Жизнь моя - Мишель Пейвер

Последний раз она была на этой дороге, когда ее мать везла их в аэропорт, на следующий день после трагедии. Тогда она была шокирована, потрясена. Слишком потрясена, чтобы многое из этого помнить, как осознала она к своему облегчению. У нее вырвался судорожный вдох, и она поняла, что сдерживала дыхание.

— У прошлого нет власти, — сказала она себе. Она прочла это в каком-то журнале в парикмахерской. Так что это должно быть правдой.

Она припарковалась во внутреннем дворе и нашла ключ под камнем, где, как и говорил месье Меру, gardien, он и должен был быть, и вошла в дом. Еще одна волна облегчения. Она вдохнула лишь затхлость застоявшегося воздуха, сырости и паутины. Призраков на мельнице не оказалось.

Это была мертвая неприветливость дома, который стоял пустым и нетопленным долгие годы. И еще было темно. Она позабыла, какими крошечными были окошки, созданные для того, чтобы сохранять тепло, а не для того, чтобы пропускать свет. В разгар лета это было не страшно, наоборот — прохладу и влажность они только приветствовали. А теперь здесь было как в могиле. В холодной могиле.

Месье Меру любезно включил генератор еще накануне, но радиаторы все еще не были теплее температуры тела. Она повернула термостат, и внизу, в необозримой глубине подвала, раздался звук, похожий на атомный взрыв, — это подсказало ей, что бойлер, кажется, перешел на другую скорость. Месье Меру предупреждал ее по телефону о шумах. Если они прекратятся через пять минут, то все в порядке. Он только не сказал, что будет, если они не прекратятся.

Кухня была в жутком состоянии. Серые, вязанные крючком, занавески истлевали прямо на окнах. Коричневый, весь в пятнах, линолеум. Мрачный желтый свет одинокой сорокаваттной лампочки. Кухонный стол потерял одну ножку и пьяно накренился. Некогда под него заползло умирать какое-то маленькое существо. Антония подумала об Альфонсе и ощутила жалость. Она собрала пыльные останки в старую газету и вынесла во двор.

Вернувшись обратно, она твердо заявила себе, что по работе ей приходилось бывать и в не таких запущенных берлогах, поэтому нечего жаловаться. Но все равно сократила срок своего пребывания здесь с пяти до трех дней.

Неудивительно, что ее мать и сестра пали духом. Понадобилось бы, по крайней мере, пятьдесят тысяч фунтов и несколько лет нервного напряжения, чтобы втащить эти рассыпающиеся руины в двадцать первый век. И потом: кому они нужны? Придется распрощаться с мыслью о скорой продаже.

Она подошла к умывальнику вымыть руки. Прошло подозрительно долгое время, пока кран наконец выплюнул залп ржавой воды. Она сполоснула руки, затем вышла, чтобы принести из машины бакалею. Чудесным образом после долгого сна холодильник, дрожа, заработал, хотя она не стала бы зарекаться, что это надолго. Ничего страшного. Если он выйдет из строя, она сможет денек продержаться на французских тостах.

Она поднялась по лестнице, прошла мимо своей комнаты и бросила сумку в соседней. Ее комната хранила слишком много воспоминаний о Майлзе. Есть призраки или нет, но судьбу искушать не стоит.

Она распаковала багаж и за тридцать секунд устроила себе постель, вытряхнув спальный мешок, предусмотрительно захваченный из дома. Затем, натянув еще один шерстяной свитер, она вернулась на кухню, нашла под раковиной старую кружку Star Trek и до половины наполнила ее вином из супермаркета. Ладно, пусть еще только два тридцать дня, но в Англии-то на полтора часа меньше, поэтому можно считать это бокалом вина во время ланча.

Вино оказалось настолько мерзким, что она скривилась. Антония изучила этикетку. Ох, черт! В спешке она хватала с полок самое дешевое и теперь была счастливой обладательницей двух литров жидкости фабричного разлива: сиропно-розовый «Grenache» с красной пластиковой пробкой и очевидно лживой маркировкой. Если вино было натуральным, то Бхопал можно считать лимонадной фабрикой. Неудивительно, что оно стоило всего восемьдесят пенсов за литр.

С кружкой в руках она произвела беглый осмотр «добротных вещей» Каролины. Два боковых столика красного дерева, инкрустированный армуар в столовой и имитация тюдоровского стола в гостиной. Пересылка всего этого, пожалуй, стоила больше, чем сами вещи. Чертова Каролина!

Было только без четверти три. Долгий глоток нефти вернул ей мужество, и она решила, взяв быка за рога, прогуляться к источнику.

— La Sourça, La Sourça, — вызывающе напевала она, штурмуя склон. Но он оказался круче, чем ей представлялось по воспоминаниям, и вскоре она перестала петь, сберегая силы.

Шум реки остался далеко позади, звук ее шагов отдавался в ушах. Она шла мимо почерневших от мороза ягод шиповника, мимо голых зарослей ежевики и сухого шалфея. Склон холма встретил ее тишиной, не считая мрачного скрежета прошлогодней листвы на дубах, окаймляющих дорогу. Как будто зима одним морозным вздохом заморозила листву на ветвях. Она не слышала ни птиц, ни ящериц, не улавливала пряного запаха трав. Это была земля, оставленная всем, кроме зимы.

Она в ужасе осознала, что не ходила этой тропой со дня трагедии. Но, к огромному ее облегчению, и тропа не приютила духов. События прошлого касались кого-то другого. Она чувствовала себя так, словно совершает тур по старой-старой сказке.

Здесь, на этом повороте тропы, с неким мальчиком однажды произошел несчастный случай, и он умер. А здесь, на узком зеленом мостике над ущельем, другой мальчик стоял плечом к плечу с девочкой, и они вместе строили планы под лунным светом. А у входа в пещеру этот мальчик обнял девочку и поцеловал ее в первый раз.

* * *

Взгляд в пещеру подтвердил совершенно не призрачный статус этого места. Слабо пахло мочой, пол был замусорен разбитыми пивными бутылками и использованными презервативами. Даже журчание источника теперь напоминало ей шум сливного бачка в туалете, который не перестает течь.

— Нет, — вслух сказала она, — призраков здесь не водится.

Невозможно было представить, что когда-то она считала это место магическим.

Невозможно было представить, что сам Кассий поклонялся здесь богине.

Невозможно представить, что все это имело для нее значение.

* * *

…Прогулка к источнику заняла больше времени, чем она ожидала. Когда она вернулась на мельницу, было уже пять, и начинало смеркаться.

Как только она вошла в кухню, ее охватило безмолвие могилы. От дыхания шел пар. Ясно, радиаторы сделали все, что могли.

Она решила растопить камин в гостиной. Для этого пришлось захватить дров из старой поленницы у мастерской и виноградных лоз для растопки. Пламя вспыхнуло кратко и без жара, выдав клубы густого коричневого дыма, который разъел глаза и заполнил всю комнату. Затем оно погасло.

Она открыла окна, захлопнула двери и