Ларочка - Михаил Попов

Всякий раз Лариса давала себе слово — во время следующего разговора, наконец, с ним поговорить, и всякий раз у нее, непонятно в силу чего, ничего не получалось.

Была одна отговорка. Лариса понимала, где–то там у себя в глубине, что это именно отговорка, но была благодарна ей, что она у нее все же имеется. «Я тебе не Германия не могу вести войну на два фронта» — сказала она как–то Агапеевой, когда очередной их разговор вильнул в сторону ее отношений с сыном. Смысл был в том, что претерпевая такой напряженный роман с генералом Белугиным, роман как казалось ей чреватый важнейшими жизненными изменениями в самом ближайшем будущем, она не могла распылять свои психологические, моральные силы и в иных направлениях.

Она уговаривала себя, что здесь ей достаточно поддерживать статус кво. Вот, когда все выяснится с Белугиным, а там все выглядело как уже созревшее яблоко, вполне готовое к падению, тогда и другие гордиевы узлы развяжутся сами собой.

При всей своей сложности и тяжести, история с сыном обладала одним выгодным качеством — стабильностью. Нет ничего боле прочного, чем состояние взаимной недоговоренности. Пусть пока будет так, как есть.

И Лариса кидалась к телефону, чтобы слиться в почти непрерывной беседе с подругой.

Агапеева стала для нее просто нестерпимо важна. Она соглашалась выслушивать все бесконечные речи Ларисы, обсмаковывание мельчайших деталей ее последнего разговора с Белугиным, и сопоставление его с предыдущими разговорами, ради обнаружения возможно какой–то новой тенденции в отношениях.

Гапа была тем еще ценна, что владела всей информацией о семейной жизни генерала. И обо всех мельчайших изменениях, что в этой жизни произошли или собираются произойти.

— В армии ничего нельзя скрыть. Все все про всех…

У генерала заболел младший сын. Не то чтобы очень опасно, но болезнь, требующая особого родительского внимания.

Лариса с облегчением вздыхала. Так вот, что означает белугинский ранний отъезд из ее кровати. Значит, и правда помчался за лекарствами. Это была реальная аптека, а не отговорка.

В следующий раз он пропал сразу на неделю. Наглухо, ни звоночка, ни слова. Лариса извелась бы, и, вполне вероятно, дошла бы до каких–то сокрушительных поступков, если б не подруга.

— Опять сынок.

— Тоже заболел?

— Задолжал. Белугин отмазал его от армии, и хочет сделать из него бизнесмена. Он бросил автомастерскую, и теперь поставляет продукты для каких–то частей в каком–то округе, не знаю точно, коммерческая тайна сильней военной.

— Ну и?

— Залетел, в смысле, кинули его, поверил кому–то там. Отец умчался спасать его.

Вернувшись, Белугин объяснил все примерно так же. Назвал сына оболтусом, что ей было приятно, мол, не только у меня чадо с недостатками.

Но все равно, недельное исчезновение, Лариса решила использовать как повод для нажима.

Ну, когда? Когда ты окончательно переберешься ко мне? Ведь сколько раз говорили. Белугин задумчиво манипулировал фуражкой. Действительно, надо было что–то решать.

— Мне нужно еще один раз съездить в округ.

Как было понимать эти слова?

При этом на все «официальные» мероприятия генерал отправлялся исключительно с Ларисой. К ней привыкли, даже образовалось у нее, что–то вроде отдельного авторитета, ее привечали даже, когда она не держалась за генеральский рукав.

Постепенно у нее появлялось и к этим собраниям такое же отношение, как и к самому Белугину. Когда же?! Господа генералы! Много и с пафосом намекалось, что силы накопленные велики, почему же нет приказала к решительному шагу?!

Ельцинская власть прогнила, всем видно. Вокруг вьется множество людей еще какой–нибудь год назад не побрезговавших бы и приблизиться к такой вот генеральской компании. А теперь уже и они чуют — пора! Крысы прибежавшие с тонущего корабля.

Лариса надавливала на Белугина с двух направлений.

Однажды утром зазвонил телефон.

— Хочешь, поедем со мной? — Предложил генерал в своей манере.

Конечно, она согласилась. Не спрашивать же — куда?

30.

— Ты должна ему помочь.

— Дядя Ли, последние годы я только тем и занимаюсь, что пытаюсь до него достучаться.

Старик еще больше сдал, и без того маленький и сухощавый, совсем перешел в насекомое состояние тела. Полюбил рассуждения на тему своего переселения «в богадельню».

— Я не про то сейчас, Ларочка. Я про то, что его вот–вот забреют.

Время летит!

— Ты сама должна понимать, что такому мальчику как Егор туда нельзя никак, и даже в мирное время, не говоря уж про сегодня.

Лариса почувствовала сильнейший приступ раздражения. Опять эта приглушенная проблема начинала подниматься в полный рост.

— Я дочь офицера и…

— И люби свои военные марши, и не болтай глупостей, личная к тебе моя просьба. Лучше сразу дай Егору съесть какую–нибудь передозировку, и чтобы не мучился в чеченских окопах.

— Какие окопы, дядя Ли!

С годами бывший конферансье утрачивал свой безупречный выговор и безукоризненный грамматической строй речи. Он утверждал также, что почти забыл таблицу умножения.

— Белый билет, Лара, только белый билет.

— Послушай…

— И не говори, что у тебя не хватит связей. Хочешь моей могилы — бери, но мальчик!

— Он что сам просил тебя об этом.

— Но я же не слепой, Лара, он сразу впадает в такую прострацию, когда я завожу речь обо всей этой службе.

Лариса понимала, что раскатывать перед стариком склейку из идейных аргументов бессмысленно. Да, она всегда считала, что русская армия лучшее и важнейшее создание отечественной культуры. Это и семейная их Коневых мысль, и общественная позиция ее Ларисы Коневой на настоящий момент. И весь разлагающий яд берется от тихих, лукавых предательств в верхах, от того, что дети наших министров не идут в те самые чеченские окопы, а садятся на белые билеты, или еще хуже, едут учиться в Женевы и Лондоны. А ведь это не что–то, а искренняя родительская любовь питает повсеместное, сверху до низу, предательство. Россия — рыба с испорченной головой. И даже друзья… Вон Милован, под всю свою болтовню о Скобелеве, сынка Тимошу тихо отмазал, и даже рассказывал об этом в буфете как подвиге своего ума и изобретательности. Такие теперь подвиги. Причем, Тимоша этот гарный, справный парубок, аквалангист и драчун, не то что родимый тюфячок Егорка.

И какая же она сама будет борец за чистоту в рядах, за славу русского оружия, если своего рыхлого сынка откосит от его естественной мужской судьбы.

— Сын генерала Пуликовского погиб в Чечне…

Лион Иванович сердито замахал на нее цыплячьими лапками.

— Вот именно, сын генерала. Это их военное, генеральское дело. Сын генерала платит за право ускоренно самому стать генералом. Мы не знаем, может, он сам попросился. А тут другое. Интеллигентный мальчик и очень, очень грязная война.

— Хватит дядя Ли.

— Офицеры торгуют солдатами как крепостными. Все украдено или продано. Чеченские бандиты после боя приезжают расслабиться в московскую сауну. И ты хочешь, чтобы твой мальчик, единственный мальчик стал бараном в этих горах?

— Ему же еще почти год до призыва.

Лион Иванович молча ушел.

31

Участок был разделен на две примерно равные части, как и дом, купленный Коневыми в поселке Пуговичино. В их части сада имелось три старых, раскидистых, очень плодоносных яблони, несколько молодых слив и мертвая груша. Николай Николаевич сидел на крыльце в тельняшке и трениках, покуривал и прикидывал спокойным глазом объем работ. Нина Семеновна возилась с не разобранным барахлом в доме.

Лариса с Гапой осторожно блуждали между грядками, стараясь не запачкать дорогие туфли и брюки.

— Признаться, он меня окончательно сразил.

— Ты рассказывай, рассказывай. — Затягивалась папиросой Агапеева, она с презрением относилась к тонким сигареткам подруги, в том, как она сама курила, чувствовалась большая привычка к мужскому обществу. К тому же она сегодня была мрачнее обычного, нервнее и злее. Но своей роли конфидентки счастливой подруги не изменяла.

Лариса практически цвела, и если бы ей захотелось остановиться где–нибудь под окном, то пчелы ее скоро стали бы принимать за жасминное дерево. Так она благоухала и не только духами, но и порывами светлого настроения.

— Я почти с самого начала немного третировала его, ты помнишь, что слишком солдафон, прямолинейный, квадратный. В шутку, конечно. Да и, если честно сказать, мне нравилась его мужской стержень в сравнении с моим вялым лекторским контингентом. Слова болтать они мастера, а чтобы гвоздь забить, не говорю уж о мужском поступке…

— Ну, ну.

— Так вот ему, чтобы чуть–чуть позлить, намекала, что нет в нем артистической жилки. Я видела, что он все больше помалкивает, когда рядом какой–нибудь умник из моих.