Странники - Олег Красин

Он начал делать такие поступки, которые потом оправдывал в собственных глазах, и ему не было стыдно. А чего стыдится, если люди на чьем жизненном примере их воспитывали, поступали также, а то и хуже? Вот фронтовик Щелоков — министр внутренних дел. Фронтовики в глазах Бердюгина были люди святые, не щадившие своей жизни за Родину. Но вдруг про Щелокова начали рассказывать разные истории, одна хуже другой: взятки, убийства… Иные известные люди были не лучше. Оказывается, маршалы Жукова эшелонами отправляли награбленное добро в СССР, особо не стесняясь своих солдат, с кем вместе прошли дороги войны. Видимо, считали, что компенсировать военные разрушения в стране, в первую очередь, должны им.

Если эти люди оказались совсем не иконами, то почему Бердюгин должен быть святее папы Римского? Что позволено им, то позволено и ему. Нет, он никого не грабил, не воровал у государства, но моральные принципы, которыми руководствовался порядочную часть жизни, оказались размыты, словно непрочная земляная дамба бурными речными водами. Эта эрозия совести и привела к тому, что он перестал считать Родину Родиной, а друзей — друзьями.

Взяв бутылку коньяка, Бердюгин вылил последние капли, которых набралось ровно полрюмки. Он выпил, но ничего не почувствовал, хотя и выпил целую бутылку. Коньяк его не разобрал, будто кто-то разбавил водой. На этикетке стояла марка известного армянского коньяка «Ной».

«Странно — подумал он, — или я слишком пьян, или слишком трезв, чтобы что-то чувствовать. Почему молчат о Забелине? Теракт уже должен был состояться. Но шума нет».

Его взгляд скользнул по переключателю громкости в динамике поездного радио. Он вспомнил, что в поездах новости не передают — только музыку. «Как же там все прошло? Чеченцы не должны подвести, — продолжали вяло течь мысли в голове Бердюгина, — операция спланирована с учетом малейших неожиданностей. Да их и не может быть! Светка тоже не подведет. Она здорово помогла в Ростове».

Он подумал о Третьяковой.

Она была послушной в его руках. Выполняла все приказы. Женщины, если они влюблены, вообще готовы на все и Света не была исключением. Её было немного жалко. Но ничего, с теми деньгами, которые теперь есть у него, он найдет себе кучу девушек — это без проблем. Бердюгин снова посмотрел на радио. Как же все-таки узнать про теракт в Уральске?

Дверь купе открылась, осветив пустые полки светом из коридора.

— Скоро Москва, минут через двадцать. Не забудьте собрать вещи! — предупредил проводник.

— Послушайте, — спросил его Бердюгин, — как там, ничего не слышно?

— Где? — не понял проводник.

— По радио ничего не передают?

— У меня нет радио, это только в вагоне бригадира. А что должны передать?

— Да так, просто. Скучно у вас, никаких новостей.

— Сейчас приедете в белокаменную, там новостей всегда много.

— Это точно!

Повернувшись к окну, Бердюгин обнаружил, что уже проехали МКАД. Поезд, с глухим стуком колес на стыках рельс, лязгая буферами вагоном, медленно приближался к центру, к Ярославскому вокзалу.

Он представил, что ему надо сделать в самое ближайшее время.

Сразу по приезду, надо будет поехать домой, привести себя в порядок. Потом — на работу. Он доложит Васильеву о предательстве Забелина, узнает последние новости о жертвах и разрушениях в результате падения самолета на АЭС. По его прикидкам должно погибнуть не менее ста человек. Это если самолет просто разобьется, не врезавшись в склад с ядерными отходами. А если врезался, то сейчас к этим жертвам прибавятся еще и жители Уральска. Там должна быть объявлена эвакуация.

В любом случае это новость первоочередная, наверняка, её уже обсуждают все мировые информагентства.

В Уральске, если рассматривать их действия с позиции службы, они отработали из рук вон плохо. Провалы везде: не смогли выявить предателя, допустили теракт на АЭС, вызвавший мощный мировой резонанс. Но гнева Васильева он не боялся. Генерал после всего случившегося недолго усидит на месте. Вероятнее всего, что его вместе с заместителем Новиковым понизят в должности, а то и отправят в отставку. Сам же Бердюгин через несколько дней, после того, как уляжется шумиха, рванет в отпуск за границу и больше сюда не вернется.

Внезапно в груди заныло сердце. Бердюгин спустил галстук, расстегнул ворот рубашки. Взгляд не фиксируясь ни на чем, скользнул по окну. Уже показались технические пристройки Ярославского вокзала, депо, локомотивы, стоявшие вереницей на путях.

Отчего же все-таки ему было не по себе? Глупо! Нет смысла переживать — он все сделал правильно, без ошибок. Или нет?

В мыслях он снова вернулся к своей жизни и снова, как несколько часов назад, его охватило безотчетное чувство горечи. Это чувство, было бессмысленным, иррациональным.

Не стоило сожалеть о прошедшем — что сделано, то сделано, ничего назад не вернуть. Но он снова и снова вспоминал свою жизнь, совершенные ошибки и сейчас, после прошедших лет, они казались ему еще ужасней, чем тогда, когда он их совершал. Это было какое-то душевное самоистязание, внутреннее аутодафе. Он чувствовал себя разбитым, словно всю ночь без перерыва разгружал вагоны.

Поезд, плавно замедляя ход, покатился между высокими бетонными перронами и почти незаметно остановился. Вместе с потоком пассажиров, Бердюгин, подхватив свою легкую дорожную сумку, вышел из вагона и сразу вдохнул свежего воздуха. Совсем близко он увидел старинное, недавно отреставрированное здание Ярославского вокзала с его зеленой пологой крышей и острыми башенками над входом. Оно подсвечивалось прожекторами, и привокзальная площадь была залита светом.

Закинув ремешок сумки на плечо, Бердюгин двинулся к выходу. Однако смутное чувство, подозрение, что не все так, как должно быть, внезапно возникло у него.

Он был опытным опером. Окинув взглядом движущуюся толпу пассажиров, сразу выхватил несколько лиц, выбивавшихся, как ему показалось, из общего ряда, не совсем похожих на обычных пассажиров. Пару человек спортивного вида переминалось с ноги на ногу у выхода. Один торчал у локомотива. Он оглянулся. С конца перрона следом за ним шли еще два человека в неприметных темных куртках. Они делали вид, что увлечены беседой, но руки их были пусты. Как будто пришли кого-то встречать.

«Не кого-то, а меня — подумал Бердюгин, — эти ребята пасут меня».

Он пошел к выходу, постепенно замедляя шаг. Торопиться было некуда. Внезапно перед ним возникло лицо Егорова, его глаза. Что-то в них было такое, чего он никак не мог прочитать, понять скрытый смысл этого взгляда. Презрение? Прощение? А, может сочувствие?

Не меняя темпа ходьбы, чтобы не вызвать подозрения, Бердюгин сунул руку внутрь, нащупал торчащую из кобуры рукоять своего пистолета. Он промедлил всего секунду, а потом, с огромным чувством облегчения, выхватил его и поднес к виску. Сухой щелчок предохранителя, резкий, как удар хлыста, выстрел.

Он рухнул тут же на перрон и идущая рядом женщина, катившая большой чемодан на колесах, пронзительно завизжала, увидев, как у внезапно упавшего перед ней человека под головой растекается лужа крови.

Оперативники, уже готовые задержать Бердюгина, рванули к нему, расталкивая спешащих к выходу пассажиров. Один из них по рации сообщил Шумилову, стоящему возле высоких окон в здании вокзала, что произошло непредвиденное, то, чего никто не ожидал.

Чертыхнувшись про себя, Николай Поликарпович выскочил из вокзала и, как члены его группы, тоже побежал к лежащему телу. Невольно запыхавшись от быстрого бега, он остановился возле трупа и попытался унять дыхание, но сердце колотилось, как пулемет.

Перед ним лежал на грязном тротуаре перрона тот, кто некогда был чекистом Бердюгиным. Впрочем, чекист этот умер уже давно, не сейчас. Он умер, когда совершил первое предательство. Шумилов не знал всех подробностей его биографии, но был уверен, что жизнь покойника сейчас просеют через сито и найдут ту отправную точку, то начальное событие, с которого надо будет отсчитывать дату настоящей смерти этого человека.

Шумилов не жалел о нем. Из-за него они лишились многих хороших ребят — тех кого он не знал и тех с кем служил вместе. Он вспомнил Сашу Цыганкова, Забелина, чуть не погибшего по вине Бердюгина.

И только одно явное, преобладающее над другими чувство, возникло у Шумилова, когда он стоял возле бездыханного тела. Это была досада — они не смогли перехватить, задержать врага и теперь ниточка, ведущая к Саиду, оказалась оборвана. Но ребята, которые участвовали в захвате, не виноваты. Никто не мог предполагать, что Бердюгин поступит так, как поступил.

Полковник оторвал глаза от мертвого Бердюгина и посмотрел на окружавших его оперов.

— Вызывайте машину! — коротко приказал он оперативникам, — надо эвакуировать тело.