Имеющие Право - Вера Семенова

На кадре двое, мужчина и женщина, сидели в шезлонге где-то на берегу, судя по тому, что ветер раскачивал над ними ветки дерева с крупными причудливо вырезанными листьями, и тени падали на их фигуры. Но лица были отчетливо видны — женщина откинула голову, закрыв глаза и блаженствуя под солнцем. Чуть вытянутые, холеные черты Гэлларды Гарайской казались чуть менее изысканными, чем на роскошных вечерних приемах, поскольку она была без косметики и густо намазана кремом от загара, но от этого производила впечатление более довольной жизнью. Вэл читал какую-то рукопись, надев очки и держа листы на коленях. Он впервые пожаловался на зрение по пути в Альпы и даже купил в магазинчике у дороге эту простую темную оправу, очень странно смотрящуюся на его лице. И еще потому, что в его волосах, когда он чуть наклонялся вперед, была ясно видна недавняя седая прядь, Эстер прекрасно поняла, что снимку не больше нескольких месяцев. По крайней мере, столько ее саму продержали у Аргацци.

— Мы объяснили господину Гарайскому, что у него есть прекрасная возможность выбрать — или закончить свои дни безумцем, мечущимся по комнате и шарахющимся об собственной тени, или… Я тебе не рассказывал, что покровительствую одной клинике, где изучают влияние лекарств на сознание людей? Но, как видишь, у него все хорошо. По твоей теории жизни ради блага других ты должны сейчас бурно радоваться и хлопать в ладоши от счастья. Не так ли?

Бурной радости на лице Эстер, конечно, не отражалось. Отчего-то стал дергаться левый глаз, уже половину заплывший от удара по скуле, поэтому лица Вэла и Гэлларды расплывались.

— Более того. он любезно рассказал нам о ваших приключениях. Гвидо, конечно, был несколько разочарован, что господин Гарайский, как человек деликатный, оставил некоторые сцены за кадром — ему бы очень хотелось послушать. Но я не настаивал, в конце концов, меня эта сторона жизни не увлекает, а надо же было ему оставить хоть какую-то часть уважения к себе?

— Вы действительно очень любите поболтать, — внезапно сказала Эстер. Голос звучал хрипло, но в целом спокойно, даже без нот истерики. — Все это можно было бы донести до меня гораздо проще и быстрее.

— Так у меня впереди неизмеримо много времени, детка, куда торопиться? Теперь ты понимаешь, как мы догадались о том, отчего ты так рвешься в Дом Бессмертия? Просто сопоставили некоторые факты… мы вообще-то очень умные хотя бы потому, что прожили намного дольше, и все это время напряженно мыслили. И это нас ты собиралась обмануть?

— Так что вам тогда от меня нужно? — Эстер помотала головой, потому что в ушах начинался какой-то странный звон. — Один материал для своей лаборатории вы отпустили, решили обзавестись другим?

— Детка, я ударил тебя не ак сильно, чтобы у тебя начисто отшибло память. Я уже задавал тебе этот вопрос. Рассказ господина Гарайского был очень подробным, но кое-каких сведений еще не хватает, а некоторые надо проверить. Кто такой этот лысый недомерок, и как у него получалось от нас так хорошо прятаться? Что тебе рассказал Сигфрильдур? Почему ты решила уничтожить Бессмертие?

— Потому что я сумасшедшая.

— Что?

— Я безумная. У меня началось весеннее обострение, и я подумала — чем бы таким интересным заняться? Вы же сами сказали — нормальный человек этого делать не станет.

— Не заставляй нас проверять твой диагноз… — Симон неожиданно вновь зашипел, заставив ее вздрогнуть.

— Симон, я пожалуй пойду, — Гвидо грузно поднялся, — я не хочу переносить свою игру в гольф. Брось ее пока, пусть подумает над всем, что услышала.

Неизвестно, что решил бы Симон, но экран на стене неожиданно сам засветился.

— Великий Симон Аргацци, есть пара сообщений, о которых вы приказали докладывать вам немедленно.

— Хорошо, пусть подумает, — Симон потянулся, как животное перед прыжком. Глаза у него опять засветились довольным блеском, видимо, в предвкушении нужных новостей. — Зачем тебе быть глупее твоего любовника, детка? Ты же вроде всегда с ним соревновалась. Он свой шаг в игре сделал, теперь очередь за тобой.

Разумеется, на роскошной вилле Аргацци не было мрачных подземелий — только винные погреба — и камер с решетками на окнах. Но Эстер на всякий случай держали связанной, после того, как она стукнула одного из охранников по самому больному месту. Поэтому шевелиться она не могла, неподвижно лежа на огромной кровати с пологом и резными ножками — видимо, ее поместили в одну из многочисленных спален Гвидо.

Плакать она тоже не плакала, считая данное занятие совершенно бесполезным. Даже в прошлой жизни слезы могли потечь из ее глаз только по одной причине — из-за каких-то слов Вэла. А так как его она больше никто не увидит, то любая причина для рыданий устранена. Почему бы не порадоваться такому приятному пустяку?

Отчего-то ей было тяжело дышать, словно кровь с трудом проталкивалась по жилам, разгоняя кислород. Грудная клетка тоже не желала подниматься, прося оставить ее в покое. Полное безразличие к чему бы то ни было, оказывается, выражается в первую очередь физически. Мысль о том, что надо хотя бы иногда шевелить руками и ногами, чтобы они не совсем затекли, вызывала отвращение, близкое к тошноте.

— Вот, Осмод, рекомендую — образец человеческой слабости. Ее предали и бросили, и она валяется без движения. Как все они до сих пор еще сами себя не уморили, будучи такими слюнтяями, ума не приложу.

Голос раздавался откуда-то стены. Эстер вяло повернула голову, но ничего не увидела, кроме шелковых обоев с золотыми крапинками.

— Еще и добротные галлюцинации, — она хотела сказать вслух, но губы плохо слушались. — Вроде я ничего у них не пила и не ела. Наверно, какой-то газ в воздухе?

— Нет, мы к людям чересчур снисходительны, — продолжал голос. — Ты только посмотри на нее — от отвращения прямо выворачивает. Может, пойдем, пусть выкручивается сама?

— Все очень любят учить других правильной жизни, — пробормотала Эстер, но где-то в глубине ее существа медленно возникало какое-то покалывание, похожее на прежнее раздражение. — А что я могу сделать?

— Как что? — голос искренне возмутился. — Я бы встал, вылез в окно, угнал бы машину, поехал к низкому предателю Вэлу Гарайскому и плюнул бы ему в лицо. Ну, если ты считаешь, что это неэстетично, можно по дороге насобирать гнилых овощей и побросать в него.

— Научишь, как вылезать в окно со связанными руками?

— Какими связанными?

Эстер пошевелилась. Рядом с ней на кровати лежали куски веревок и обрывки пластыря, которым были замотаны ее запясться и щиколотки.

При резкой попытке встать она сползла с кровати на пол, причем ошутимо стукнулась головой о какую-то резную деталь. Руки скрутило судорогой, а так как при этом волосы еще падали на глаза, то она ничего не различала вокруг, кроме бордового ворсистого ковра.