Жизнь моя - Мишель Пейвер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она поднесла фонарик к часам. Четверть двенадцатого. Нет смысла возвращаться к телефонной будке и звонить водопроводчику, по крайней мере до трех. Ни один водопроводчик, считающий себя истинным каталанцем, не подойдет к телефону во время сиесты.
Задержавшись в морозной темноте на одно холодное мгновение, она подумала о Патрике и Нериссе, которые сидят за ланчем в Сент-Эвлали, а затем возвращаются в свой прекрасный, хорошо освещенный, натопленный маленький домик.
— Остановись! — сердито пробормотала она. — Остановись сейчас же. Собери дров, подвигайся — и все встанет на свои места! — Ее голос звучал тонко и неуверенно. Неубедительная бравада, если здесь было что-то от нее.
* * *
Она была во дворе — возвращалась от поленницы с охапкой виноградных корней, — когда наступила на кочергу, которая, лязгнув о старый бидон, вспугнула монстра в мастерской. Она закричала, монстр завизжал. Она упала на спину, виноградные корни рассыпались. Когда монстр выбегал во двор, она успела увидеть взлетающие копыта, гриву, грубую, как прелая солома, и ужасающе влажное сиреневое мясо там, где должен быть глаз. Затем монстр с грохотом скрылся.
Ушибленная и потрясенная, она села там, где упала, на грязные камни, борясь со слезами. Сначала Кассий, затем Патрик, а теперь это. Она закрыла глаза и уговорила себя сделать глубокий медленный вдох. Перестань… Перестань… Слезами горю не поможешь.
— С вами все в порядке? — прозвучал вежливый голос на английском в нескольких футах от нее.
Она открыла глаза и увидела Джулиана Пасмора, взирающего на нее с выражением беспокойства на приветливом квадратном лице.
— Не вполне, — пробормотала она неуверенно. — Меня только что атаковала бешеная лошадь.
Улыбаясь, он подошел к ней и осторожно помог подняться.
— Знаете, я не уверен, что у лошадей бывает бешенство. Это всего лишь маленькая упряжная лошадка месье Панабьера. Его зовут Ипполит. Вы его не бойтесь. В прошлом году у него была стычка с першероном — отсюда и глаз, то есть его отсутствие. — С тех пор он и отличается дурным настроением.
— Дурным настроением? Да он летел прямо на меня!
— Бедняга, наверное, был поражен. — Он посмотрел на рассыпанные коряги. — Может быть, я лучше отнесу это, пока они не намокли?
Она засопела. Она была невероятно рада его видеть.
Ей всегда нравился отчим Майлза. Когда она была тинейджеркой, он часто приходил на мельницу, чтобы распить бутылочку вина с ее отцом, и задавал ей интересные вопросы по поводу книг, но главное — слушал ее ответы. Даже во время той ужасной трагедии он был решительно добр к ней.
Он слишком милый, чтобы быть судьей, думала она, наблюдая, как он собирает виноградные корни. Хотя, наверное, он уже в отставке.
Он вежливо предложил ей помочь добраться до кухни, «если она не возражает». Она сказала, что не возражает. Затем он предложил спуститься в подвал, чтобы взглянуть «на этот бойлер».
— Моя дорогая девочка, я настаиваю. У нас был точно такой же много лет назад. Мы с ним старые противники!
Вернувшись через подозрительно короткое время, он вскипятил воду для чая, предварительно испросив на это ее разрешения.
— Вы невероятно добры, — сказала она кротко, держа свою кружку и чувствуя себя чуть ли не двенадцатилетней девочкой.
Он улыбнулся.
— У вас был такой вид, словно вам необходима помощь. Кроме того… — Он помолчал. — Я полагаю, что, столкнувшись с Деброй, вы испытали некоторый шок.
Прямота Джулиана Пасмора удивила ее. Но это было одно из тех его свойств, которые она любила еще ребенком.
— Для нее это тоже был шок. Могу себе представить.
Он пил свой чай и ничего не ответил.
— Знаете, — осторожно продолжила она. — Я и не думала, что кто-то из вас может здесь оказаться. Правда! Мне казалось, что это последнее место, куда бы вам захотелось приехать.
Его лицо помрачнело.
— Напротив. Мы проводим здесь все свободное время. Дебра превратила одну из пустующих комнат в свой офис. Факсы, компьютеры, сканеры. Думаю, что для нее эта долина… — он подыскивал слова, — стала местом, где она чувствует себя ближе к нему.
Антония разглядывала свой чай. Несмотря на то, что они находились в ее собственной кухне, она чувствовала себя незваным гостем.
— Я об этом не подумала…
Он поставил кружку и положил руки на стол. Это были хорошие руки — с широкими кистями и короткими сильными пальцами. Руки, созданные ласкать лабрадоров и успокаивать испуганных коней.
— Боюсь, у меня довольно сложная задача, просить вас… — сказал он.
Она ждала, гадая, что же последует дальше.
— Каждый год, примерно в это время, мы устраиваем маленькую вечеринку для деревни. Нечто вроде запоздалого réveillon. Приглашаются все, даже внезапно приехавшие. Это завтра, в семь…
Она дико оглядывалась по сторонам в поисках предлога для отказа.
Он поднял руку, чтобы предотвратить ее протесты.
— Прежде, чем сказать «нет», пожалуйста, выслушайте меня. Причина первая: приглашены решительно все, и было бы в высшей степени странно не пригласить вас. Причина вторая: там будет много народа. Так что вы можете не опасаться инквизиции, Пасморы полностью растворятся в толпе. — Примирительная улыбка неподдельной теплоты заставила Антонию пересмотреть свое мнение по поводу его способностей как адвоката. — И наконец, третья причина, если быть честным, единственно значимая: я думаю, встреча с вами могла бы очень помочь Моджи.
— Моджи? — без выражения повторила она.
— Имоджин, нашей дочери.
— Да. Я… я помню ее, конечно. Но я не… — она смолкла.
Его глаза сощурились от улыбки, на которую было больно смотреть. Он был на десять лет старше своей жены, значит, он уже давно перешагнул шестидесятилетний рубеж, и внезапно он стал выглядеть на свой возраст.
— Последние несколько лет для нее были тяжелым временем. Не знаю толком почему. Юность, я полагаю. Возрастное. По крайней мере, это то, на что приходится надеяться. — Она понимала, что на самом деле он не верит в это. — Патрик умница. Он — единственный, с кем она разговаривает. — Снова эта улыбка. — Конечно, ее мать и я — мы полностью за пределами этого. Хотя, мне кажется, что это довольно естественно для двадцатилетних. Нет?
Он с сомнением посмотрел на нее, словно ища поддержки. Антония была тронута тем, что он апеллирует к ней — женщине за тридцать, никогда не имевшей детей.
— Я не знаю, что делать, — сказала она беспомощно.
— Я просто подумал, — продолжил он, — что, поскольку она всегда восхищалась вами и даже более того — очень любила, для нее может
