Архитектура для начинающих (СИ) - "White_Light_"

— Если пойдет так дальше, то Задворский окончательно зарубит проект, — оглядываясь на Ольгу, Миша держит путь к «кофейнику». — Предлагаю перемирие, иначе нам всем здесь кранты. И Компании и проекту.

Золотарев смотрит на Кампински, а она нажимает «американо» заодно пытаясь вынырнуть из болота апатии или хотя бы выдать ее за глубокомысленный поиск истины.

— Думаю, у него куча своих людей среди наших, и каждое слово уже где-то записано. На перемирие согласна, — ее голос звучит спокойно, обезличенно. Так разговаривают даже не вагонные попутчики, роботы-автоответчики.

Миша слегка озадачен, кивает, повторяет ее выбор. Запах свежесваренного кофе заполняет свободное пространство между коллегами.

— Есть идеи? — ради «святого дела» Золотарев заставляет себя спокойно смотреть на Ольгу. Именно так его всегда учил отец.

— У тебя ведь всегда имеется парочка в багажнике, — это словосочетание знакомо со школьных времен. Кампински всегда подозревала о «семейности» этой фразочки. В свою очередь Ольга отвечает Золотареву прямым и немного странным взглядом (вынырнуть все же получается).

— Если тебя интересует моя идея, то Задворский не станет говорить ни с одним из нас. Твой отец у него уже в печенках сидит. Ни ты, ни Талгат для него не авторитеты. Я вообще чуть больше художника-мечтателя в его восприятии. «Че там пару домиков нарисовать по линеечке» — эти слова всплыли где-то в пересказе очередного подслушанного разговора мэра со своими «министрами».

— Для переговоров с ним нужен человек посторонний для Компании, одновременно заинтересованный и незаинтересованный, — озвучивает Ольга крайнюю мысль/решение внутреннего своего аналитика. — Я попробую объяснить, но, думаю, ты и сам поймешь.

Ожидая чего-то такого (или просто надеясь на чудо), Мишка усмехается, не отрицает, а Ольга продолжает чуть живей.

— Авторитетный, но равно чуждый и власти и строительству. Нейтральная сторона, для которой, тем не менее, решение этого дела жизненно важно. Такой человек-город, человек-общественность, эпохальный человечище, а не сборище этих товарищей из Филиала.

Слушая Ольгу, Миха понимает — нечто подобное витало в его сознании, но так и не скомпилировалось в окончательную мысль (вот так всегда с ней было и будет!).

Город, человечище, эпоха — Мишка вскидывает руку вверх, как ученик, раньше всех решивший трудную задачу:

— Я понял! Я знаю! Есть такой индивидуум! — он щелкает пальцами, а из глаз его разве что искры только не летят.

— И ты его знаешь! Мы все его знаем! Он еще у Задворского преподавал! — они с Ольгой впиваются друг в друга взглядами (и даже мозгами, если это возможно).

В паузе Золотарев ждет, что она догадается, но Ольга упорно молчит и в «холодно/горячо» играть не собирается.

— Ректор, мать его, Афанасьев! Вот кто! — победно шепчет Золотарев.— Он городчанин от городчан. Он раритет. Он…

— Его отец первым предложил «Северо-Запад», — Ольга задумчиво катает слова на языке. — Это может быть в минус.

— А может в плюс! Думаешь, Задворский об этом знает? — сомневается Михаил. — Я вот не уверен.

Мысленно Ольга прикидывает так и эдак. Тело получило свой адреналиновый заряд от решения задачи, апатия неохотно уступает место энергии. Оружие сверхточного наведения рассчитывает полет до цели и как ни крути, а все теперь сходится к Ритиному отчиму.

Ольга поднимает бумажный стаканчик с кофе:

— Ты прав, Золотарев. За ректора! За Павла Юрьевича!

Мишка в ответ растягивает лыбу:

— За Городок! — поднимает свой кофе. — И за «Северо-Запад!»

— Слушай, — осушив свой стакан в два глотка, Ольга по-деловому смотрит на Мишку. — Раз уж мы тут все с тобой решили, то и действовать тоже нам. Понимаешь, о чем я? Ты можешь убедить отца пока распустить их всех куда-нибудь на обед и вообще желательно до завтра?

— Легко, — обещает Мишка. Решение таким образом принято единодушно и подлежит немедленному исполнению.

— Сейчас увидишь! — бросает пустой стакан в урну, надевает на лицо маску «кто здесь начальник?».

Перемирие делает обоих свободнее и одновременно скованными теперь самой крепкой цепью из существующих, как уговор, который дороже не только денег.

Ольга кивает. Миша спешит обратно в кабинет.

Глядя ему вслед, Ольга невольно вновь вспоминает Риту, признает, что «теперь, наверное, всегда так будет. Глядя на него, видеть/думать о ней. Они муж и жена».

Ожидание позволяет развить неугодную тему дальше, где в нее приходит очередной вкус раскаяния.

«Я никогда не задумывалась о тебе “внешней”, прости меня», — мысленно произносит Ольга далекой подруге.

«Как складывалась твоя жизнь вне моей. Чем ты занималась и о чем думала, закрывая за собой дверь до следующего дня/встречи. Мне было безумно хорошо, приятно, комфортно с тобой. Я слишком быстро и эгоистично стала считать тебя, твои мысли, тело и чувства своей собственностью. При этом совершенно о них не задумываясь. Понятно, что расчет проекта в то время забирал девяносто процентов всего моего сознания, но, знаешь, чем дольше я сейчас об этом думаю, тем больше понимаю, что без тебя он не сложился бы в конечный результат, который сейчас все знают как «Северо-Запад». Ты создавала меня каждый день, а я в ответ создавала проект. Ты первопричина».

И вновь позабыв, зачем она здесь, Ольга глубже погружается в собственные мысли, в мысленный диалог с собой и Ритой. Он должен помочь ей, ибо в последнее время что-то отчаянно не пускает ее вперед. Словно фантомная боль неизвестной природы, места, происхождения. Словно что-то очень важное она пропустила в расчетах, не учла или не заметила.

«Узнав, что ты замужем, я предпочла забыть об этом, руководствуясь житейским “поздно пить боржоми”. Раз уже все случилось, зачем теперь отказываться от удовольствия. Тем более что и ты вовсе не собиралась идти на попятную. Ты-то изначально знала о собственном семейном положении и значит, это ты врала, ладно, не договаривала мне. Это твое было осознанное решение/выбор. Я просто приняла его на собственных условиях “временности”. Я поняла, что нам обеим с тобой так удобно будет до определенного момента, когда мы спокойно “расстанемся друзьями”. Как я ошиблась?!»

«Ты не собиралась расставаться со мной! Ты просто наконец-то встретилась сама с собой! С тем неизведанным, что многие годы скрывала глубоко и ото всех, включая себя. Боюсь, что ты вообще в тот момент просто не успевала задумываться над происходящим. Я проходила когда-то это. Я помню состояние “былинки”, словно горный поток несет реальностью на захватывающей дух скорости в неизвестном никому направлении, и ты теряешь ощущение времени, пространства, параметров/ограничителей. Ты просто удивляешься, что все еще на плаву. Хватаешь ртом воздух, а он наполняет легкие сладко-горькой легкостью, дает жизнь и одновременно топит».

Ломая Ольгины мысли, из кабинета Никиты Михайловича повалили люди, заполнили голосами фойе, потянулись по коридору к своим кабинетам или куда-то еще. Последним вотчину отца покинул Миша Золотарев. «Как ни храбрится, а тоже выглядит не айс» — мысленно отмечает Кампински одной ей известные старинные приметы в поведении школьного друга.

— Идем, — вдвоем спускаются к парковке. По правилу перемирия, единодушному, негласному решению они никогда больше не заговорят о личном. Вопросы, намеки, собственные выводы и наблюдения отныне под строжайшим табу.

— Он сейчас в институте должен быть, — Ольга бросает взгляд на часы.

Мишка соглашается:

— Давай туда.

Две машины друг за другом покидают стоянку и устремляются к одному из старейших зданий в Городке, соседствующему с несколькими новейшими корпусами.

«Наша встреча с тобой, — внутренний диалог неожиданно пробил Ольгину стену личного молчания внезапным потоком собственных откровений. — Она нам обеим нужна была смертельно и жизненно. Поэтому не стоит сейчас меряться эгоизмами тех дней. Каждая из нас, что называется, дорвалась до необходимого. Разница лишь в том, что я уже знала, чем заканчивается страсть и что она вообще имеет свойство заканчиваться, а для тебя все случилось впервые, и ты ошибочно приняла свои чувства ко мне за любовь».