Прямой наводкой по врагу - Исаак Кобылянский

В июне с десяток вечеров подряд мы, офицеры-артиллеристы, подолгу «хорошо сидели» в нашей комнате рядом с казармой. Наши «посиделки» начинались примерно через полчаса после отбоя, когда солдаты уже спали. Начинали мы с бесед под первые глотки крепкого самогонг-первача, который называли «сучковкой» по фамилии его производителя#p2. Под «сучковку» наши беседы быстро оживлялись, и вскоре кто-нибудь затягивал первую песню. Пели все с душой, песни сменяли одна другую. Так продолжалось довольно долго. Сигнал к завершению «посиделки» подавал Митрофан Дмитриев. Стоило ему затянуть «Ой да ты кали-и-нушка...»,как все присутствующие знали — Митрофан перебрал. Товарищи помогали ему раздеться и укладывали в постель. Он засыпал мгновенно, а мы перед сном открывали окна в прокуренной комнате и убирали со стола.

В конце мая произошло еще одно запомнившееся событие! Из штаба поступило распоряжение направить к месту построения полка всех солдат и офицеров, награжденных двумя или более орденами. Из артиллеристов туда отправились Любченко, я (у обоих было по четыре ордена), командир орудия моей батареи богатырь Дмитрий Щербинин (полгода назад он заменил убывшего в училище Пантелеева) и командир взвода минометчиков Алексей Брик. Когда мы прибыли к месту сбора, там собралось человек сорок. Нас выстроили в шеренгу и объявили, что командир полка сейчас начнет отбор кандидатов на участие в параде в честь победы над Германией, который скоро состоится в Москве. У меня даже дух захватило! Рядом с Рубцовым стоял его адъютант, державший вертикально какую-то длинную свежеобструганную планку. Прибывшие по одному подходили к адъютанту, и становились рядом с планкой. Кто был короче ее, выбывал из конкурса. Увы, длина планки составляла 170 см, а мой рост не превышал 169 см! Любченко тоже не вышел ростом. На парад отобрали всего несколько человек, Щербинин и Брик были среди них.

За время нашего долгого пребывания в Пиллау командир полка несколько раз устраивал мне выволочки, большей частью незаслуженные. Я по молодости не мог сдержать раздражение и в конце концов резко заявил, что служить под его началом не желаю и перешел бы в другую часть. «Пиши рапорт!» — отреагировал Рубцов, и я тут же написал. Так, дней за десять до передислокации в Россию, я оказался в резерве артполка нашей дивизии.

В Козельске

Местом базирования дивизии в СССР стал Козельск, голодный захолустный городок, запомнившийся топкой осенней грязью и высокими сугробами зимой. Здесь прошли скучные четыре с лишним месяца моей службы, точнее, безделья, в резерве артполка. Истосковавшись за годы войны по Вере и по родительскому дому, я со дня капитуляции Германии, а особенно, оказавшись в своей стране, да еще и без серьезных обязанностей, всей душой стремился поскорее попасть в Киев и предпринимал необходимые шаги.

Ночевал я в Козельске вместе с другим «резервным» лейтенантом в покосившейся избенке, которой владела одинокая, еще не старая, но удивительно некрасивая женщина, жившая здесь со своей шестидесятилетней матерью. Мы снимали у хозяйки полутемную комнатушку, где находились только ночью. В середине декабря мой напарник неожиданно покинул Козельск, а на следующий день мать хозяйки объявила мне ультиматум: либо привези воз дров, либо спи с моей дочерью, либо съезжай куда хочешь. Из трех зол я выбрал наименьшее — дрова, зная, что в штабе артиллерии дивизии уже начали оформлять документы на демобилизацию. Но это было уже в декабре, а до этого я не прекращал попыток уехать в Киев хотя бы ненадолго. В письмах родителям просил прислать мне официальную телеграмму о чьей-нибудь тяжелой болезни; их и Веру просил разыскать в институте документы, подтверждавшие, что я учился на втором курсе. В свою очередь подал рапорты командованию об увольнении в запас как не имеющего военного образования и, независимо, о предоставлении положенного отпуска за годы военной службы. Все мои бумаги были приняты, но дело не двигалось. Многих рядовых и сержантов из полка уже уволили, а судьбы офицеров-артиллеристов решали в штабе артиллерии дивизии, в Калуге. Надоедать тамошним кадровикам я не имел возможности, и приходилось терпеливо ждать. А ведь до дома, до Веры было так близко! И становилось все труднее переносить тоску и безделье.

Рискованная самоволка в столицу

Лишь однажды за время службы в Козельске мне удалось внести разнообразие в свою унылую жизнь. Читатель, наверное, помнит, что я потерял очки перед самой отправкой на фронт и все эти годы пользовался биноклем вместо очков. И вот в конце ноября 1945 г. я получил в нашей санроте направление в медсанбат дивизии, располагавшийся в Калуге (из полка туда регулярно отправлялись грузовики). Здесь проверили мое зрение и сказали, что оформят заявку на очки через медслужбу округа, но предупредили, что дело это нескорое и займет пару месяцев.

Слегка огорченный, я пошел на автостоянку дивизии разыскивать наш грузовик и вдруг услышал громкий призыв: «Славяне, кому надо в Москву, сейчас выезжаю, нужен один пассажир!» Не задумываясь о возможных последствиях, я подошел к водителю трофейной легковушки и объявил, что готов ехать. Оказалось, автомобиль, принадлежащий кому-то из начальства, перегоняют в Москву для ремонта.

Ранним морозным утром следующего дня я позвонил в дверь знакомой с 1936 года квартиры по улице Чернышевского, и состоялась трогательная встреча с моими близкими: добрым стареньким дедушкой, сестрой мамы тетей Марусей и двумя ее дочурками. Тетя вскоре убежала на работу, а я выслушал рассказ деда о его встрече с моим фронтовым товарищем. История началась в феврале 1945 г., когда я на фронте получил письмо из подмосковного госпиталя от тяжело раненного в минувшем месяце Якова Закерничного, тогдашнего командира орудия моего взвода. Спустя несколько дней я написал тете Марусе и попросил ее навестить моего боевого друга. Теперь я узнал, что в госпиталь отправился с гостинцами мой 80-летний дед. Он мужественно преодолел далекую дорогу до Павловского Посада и разыскал Якова. Тот был несказанно рад посетителю и гостинцам, рассказал деду много лестного о внуке, а перед расставанием уговорил-таки старика выпить четверть стакана водки. Вот каким молодцом оказался мой тихоня-дедушка!

Затем я переоделся в пальто тетиного мужа (он еще не вернулся из армии) и пошел побродить по Москве. Напрочь отвыкший от городской жизни, я любовался столицей: прокатился в метро, разглядывал витрины магазинов, вывески; афиши. Во время полуторачасовой прогулки несколько раз наблюдал, как группы комендантского патруля останавливают военнослужащих и проверяют документы. Стало не по себе, и я заторопился к тете. Следующим утром, натерпевшись страха, так как уже был в шинели, я благополучно добрался до Киевского вокзала, откуда должен был ехать до Сухиничей.