Охота на свиней - Биргитта Тротциг

К вечеру наваливается усталость. Вопрос уже не в том, чтобы не сбавлять темпа, вопрос в том, чтобы вообще иметь силы идти. Он идет.

За невысоким подъемом местность становится еще более труднопроходимой. Наступает ельник. Постепенно он становится все гуще. Задушенный подлесок образует колючие преграды между стволами. Мертвые, поросшие лишайником деревья стоят, пока не упадут. Борясь с усталостью и сабо, он упрямо продирается вперед. С точки зрения ботаники, этот тип растительности можно назвать тропическим лесом. Если это дорога к Якобсгатан, то находится улица явно не за поворотом.

Небо затянуло тучами, и он боится потерять ориентацию. И тут набредает на ручей. Сперва он пьет. Потом принимает решение идти вдоль ручья. Вода не всегда выбирает самый прямой путь, но никогда не течет кругами. Пока не смерклось, он шел вдоль ручья, думая лишь о том, что надо идти вдоль ручья. Он страшно устал.

Надо найти ночлег. Скоро не будет видно ни зги. До того, как взойдет луна, пройдет еще несколько часов. На откосе я различаю высокую ель. По дороге туда я ломаю еловые ветки, чтобы подложить под себя. Шаря руками под елью, я с удивлением замечаю, что земля уже устлана ветками. Щупаю хвою — иголки не осыпаются. Кто-то, должно быть, лежал здесь совсем недавно. Кто-то другой шел той же дорогой. Она должна куда-то вести. Я кладу новые ветки на старые, сворачиваюсь калачиком — лежать почти мягко. Измученный, я засыпаю.

Перед самым рассветом я просыпаюсь от холода. Во сне она обернулась, почти полностью, но я вынужден проснуться. Подожди, любимая, подожди! Я иду, я приду к тебе, подожди! Но холод безжалостно будит меня.

Ночью прошел небольшой дождь. Может, он уничтожит все следы, думаю я с оптимизмом. Небо по-прежнему затянуто тучами, но мрак уже не такой плотный. Как бы то ни было, я должен двигаться дальше, чтобы согреться. Соберись с силами! Надо собраться с силами.

Мышцы одеревенели, но тело все-таки отдохнуло. Я иду, подожди! Когда рассветет, я выну бумажку и прочитаю послание. Я знаю, что в нем. Послание короткое, сформулировано просто, его легко выучить наизусть. Но мне хочется перечитывать его вновь и вновь, буква за буквой, оно придает мне сил. Этот текст — моя надежда и вера. Скала, на которой я строю свою жизнь.

Как медленно наступает день. Ручей прокладывает себе путь по руслу из хвоща, среди папоротниковых склонов. Лес все тот же. Должно быть, утро.

Внезапно среди стволов просвет. Я стою на дороге. Большак, очевидно, недавно проложенный, ухоженный, разрезает лес надвое. Ручей минует дорогу под бетонным мостиком.

Я сажусь на обочине, чтобы собраться с мыслями. У меня за спиной лес и болото, лес, о котором я ничего не знал — когда он кончится, кончится ли вообще, выйду ли я из него живым. Теперь речь идет о новом усилии, новой надежде и новых опасностях. Я вновь вынимаю бумажку и читаю священный текст: Якобсгатан 18.

Потом огромное облегчение сменяется великим страхом. Я потерял направление, а дорога ведет в противоположные стороны. В одной стороне место, откуда я пришел. Ты должен сделать выбор.

Выбор свободный, ибо ты не знаешь последствий. Если бы знал последствия, то вообще бы не оказался в положении, когда приходится выбирать. Твоя слепота есть предпосылка твоей свободы. Однако сейчас ты свободен; ты выбираешь и несешь ответственность. Ответственность требуется всегда и только от того, кто не ведал, что сотворил.

Ты сидишь на обочине, и страх сжимает тебе горло. И ты перекладываешь ответственность на высшие силы, те высшие силы, которые по-настоящему несут ответственность, игривый случай, управляющий нашими жизнями.

Ты берешь пустой спичечный коробок, одно из твоих достояний. Этикетка — орел, обратная сторона — решка. Орел означает направо, решка — налево. Ты решаешь подбросить его одиннадцать раз, для большей надежности. Пять раз выпадает орел, шесть раз — решка. Стало быть, налево.

Решение принято. Наполнив в последний раз желудок водой из ручья, ты отправляешься в путь. Сейчас стало намного легче. Дорога на редкость удобна по сравнению с непроторенной местностью. Должно быть, верная дорога. Ты должен идти, продолжать свой путь, искать Якобсгатан до скончания времен.

В пустынной тишине вдалеке слышится шум мотора. Ты бежишь в лес и прячешься. У тебя не хватает духу. Рано или поздно тебе ведь придется поговорить с кем-нибудь, раздобыть информацию, раздобыть еду. Но не здесь, не сейчас. Мимо проезжают два тяжелых грузовика с грузом досок. Час или два спустя мимо проносится автобус. Не сейчас, не здесь.

Лес изменился. Он очищен. Густой кустарник, мертвые деревья вырублены. Ты минуешь старую вырубку, поросшую свежим молодняком. Скоро появятся поля и пашни. Не так уж скоро. Но вот они.

Уходящий вбок проселок ведет к маленькому домику на околице деревни. Там могут быть люди, но не слишком много. И рано или поздно ты должен рискнуть. Ты делаешь выбор. Осторожно, с оглядкой, ты крадешься по узкой тропе.

Вскоре ты видишь избу, прямо у обочины за забором, совсем маленькую избушку, ниже сирени, меньше дровяного сарая. В огороде возится старуха, дергает морковь.

У тебя мелькает мысль, что лучшего и желать нельзя. Ты сможешь спросить старуху, как добраться до города, об автобусном сообщении, ты выудишь из нее всевозможные сведения, необходимые, чтобы не привлечь внимания. Да и съестным она, можно надеяться, поделится. Беда, если она окажется зловредной и подозрительной и захочет предупредить соседей. Но то, что она старая и слабая и ты имеешь физическое преимущество, все-таки придает некоторую уверенность. Ты стыдишься подобных мыслей, но когда речь идет о выживании, обнажается то, что составляет условия жизни.

— Добрый день. Извините, что появился вот так. Скажите, вы не продадите мне моркови? Я голоден.

— Отчего же. Господин голодный, само собой. Входите, я вам бутерброд сделаю.

В избушке одна-единственная комната, но сразу видно, что старуха не из бедных. Мебель незамысловатая, но возле большой дровяной печи стоит современная газовая плита (газовый баллон, наверно, снаружи), на печной полке — водяной бак с ручным насосом (подключен, очевидно, к колодцу), у нее есть даже холодильник, у нее есть электричество и телефон. И кошка.

— Садитесь, господин хороший, отдыхайте, а я на стол соберу.

Он сердечно благодарит и усаживается.

— Тесновато стало после того, как я все это накупила. Но я в этой избе родилась и здесь же собираюсь помереть. Когда муж был жив, мы жили в городе. Он работал на целлюлозном заводе. Сыновья разлетелись в разные стороны. Но дочка осталась в городе. Она — инженер. Она иногда звонит, интересуется, как у меня дела. Хлеб я сама испекла. Масло из лавки. Молоко от соседей.

Старушка разговорчива, думает он. Тем лучше. Узнаю кое-что полезное. А она и впрямь приветлива и щедра. Надо будет сюда как-нибудь вернуться, отблагодарить ее.

Он ест, тщательно прожевывая пищу, и чувствует, как вместе с силами к нему возвращается уверенность. Город, о котором говорит старуха, наверное, какой-то другой город, заводской поселок, по всей видимости. Но настоящий город — он чувствует, как этот город начинает всплывать в нем, утонувший город, который иногда мелькает на глубине, среди волн, но он всплывает, поднимается из моря со своими домами, улицами и людьми, и он узнает его, он помнит улицы, движение, перезвон колоколов на башне ратуши, товары в витринах, остановку, где он, стоя среди других людей, выглядывает автобус, автобус, идущий на Якобсгатан, домой. Я иду. Она ждет.

Старуха почистила морковь. — Вот вам на закуску, — говорит она. — Вкусная, ежели есть хочется, да и так хороша, и для зубов полезно. Я сегодня утречком решила выдернуть несколько штук, потому как пятница.

Ценная информация, отмечает он про себя. Стало быть, пятница. Только вот интересно, почему старуха считает, что именно в пятницу лучше всего дергать морковь? Ну да пусть продолжает говорить.

— Вы, значится, через лес пробирались, без всяких припасов, а ягод в это время уже нет, осень рано пришла, правда, брусника есть: само собой, ежели знать, где искать. Но вы-то не знаете.

Откуда ей известно, что я пробирался сквозь лес? Ладно, наверно, об этом можно догадаться. Пусть ее, подождем, а пока поедим.

— Торфяник совсем недалеко, ежели идти напрямую. Вы не приметили тропинку, что идет между нами и морошковым полем? Я там в былые времена не одну корзину морошки насобирала.

— Я не видел никакой тропинки.

— Перешагиваете ее и не видите. Ну-ну. А вместо этого забредаете в старый лес и ходите кругами, пока не наскакиваете на ручей, идете вдоль него и напоследок выходите на большак. Крюк порядочный сделали, нечего сказать. Сейчас кофе пить будем.

— Эта тропинка, о которой вы говорите, она ведет дальше, мимо торфяника?

— Она доходит до края торфяника, а потом сворачивает к вырубке. Оттуда гужевая дорога ведет к большаку, а там до города рукой подать. Перед торфяником есть высохшее болото, и там охотничий домик.