Повелитель морей - Поселягин Владимир Геннадьевич

Тот подвал, где находились раненые и медперсонал санроты (я их Взором засёк, в тяжёлом положении они были), откопали и сейчас уже последних эвакуируют. Потом нашли большой склад боеприпасов к немецкому оружию, тут же рядом – штабеля мин к миномётам, гранаты. Этот склад находился фактически на передовой, и немцы надеялись, что наши не заметят его во дворике. Тихо вырезав охрану, наши закинули ящики на плечи и бегом направились в расположение, создавая мелкие склады боеприпасов. Большая часть бойцов уже вооружена немецким оружием, особенно автоматами, и такое пополнение боеприпасом их порадовало. К складу с нашей стороны был проход, по нему бойцы с ящиками и бегали.

Кроме того, в некоторых подвалах помимо чудом выживших жителей города, которых тут же эвакуировали, находили ротные склады, оставленные советскими частями, ранее державшими здесь оборону, тоже всё в дело шло.

Пока наступление остановилось, обе стороны вели перегруппировку сил, подходило пополнение, подносились боеприпасы, уносили раненых и убитых. Я уже хотел было вернуться, как вдруг заметил Взором, что по следам танка (их видно, если знать, что искать) идёт группа командиров. Одного капитана я узнал, он из штаба дивизии, плюс отделение бойцов комендантского взвода: в городе на освобождённых территориях ещё постреливали одиночные немцы. А вот двое других в форме политсостава были мне незнакомы.

И нет, это не арест за расстрелянных немецких лётчиков, как можно было подумать. По блокнотам в планшетках и фотоаппарату ясно, что это пишущая братия – военные корреспонденты. Я ведь в этом наступлении выступал в качестве основной пробивной силы. Где шли на прорыв, сразу вызывали меня, и я сносил оборону немцев, расчищая проезд и двигаясь дальше. Проблема в том, что не везде моя машина могла проехать: некоторые дома складывались или разваливались. Похоже, о моём танке хотят заметку написать.

Быстро отряхнувшись от пыли, я отстегнул командирский ремень, пока убрав его, накинул немецкую сбрую с подсумками для магазинов к МП, автомат – на боку, на ремне – кобура с пистолетом. Вид я теперь имел бравый и боевой. Вот танк… Да, с танком проблема. Краски практически не осталось, броня покрыта свинцом – пули оставляли следы, да и осколки нанесли множество царапин. Немцы хоть и не могли ничего сделать с таким монстром, но всё же как бороться с ним, знали: били из противотанковых ружей и карабинов по смотровым щелям и приборам, стараясь их повредить. И, по сути, им это удалось – всё разбито. Только мои големы ими как не пользовались, так и не пользуются, так что немцы лишь понесли огромные потери, стараясь повредить моей машине, и не более.

Встретил я гостей на подходе, мы познакомились, товарищи действительно оказались из газеты, из «Красной звезды». Между прочим, известная и уважаемая армейская газета. Сообщив, что остальные танкисты из моего экипажа ушли на кухню, а я тут за машиной присматриваю, дал себя сфотографировать. Встал сбоку от танка, положив руку на ствол орудия с давно уже отлетевшей, облупившейся краской. На башне танка можно было рассмотреть контур красной звезды. Вот так меня улыбающегося и сфотографировали, взяли интервью и направились обратно.

Командир спросил меня, когда закончится пополнение боекомплекта. Я ответил, что уже всё пополнено, жду, когда экипаж вернётся, тогда и выдвинемся.

А тут как раз последовал новый налёт, за которым я с интересом наблюдал. Капитан, приведший корреспондентов, бросился к танку, крича, чтобы я открыл огонь: он видел, что пулемёт в порядке и снаряжён.

Я лишь отрицательно покачал головой, пояснив:

– Не могу, политуправление запретило мне стрелять по немецким лётчикам. А в самолётах сидят именно они. Если хотите – пожалуйста.

Я отошёл, давая ему доступ к пулемёту. Капитан лишь злобно выругался и, встав к оружию, начал вести огонь. Видимо, о ДШК он лишь слышал: выдал длинную очередь на всю ленту и запорол ствол. Конец машинке. Об этом я ему и сообщил.

Остановить немцев капитан не смог, но они заметили обстрел и, прекратив штурмовку, отлетели. В принципе, груз они скинули на наших, да и на свою пехоту тоже, так что потянули к своим. Капитан, матюгаясь, покинул танк и, нагнав корреспондентов, что нас фотографировали, увёл их, а я вывел из провала подвала големов, тут же занявших места в машине, и один из них быстро сменил ствол пулемёта на запасной, сам механизм в порядке был.

Танк еле завели, да и сам двигатель что-то сбоить начал, а ведь воздушный фильтр поменяли. Урча движком, мы покатили обратно. С нахождением немецкого склада боеприпасов бои стали ожесточённее: к своему оружию боеприпасов уже не хватало, но многие бойцы перешли на немецкое вооружение и, получая боеприпасы, вели прицельный или беспокоящий огонь, а иногда и заградительный, когда немцы, атакуя, пытались вернуть свои потерянные позиции. Смогли освоить три батальонных миномёта, найдя трёх миномётчиков, которые составили расчёты из добровольцев. Били по огневым точкам противника, не особо получалось, но опыт постепенно рос, и цели мины почти накрывали.

Особенно хорошо пошли ротные миномёты, из этих небольших миномётов можно стрелять через окна из помещения, что бойцы и делали. Вскоре стало известно о двух парнях, которые настолько хорошо их освоили, что первым же выстрелом затыкали немецкие пулемёты или закидывали мины в окна домов, где засели немцы. Им мины к миномётам приносили в первую очередь. Я понаблюдал за их работой. Парни – уникумы, они ведь сегодня эти миномёты впервые увидели.

Я подкатил к штабу дивизии, покинул бронемашину и, пригибаясь (артиллерия работала), спустился в подвал. Тут шла боевая работа. К слову, это новое место штаба, он приблизился к передовой.

Найдя комдива, я обратился к нему.

– Чего тебе? – недовольно повернулся он ко мне. – Танк в порядке?

Только что потеряли два дома, наших бойцов оттуда выбили, вот комдив и кричал в телефонную трубку, что комбата под суд отдаст, если оба дома не вернёт, а желательно и ещё парочку у немцев отобрать. Дивизия, перегруппировавшись, готовилась дальше освобождать этот район. Соседи по флангам тоже что-то готовили, но я бы на них не надеялся: потери у них большие, наступать нечем и некем.

Тут в подвал спустился капитан, да и корреспонденты были с ним. Я же тем временем доложил комдиву, что танк в порядке, экипаж готов к бою, но есть предложение.

– Говори, – велел комдив.

– Немецкая артиллерия. Со мной на связь вышли знакомые разведчики, они вроде армейского уровня. Говорят, могут корректировать огонь. А моя гаубица в танке вполне накрывает тот район. Прошу разрешения поработать по артиллерии противника.

Там у города у немцев шестнадцать крупнокалиберных батарей. Хочу их все прочесать.

Как бы вторя моим словам, снаружи снова грохнуло, и сверху посыпался мусор.

– Да, артиллерия нам дышать не даёт. Добро, действуй. Даю час на это, после снова присоединишься к тактическим группам.

С танком оказалось куда легче и быстрее отбивать дома и освобождать район, пушки такого не дают, да и немцы выбивают расчёты, как ни прячься за щитом. Надеюсь выполнить поставленную задачу до наступления темноты.

– Разрешите идти? – кинул я руку к виску.

– Идите.

Я направился к выходу, а капитан, подскочив к комдиву, что-то зашептал ему, тыча в меня пальцем, после чего комдив рявкнул в мою сторону:

– Туманов! А ну стоять! Вернитесь.

Вернувшись, я вопросительно посмотрел на него.

– Товарищ боец, потрудитесь объяснить, почему вы отказываетесь вести огонь по самолётам противника?

– Согласно письменному приказу товарищей из политуправления, – доставая из кармана приказ, пояснил я. – По их мнению, в кабинах сидят живые лётчики, будущие военнопленные, а военнопленных убивать нельзя, это бесчеловечно.

Комдив, изучив приказ, со злостью смял его, но тут же выправил и сказал мне:

– Можете сбивать немцев, я вам лично разрешаю.

– Письменный приказ, пожалуйста.

Приказ мне быстро оформили, штаб всё же, а когда я выходил, комдив передал приказ от политруков главному особисту, чтобы разобрался и вставил фитили этим двум придуркам. Оба политрука тут же находились и струхнули изрядно. Ситуация, конечно, интересная, но по мне так правильная: нечего лезть в те дела, в которых не разбираешься.