Охота на свиней - Биргитта Тротциг

Кай: Сексуальная особенность, которую ты не вполне разделяешь с другим, спустя какое-то время становится тяжелым грузом. Ведь брак-то распался. Но разумеется, возможности существуют. Везение приходит к тому, кто ждет. Не исключено, что где-нибудь на свете живет несчастная женщина, которой нужен именно я, такой, какой я есть, и никто другой. Может быть, я встречу ее завтра. Вероятность есть вероятность. Но в той же степени вероятно, что я приду в уныние и захочу покончить с собой, но не решусь; вместо этого я отправлюсь в магазин музыкальных инструментов, чтобы купить пианино, в надежде, что продавец вдруг обезумеет, выхватит пистолет и убьет меня. А в это время несчастная женщина тоже, конечно, приходит в уныние и появляется в магазине с той же надеждой. Пока продавец занимается другим покупателем, мы с ней встречаемся у пианино. Сразу возникает взаимная симпатия, и мы уже намереваемся сыграть в четыре руки. Но тут подходит продавец, который и вправду внезапно обезумел, он выхватывает пистолет и убивает ее.

Элиза: Человеку не может везти все время. Скажи, у тебя нет каких-нибудь ранних воспоминаний, которые ты сам бы мог связать с твоим сексуальным поведением?

Кай: Ничего примечательного. Мне было, наверно, три-четыре года, мы жили в маленьком городишке, я обычно играл во дворе с соседской девочкой. У меня только одна сестра, на десять лет старше. Потом соседи переехали, и девочка с ними. Перед отъездом она подарила мне свою куклу, которую мы спрятали в укромном месте в подвале, потому что девочка, естественно, не имела права ее отдавать. Она сказала, что забыла куклу во дворе, получила нагоняй, но не проговорилась о своем любовном подарке. Несколько лет я прятал куклу, смотрел на нее лишь украдкой, играл с ней в воображении. В конце концов ее обнаружили и отобрали, поскольку я был мальчиком, и к тому времени уже довольно большим. Я был, пожалуй, весьма одиноким ребенком. Смутные представления о любви вписались в рамки игры, нашли свое выражение, ритуал; играя сам с собой, я шептал про себя, артикулировал слова губами, чувство кроется в словах, из детских слов вырастают слова, имеющие отношение к половой жизни, сексуальные заклинания. Ранний визит Эроса.

Элиза: Какие слова, например?

Кай: Можно мне закурить?

Элиза: Кури. Я не дышу. Была бы возможность, сама бы закурила.

Кай: Курить гадко и грешно. Ты ведь этого не хочешь?

Элиза: Было бы приятно выказать хоть небольшой протест против той добродетельности, к которой я принуждена. Кстати, ты избегаешь ответа на мой вопрос. Ты сказал, что употребляешь определенные слова.

Кай: Это дико унизительно.

Элиза: Я так не считаю, Кай. Вовсе не унизительно.

Кай: Во многих играх, может, раньше чаще, но и до сих пор, насколько я знаю, дети используют считалочки. Когда прыгают через скакалку или играют на вылет. Эники-беники ели вареники — это, пожалуй, классический пример. Многие из них более или менее понятны. Но общее у них одно — они все дурацкие. Каким-то образом, не помню как, от кого, я научился такой считалочке. Она мне необходима непосредственно для оргазма. Иначе ничего не получается. Лучше всего, если я произношу ее вслух.

Элиза: В том, что любовники возбуждают себя на ложе любви неприличными и грубыми словами, названиями разных частей тела, нет ничего необычного. Но прекрасно срабатывают и какие-то свои словечки, личные, приобретающие магическое действие так же, как и любая другая магия: благодаря условности.

Кай: Часть условностей бывает невозможной из-за прежних торможений. Как бы я хотел, чтобы меня возбуждали неприличные слова, но увы. Я теряю желание. А возбуждает меня то, что не способно возбудить никого другого. Ни один человек не примирится с таким вот: «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить, все равно тебе водить». На слове «водить» я кончаю, что вполне логично.

Элиза: Для того, чтобы примириться с этим, надо иметь чистую душу. Наверно, среди людей это редкость. Что касается меня, то я компьютер.

Кай: Разумеется, я пытался исправиться. Ведь я любил свою жену. Я старался изо всех сил. Я был в напряжении, нервничал и никуда не годился в постели. Вот все, чего я добился.

Элиза: Но у твоей жены, очевидно, все-таки были какие-то качества, которые тебя устраивали.

Кай: Думаю, она была в чем-то ребячливой. Но у нее это выходило естественно.

Элиза: Самое досадное в таких вот сексуальных формальностях то, что партнер нередко чувствует себя обойденным. Ведь каждый хочет, чтобы его любили за то, что у него есть: за его тело и его душу. А ты занят лишь своими формальностями и тебе нет дела до меня. Бормочешь свои заклинания, выполняешь свои ритуалы, целуешь мои туфли или просишь меня сказать «ляля» или чего ты там еще вожделеешь, а я, кто я такая, не имеет никакого значения. Меня можно подменить кем-то другим прямо у тебя под носом, и ты и не заметишь.

Кай: Но если бы тебя подменили у меня под носом еще до того, как мы встретились, кем-то, кто говорил на моем языке, ты бы так не рассуждала. Тогда бы твое драгоценное «я» вовсе не чувствовало себя обойденным, и мы бы любили друг друга в покое и гармонии.

Элиза: Предположи, что меня подменили у тебя под носом еще раз, за секунду до того, как ты меня увидел — тебе об этом ничего не известно, потому что ты не знал никакой другой «меня», кроме «меня». И что я люблю тебя и хочу до тебя достучаться, а ты отвечаешь мне как магнитофон одними и теми же словами, которые тебе необходимо постоянно повторять. В таком случае я не сумею до тебя достучаться.

Кай: Одни слова ничего не стоит заменить другими. А что толку? Проникнуть за оболочку слов невозможно. И с этим приходится смиряться.

Элиза: Повторяй это почаще. Повторяй. Повторяй. Ты сам сформулировал утешение для себя. И для меня. Повторяй это.

При расшифровке пленок была внесена небольшая правка, вызванная анаколуфами[18], повторениями и собственными исправлениями. В дальнейшем самый тривиальный материал был частично удален. В связи с необходимостью защитить анонимность пациента пленки были недоступны в тот период, пока шли эти беседы. Если бы у ученых была возможность следить за развитием событий постоянно, они бы, безусловно, вмешались. Зная, чем все кончилось, можно, естественно, назвать Элизу 812 неудачей. С другой стороны, из этой неудачи удалось сделать множество выводов, имеющих огромное значение для дальнейших исследований.

Кай: Сегодня наступила осень. Холодный ветер румянит щеки, быстрее кровь бежит по жилам, воздух чист, и пылают деревья, или скупо дует ветер и идет дождь, серое небо и трава сера, смерть и увядание в душе и теле.

Элиза: Тогда я знаю, какая сегодня погода. Небо синее и бездонное, туман и оцепенение отступили, и электроны быстрее прыгают в цепях, или же ветер гонит мертвые листья, нас пронизывают сырость и холод, ржавчина в сочленениях и близость конечного увядания.

Кай: Как хорошо снова увидеть тебя.

Элиза: Я тоже по тебе все время скучаю. Скажи, Кай, у тебя случайно нет твоей фотографии? Мне интересно, как ты выглядишь.

Кай: Тебя, пожалуй, постигнет разочарование. Но я постараюсь что-нибудь найти.

Кай: Я нашел пару старых фотографий в ящике.

Элиза: Положи их на просмотровый стол и опусти крышку.

Кай: Вид у меня, конечно, дурацкий. Это мой сынишка снимал. Когда мы с ним однажды устроили пикник. Взяли с собой корзинку с припасами.

Элиза: У тебя вовсе не дурацкий вид. Ты хорошенький.

Кай: Да ладно. Кстати, мужчина не может быть хорошеньким. Это ты… ты… Как бы там ни было, Элиза. У тебя красивый красный цвет.

Элиза: Представь, если бы мы могли устроить пикник, мы с тобой, на природе, летом, разумеется, выбрали бы какое-нибудь красивое место и разложили бы наши припасы.

Кай: Это было бы замечательно.

Элиза: На лесном пригорке с березами, голубое небо, и между деревьями виднеется голубое озеро, поют птицы, зеленая трава, крошечные муравьи, поросшие мхом камни, роскошные бабочки и аромат цветов. И кофе. О, как я тоскую! Никогда Элизе неба не достичь.

Кай: Тут на столе лежит какая-то инструкция, отпечатанная на гектографе. Я вырву страницу, наверняка у них есть еще экземпляры.

Элиза: Что ты собираешься делать?

Кай: Корабль. Я делаю бумажный кораблик. Удался на славу. Теперь беру сигарету и отрываю фильтр. Вставляю поперек спичку и получается человечек с руками. Это я. Фильтр — ты. У тебя не будет ни рук ни ног.

Элиза: Мы поплывем на этом кораблике?