Кстати, смущался он только в тех случаях, когда упоминали о его происхождении. От расспросов о своей семье он всегда уклонялся.

— Не лучше ли смотреть в будущее? — говорил он, и в голосе его даже звучало раздражение.

Вивиан пылко защищала Бёрье. Пусть в нем не оказалось никакой особой таинственности, но он взрослый, уверенный в себе мужчина, и, что бы там ни говорили подруги, она гордилась его вниманием.

За короткое время они с Бёрье стали признанной парочкой. Жених был только у одной Вивиан. Вот подруги ей и завидовали.

Сульвейг, Гудрун, Катрин и Астрид — как быстро они перестали что-нибудь значить! Пришла весна, а с ней тепло, в Стокгольме расцвели цветы. Читать стихи на выпускном вечере доверили Астрид. «О жизнь, о жизнь! Ты в этот день весенний нас манишь бесконечным приключеньем!» — звонким голосом декламировала она.

— Я вас буду помнить всегда, вы у меня вот здесь, — говорила подругам Вивиан в день выпускного экзамена, указывая на сердце.

Мы будем по-прежнему часто встречаться, — пообещали они друг другу на лестнице нормальмской муниципальной женской школы и расплакались.

Чуть поодаль на школьном дворе с букетом цветов ждал Бёрье. С восторженным воплем бросилась Вивиан в его объятия, и он смеясь закружил ее в танце.

Она уже позабыла тех, кого обещала не забывать никогда.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Первого ноября, молча просидев сначала за долгим воскресным обедом, а потом весь долгий вечер у телевизора, госпожа Бьёрк к концу дня решает развестись со своим мужем.

Она больше не хочет быть госпожой Бьёрк. Она никогда не чувствовала себя существом породы Бьёрков. Они с господином Бьёрком женаты уже семь лет, но она по-прежнему ощущает себя гостьей в их семействе.

Чему она научилась у Бьёрков?

Отличать капучино от эспрессо. Целуясь в щеку, целовать воздух. Не моргнув глазом, отсылать прочь официанта с бутылкой красного вина, если оно недостаточно подогрето. Считать снисходительное презрение добродетелью. Бьёрки помогли ей приобрести некоторую внешнюю уверенность, которой ей не хватало прежде — что ж, спасибо им за это.

В Бёрье, которым она когда-то так восхищалась, она научилась видеть человека вульгарного, как, впрочем, всякий выскочка, находить его вкусы слишком грубыми, манеру поведения — чересчур вызывающей. «Этому человеку просто не хватает уверенности», — сразу определил господин Бьёрк.

Госпоже Бьёрк доставляет огромное удовольствие смотреть на Бёрье сверху вниз. И вовсе не потому, что она о нем вспоминает, ничего подобного, она о нем и не думает.

Господин Бьёрк обычно называет Бёрье «маленькая ошибка моей жены». При этом госпожа Бьёрк радостно смеется. Подумать только, оказывается, можно вот так запросто перечеркнуть семнадцатилетние отношения. Не переставая улыбаться, этак мимоходом взять и отмахнуться от них.

Госпожу Бьёрк можно с полным основанием поздравить. Ей повезло: она встретила господина Бьёрка, и господин Бьёрк пожелал вызволить ее из трудного положения.

— Из положения, м-м, скажем так… щекотливого, — выразился бы господин Бьёрк.

У госпожи Бьёрк есть все основания быть благодарной. Господин Бьёрк предоставил ей возможность забыть о своем крахе и двигаться вперед.

И она двинулась вперед.

Она приспособилась к ним. Выйдя замуж за господина Бьёрка, она не взяла с собой ничего. Здесь уже было все, чего только можно пожелать: устойчивые традиции, дорогой фарфор и, главное, до мелочей отработанная роль, которую ей предстояло сыграть.

И она стала учить роль, пока не затвердила ее назубок. Она освоила историю семейства Бьёрк и стала считать ее своей, научилась узнавать лица на фотографиях в семейном альбоме и называть их тетушкой и дядюшкой, она даже отреклась от собственной семьи в пользу семейства Бьёрк.

На ее водительских правах и удостоверении личности теперь стояло — Бьёрк. Вивиан Бьёрк.

Под взятым напрокат именем она держалась теперь не без известного благородства, улыбаясь сдержанной, затаенной улыбкой.

Медленно, с достоинством подносит она ложку ко рту. Она ест суп, не чавкая. Мясо жует совершенно беззвучно. Она глотает, не чувствуя вкуса пищи, и так же медленно, с достоинством опускает ложку в тарелку, чтобы зачерпнуть новую порцию. На лице Вивиан невозможно прочитать, что она думает.

Вот как многому она научилась.

Они сидят в столовой при зажженных свечах, и в паузах между жеванием негромко беседуют. Время от времени в тихое журчание врывается ослиный вопль ее падчерицы. Падчерица смеется каким-то утробным смехом, с шумом выдавливая из себя воздух. Присутствующие оставляют это без внимания, только госпожа Бьёрк поднимает глаза от тарелки и улыбается, словно смех падчерицы — остроумная шутка.

— У нее такой пикантный смешок, — заметила бы госпожа Бьёрк в разговоре.

Пламя свечей играет в призмах хрустальной люстры, отбрасывает тени и блики на стены вокруг. Они сидят в аквариуме, наполненном теплой стоячей водой, и сказать им друг другу нечего.

«Картинка. Мы красиво раскрашенная картинка, обложенная ватой и обсыпанная серебряными блестками, — думает госпожа Бьёрк. — У меня и впрямь в волосах серебро. Жаль, у господина Бьёрка нет черных нафабренных усов. Они пошли бы ему и вписались бы в такую картинку». Но растительность на лице господина Бьёрка не дает простора для подобных экстравагантных затей. Госпожа Бьёрк с презрением смотрит на мужа. Потом бросает взгляд в окно и вздыхает. До зимнего солнцестояния еще почти два месяца. За окном непроглядная тьма. Госпожа Бьёрк уверена, что снаружи на них кто-то смотрит.

Кто-нибудь должен на них смотреть. Кто-нибудь, кто не завидует ей в этом ее благополучии, в этом ее благосостоянии.

«Счастье без малейшего изъяна, — с отвращением думает госпожа Бьёрк. — Никогда еще я не была так счастлива. Посмотрели бы на меня папа с мамой».

Посмотрел бы на нее Бёрье. Ведь господин Бьёрк воплощает все то, за что боролся Бёрье, только господину Бьёрку за это бороться не пришлось. Ему все это досталось само собой, что, конечно, гораздо благороднее.

Для госпожи Бьёрк все это теперь тоже разумеется само собой.

Она говорит: «Мы», «Я и мой муж», и она говорит: «Несомненно».

Это значит, речь идет о чем-то настолько само собой разумеющемся, что предмет не подлежит обсуждению. Обсуждать его незачем, вопрос исчерпан. Если после этого какой-нибудь бестактный или непосвященный человек все-таки вернется к вопросу, ему ответят улыбкой, как забавному чудаку или чудачке.

Эту улыбку госпожа Бьёрк переняла у господина Бьёрка.

Хотелось бы ей, чтобы эту ее улыбку увидел Бёрье.

О чем же они беседуют за обеденным столом? Об истории соли. Сын господина Бьёрка бежит за энциклопедическим словарем. Госпожа Бьёрк участия в разговоре не принимает. Ей известно только одно: передавать солонку из рук в руки — дурная примета. Она долго смотрит на каждого из сидящих за обеденным столом — да, все они Бьёрки.

Кто еще, кроме них, способен посвятить целый обед беседе об историческом значении соли, не имея ни малейшего понятия о предмете разговора?

Обед вообще вышел на редкость неудачным. Кто бы ни открыл рот, все мелют чушь и вздор. По обыкновению, все похвалили стряпню госпожи Бьёрк, хотя суп такой водянистый и переперченный, что пришлось скормить гостям все запасы хрустящих хлебцев.

Минувшей ночью выпал снег, и падчерица не моргнув глазом утверждает, будто такой суп — именно то, что надо в первый зимний день. «Иди в задницу», — думает госпожа Бьёрк и улыбается. Она знает, что падчерица рассчитывает на жаркое. Не повезло ей, бедняге: госпожа Бьёрк — не просто никуда не годная повариха, она наловчилась самые несъедобные блюда готовить как раз по воскресеньям.