Хмельницкий (Книга первая) - Иван Ле

- Только одного пана полковника. Джура - свой человек?

- Молодой Григорий Саввич, из обедневшей киевской шляхты... "Яко же и мы оставляем должникам нашим..."

16

Ужин в доме батюшки Онуфрия затянулся почти до рассвета. Вначале полковник Дорошенко подробно рассказывал старшому о событиях в Терехтемирове, о послании гетмана Жолкевского и об отправленном ему ответе. Сегодня вечером стало известно, что комиссия сейма в полном составе должна прибыть с ответом на казачий реверсал...

Но полковник то и дело прикладывался к настойке, и разговор в конце концов прервался. Старшому, кстати, уже была ясна вся обстановка в войсках, прибывших на большой Круг. Он невольно призадумался, продолжая ужинать. А когда полковник, сидевший в красном углу, близ иконостаса трех святителей, захрапел, Сагайдачный приказал не будить его, а сам вышел из-за стола, задумчиво поглаживая свою старорусскую бороду. Потом прошептал молитву, благодаря бога за ужин, поблагодарил и батюшку. Этот человек, так усердно заботящийся о своей душе, был совсем непохож на того Сагайдачного, которому было так хорошо в самой гуще казацкой. Но и тогда и теперь его беспокоила судьба всего обездоленного православного края беспокоила так же сильно, как и честного терехтемировского настоятеля. Да разве только их двоих?!

Отказавшись от сопровождения джуры, Сагайдачный вышел подышать свежим предрассветным воздухом. Уже угасали звезды на небе, вдали за Днепром серел горизонт. Церковный двор показался старшому реестрового казацкого войска неимоверно тесным. Волнующий разговор с настоятелем, не дающие покоя мысли о судьбе края терзали его голову, а после гостеприимного ужина чувствовалось неприятное томление в груди. Ему захотелось выйти на широкий простор днепровского берега, чтобы побыть там одному со своими мыслями. Разве могут быть его советчиками поп, фанатически ненавидящий католицизм, или неграмотный, хотя и искренний полковник? "Отмщения ми... и аз воздам!.." Безгранично преданный Конашевичу, полковник Дорошенко никогда не посоветует ему, а лишь согласится с любым мнением старшого...

А он нуждается в совете, ах как нуждается! В искреннем, доброжелательном, разумном совете, какой могут дать только родная мать да самый верный друг.

Только посоветуйте и... "аз воздам!".

С берега повеял легкий ветерок. Где-то вдали, в камышах на лугу, откликнулась утка. "Нет, жизнь не замерла", - подумал старшой, охваченный тяжкими думами.

Сагайдачный повернулся, чтобы по переулку спуститься к Днепру, и остановился. Со двора, что пониже, к нему донесся оживленный разговор молодых казаков. Затем на улицу вышли двое, ведя в поводу оседланного коня. Какой масти конь - не разобрать. А это очень, очень интересовало воина Сагайдачного, его умиляла не только искренняя молитва, но и хорошо снаряженный конь. В предрассветном тумане четко вырисовывались силуэты казаков. Они прощались как побратимы. Сагайдачного тронула искренность объятий и поцелуев. "Только подлинное побратимство и удерживает нас от униатского разброда..." - чуть ли не вслух высказал он горькую мысль. А казаки тем временем уже расстались. Один остался, постоял некоторое время во дворе, обсаженном ивами. А второй повел на поводу оседланного коня. "Очевидно, был в гостях..." Неспокойный конь вырывался из крепких рук стройного, как девушка, казака. Должно быть, совсем молодой хлопец! Он ласково разговаривал с конем, придерживая поводья. Пройдя уже довольно значительное расстояние от места прощания, остановил его, наверное намереваясь сесть в седло. Но конь не слушался, становился на дыбы.

Вдруг словно из-под земли вынырнула еще одна, четко вырисовывавшаяся на восточном склоне неба фигура казака, очевидно, постарше. Как и заведено было у казаков, он пошел навстречу, властно крикнул на коня и тоже схватил неспокойное животное под уздцы.

Сагайдачный на миг залюбовался таким проявлением казацкой солидарности и умелым обращением с резвым конем. Все иные мысли в это мгновение улетели прочь. Он ускорил шаг, - вполне естественно: воину захотелось поближе посмотреть на молодого казака, который отважился ехать на необъезженном коне и, видимо, в дальнюю дорогу. Но его заинтересовал и второй казак, так уверенно обращавшийся с конем. Его помощь была очень необходима молодому казаку, и он, поняв это, своевременно подошел... "Извечная благородная черта побратимства у украинских людей!"

Но... что это? Или старшому показалось в предрассветной мгле? Он еще больше ускорил шаг, ибо старший казак поднес руку к поясу, туда, где всегда торчит если не пистоль, то хороший нож. И в то время, когда молодой казак, воспользовавшись помощью, намеревался вскочить в седло, свободная и, наверное, не пустая рука другого резко ударила коня под задний пах...

Конь словно взбесился, стал на дыбы. Молниеносно вырвался он из рук обоих и, чуть было не сбив с ног молодого казака, бросился вскачь. Молодой казак собирался уже сесть в седло, а оказался на земле. Но сгоряча он еще держался за поводья, тащась некоторое расстояние за лошадью, и не сразу отпустил их.

- Ах, мерзавец! - выругался Сагайдачный и в тот же миг бросился наперерез коню.

Своей сильной рукой он схватил поводья и так дернул голову коня, что тот, заржав, упал на передние ноги. Потом вскочил на ноги, осыпав Сагайдачного песком, захрапел и оглянулся, но уже больше не порывался бежать.

- Эй, стой, говорю! - снова крикнул Сагайдачный казаку, который так предательски всполошил коня и теперь торопился скрыться в одном из дворов, заросшем кустарником. - Стой, мерзавец! Из какого куреня, выродок?! свирепо кричал старшой.

Не будучи в силах догнать преступника, он вытащил из-за пояса пистоль. А "выродок", словно крыса, скрылся в густых зарослях, поглощенный мраком.

- Кто этот твой мерзкий доброжелатель, молодец? - спросил Сагайдачный у Богдана, ибо молодой казак и был сыном подстаросты Хмельницкого.

- Сердечно благодарю пана... пана... - заикаясь, произнес Богдан, немного хромая, но довольно быстро подойдя к своему спасителю. - Пан Максим Кривонос снарядил меня в путь на горячем и недостаточно объезженном коне.

- Так это Кривонос, подсаживая молодого казака, ударил коня ножом в бок, что тот как бешеный стал на дыбы?

- А, ножом в бок? Нет, уважаемый пан. Максим предупредил меня о нраве коня. Но мне все же пришлось снарядить этого потому, что раньше у меня был чужой конь, принадлежащий переяславскому купцу. А ножом в бок... Не понимаю. Весьма благодарен вам. - И Богдан поклонился еще раз.

Присмотревшись вблизи к своему спасителю, он подумал, что стоящий перед ним человек с дорогой саблей и немецким пистолем в руке, очевидно, важный атаман. Только растрепанная большая борода показалась необычной.

Сагайдачный отдал поводья Богдану, а сам стал осматривать раненый бок лошади.

- Кинжалом, проклятый, полоснул коня по животу!.. К счастью, впопыхах только кожу поцарапал. Кто ж он такой, спрашиваю? Подлый сын змеиных родителей, как враг, хотел запороть коня, погубить молодца...

Богдан с испугом посмотрел в ту сторону, куда скрылся непрошеный и такой опасный помощник. Пожав плечами, он объяснил:

- Какая-то выходка сумасшедшего или... Очевидно, так и есть, как говорит пан. Это не казак, а перебежчик из турецких войск, называющий себя Селимом, прошу пана. Он приехал вместе с донцами, интересные рассказывал вещи при моем посредстве, поскольку он не знает нашего языка. Казалось, искренне желал стать казаком, даже хотел отказаться от басурманской веры и принять православное вероисповедание...

- Перебежчик? А не лазутчик ли турецкого султана? Благодари бога, юноша, твои родители счастливы. Если бы турок не растерялся, заметив меня в последний момент, то не соскользнул бы его предательский нож с ребра животного. Выпустил бы он потроха коню, тот и озверел бы... Ты мог бы жизни лишиться от такой помощи. У пана какие-то счеты с турком?

Расстроенному Богдану пришлось только пожать плечами. Он отряхивал с одежды пыль, а в голове роились разные догадки. И хотя был не уверен в своих предположениях, тихо ответил:

- Очевидно, да. Переяславский купец предупреждал меня, что какой-то турок - а это, наверное, он и есть - интересовался мной... Они хотят отомстить мне за одного бея, который погиб в поединке со мной, и этим почтить его память. Впрочем, возможно, что это был другой турок... Но я, очевидно, задерживаю пана, прошу прощения...

- О нет, нет, прошу! Только что вышел пройтись подышать свежим днепровским воздухом. Пан юноша торопится? - вежливо спросил казак, с удовольствием поглаживавший свою бороду.

- Упаси боже, куда в такую рань! Собираюсь выезжать вместе со своими, они, должно быть, ждут меня на постое. А пан, прошу прощения, наверное, казацкий старшина или как? - с любопытством спросил Богдан, стараясь подражать в выговоре своему спасителю с патриаршей бородой.

- Да, юноша, - старшина. Такие дела... В Терехтемиров сейчас много старшин съехалось... - ответил тот, вздыхая, и Богдан не понял, то ли он осуждает съезд, то ли сожалеет о чем-либо ином.