...и Северным океаном - Георгий Кублицкий

…Об этом человеке до сих пор ходят легенды. Чаще всего говорят о том, что он многих спас. Это и так, и не так. Так — потому что он действительно спас многих. Не так — потому что спасательство это вовсе не было проявлением благотворительности. Завенягин — человек, гражданин, коммунист — дал людям самое главное, самое большое, что мог дать. Цель.

…Этому человеку было присуще то, что называют чувством истории. Вот почему он сумел вернуть слабым мужество, отчаявшимся — самоуважение и всем — веру в значительность своего труда».

Семен Шмойлов и Эрнест Клейтон

Я ходил с завода на завод — и нигде не видел праздных людей. Ни разу. Обошел семь крупных предприятий. Перекинулся хотя бы несколькими фразами с десятком людей. Переутомленные бледные лица — и уверенность в важности, нужности дела, которое поручено, к которому приставлены.

Побывал на РМЗ, ремонтно-механическом заводе. Это здесь выпускали скреперные лебедки. Да, кроме восемнадцати подшипников, все свое, все своими руками. Но что лебедки! Здесь делали запасные части для «Дорнье-Валя», ремонтировали паровозы, тракторы, изготавливали оси для вагонеток, каркасы вагонов узкоколейки.

На всех заводах по цехам — карты фронтов, сводки Совинформбюро, полотнища: «Норильский металл — для победы над фашизмом!», «Наш трудовой салют — скоростные плавки!», «Слава фронтовым бригадам — гвардейцам труда!».

При мне вывешивали свежую «молнию».

«Сегодня бурильщик Семен Шмойлов в честь войск 3-го Белорусского фронта, при содействии войск 1-го Белорусского фронта, штурмом овладевших городов Минском, выполнил шесть норм».

Я разыскал Семена Шмойлова. Написал о нем одну из корреспонденций для зарубежной печати под заглавием «Семен Шмойлов и Эрнест Клейтон». В ней немало наивного, есть и стилистические погрешности. Вот она слово в слово.

«Этот ящик с оборудованием проделал огромный и сложный путь. В трюме корабля, ушедшего от берегов Британии, он благополучно пересек воды, где можно было ожидать всяких каверз от немецких подводных лодок и самолетов. Плавание продолжалось, и настало время, когда капитан вынужден был надеть меховую шубу, потому что по курсу появились льды. Наконец, судно бросило якорь в заполярном порту, и стрелы крана легко перенесли наш ящик, в числе многих других, на причал. Он был потом погружен в вагон и закончил свое путешествие на товарной станции Норильского промышленного комбината, расположенного в Сибири, в основании омываемого водами Ледовитого океана Таймырского полуострова.

На комбинате были горячие дни. За короткое полярное лето сюда требовалось завезти множество самых разнообразных грузов. С тяжелыми ящиками возились не только профессиональные грузчики, но и добровольцы, являвшиеся на товарную станцию после своего рабочего дня.

Бурильщик Семен Шмойлов, добродушный гигант, распаковывал грузы. «Дядя Сёма», как некоторые называют его, весьма популярен на комбинате. В руднике он работает только своим перфоратором, который другие бурильщики с трудом держат в руках. Говорят, что дядя Сема однажды на пари приподнял на спине живую лошадь. Я этого не видел.

Зато я видел так называемую «Доску почета», на которую заносятся люди, чьи трудовые усилия на помощь фронту наиболее значительны. Против имени Семена Шмойлова неизменно красуется цифра: 350–400 процентов нормы. Он работает один за четверых.

Вскрыв один из ящиков, дядя Сема обнаружил в нем большой лист бумаги. На плакате была изображена рука, протягивающая через море английский военный самолет» Крупная надпись гласила: «От британского народа. К победе! Мы с вами». На плакате от руки было приписано: «Упаковано Эрнестом Клейтон (Галифакс, Англия). Желаю счастья России!».

Дядя Сема обрадовался находке, как маленький. Вокруг него быстро собрались люди.

— Интересно бы узнать, что за парень этот Клейтон, — сказал кто-то. — Молодой он или старик? Наверное, рабочий человек, как мы.

В общем, находка вызвала много разговоров. Русским людям, которые трудятся в далеком Заполярье, неустанно воюя с суровой природой, с вечной мерзлотой, были особенно дороги эти слова привета, написанные дружеской рукой британца.

Профсоюзная организация размножила плакат, и он украсил стены некоторых цехов, напоминая о том, что трудовые усилия русского народа сливаются с усилиями братьев по труду и оружию, что титаническая борьба русских против гитлеровской тирании находит благодарный отклик в сердцах многочисленных зарубежных друзей.

Я не знаю, прочтет ли эти строки Эрнест Клейтон из Галифакса. Во всяком случае, я был бы рад сообщить ему

О новых успехах человека, который первым бережно взял в свои огрубевшие руки плакат. Прежде всего бурильщик Семен Шмойлов получил звание мастера первого класса. К

1 июля этого года он выполнил полтора годовых задания, обогнав в трудовом соревновании всех бурильщиков комбината. За полгода он получил примерно двадцатимесячный заработок бурильщика средней руки, работающего в Заполярье.

Он думает, что может работать еще лучше. Когда радио приносит сюда, на высокие широты, раскаты победных московских салютов, бурильщик Шмойлов отвечает на них своим трудовым салютом. Узнав, что советские войска заняли город Минск, он работал так, что удивил даже своих друзей, которые привыкли к его высокой трудовой производительности. Он за смену выполнил работу шести бурильщиков, чувствуя себя усталым, но счастливым.

Эрнест Клейтон в Галифаксе и Семен Шмойлов в Норильске делают общее дело».

Вот и весь очерк. Кое-что придумал для занимательности, пытаясь попасть в тон репортажей тех зарубежных газет, с переводами которых нас знакомили в Совинформбюро. Не поднимал Семен Шмойлов на пари лошадь, хотя мужик был крепкий и, возможно, смог бы это сделать.

Начальник рудника рассказывал, что накануне своего рекорда бурильщик пришел к нему:

— Три нормы — мелочишка. Сколько тебе надо? Нет, ты скажи прямо — сколько?

Тому не понравился хвастливый тон.

— Пять можешь дать? Попробуй!

Шмойлов молча повернулся, у выхода бросил:

— Готовь магарыч.

На другой день дал шесть норм.

Но этот разговор остался тогда лишь в моем блокноте…

Написал я о Норильске десять-двенадцать коротышек. Их быстро перевели на английский, а часть и на испанский — для Латинской Америки. Через наши посольства отправили по назначению. Как мне потом сказали, большинство увидело свет.

Сделал очерк «Город в тундре» для «Известий». Насколько знаю, это была единственная публикация о Норильске за долгое время.

А поздней осенью 1944 года появилась статья в крупной американской буржуазной газете «Нью-Йорк геральд трибюн». Заголовок гласил: «Норильск — центр цветной металлургии в Сибири».

Упомянув, что среди американцев лишь очень немногие слышали о Норильске, газета писала, что для русских он «является символом торжества человека над природой Севера. С некоторых пор этот ныне процветающий индустриальный центр, самый крупный в своем роде, поставляет военным заводам бесценные металлы».

Статья сообщала, что город, построенный на вечной мерзлоте, состоит из маленьких изб и заводов-великанов, что он соединен железной дорогой с Дудинкой, портом на Енисее, что в нем есть театр, футбольный стадион, залы для танцев и что в Норильске заканчивается постройка могучего никелевого завода.

Иностранные корреспонденты в военные годы Норильск не посещали. И была в статье одна маленькая деталь, порадовавшая меня. Упоминалось «училище, преподающее 71 специальность». А в одной из своих корреспонденций я рассказал о школе фабрично-заводского обучения, где подготавливались рабочие именно 71 специальности. Хочу верить, что популярной американской газете пригодилась информация, почерпнутая из рабочей печати.

Не спустив гордый флаг

О событиях в Карском море норильчане знали, но говорили мало и неохотно. Скорее намекали, чем рассказывали. Были, мол, отдельные попытки фрицев проникнуть на Таймыр для разведки. Ну, и не все суда, везущие грузы для комбината, доходили до Дудинки. На море тоже идет война, без жертв не обходится.

Вести пространные разговоры о таких вещах не полагалось.

Я встретил в городе знакомого врача-хирурга. Он летал на Диксон, где оперировал раненых, потом сопровождал их в Норильск. Врач видел следы обстрела острова фашистским крейсером, напавшим на Диксон.

Вскоре после окончания войны стали появляться отдельные заметки и в газетах. Александр Лесс, журналист, с которым мы в 1936 году коротали время на Диксоне, рассказал в «Вечерней Москве» о слушателе Артиллерийской академий им. Ф. Э. Дзержинского лейтенанте Николае Корнякове, вступившем в бой с проникнувшим в Карское море фашистским рейдером. Был напечатан и снимок Корнякова, совсем молодого парня.