Три короба правды, или Дочь уксусника - Светозар Чернов

И великий князь безвольно махнул жирной рукой в сторону сцены, где серые мыши пожирали войско Щелкунчика. Появился Мышиный король, приветствуемый своими подданными, а Щелкунчик призвал к оружию свою старую гвардию из оловянных солдатиков. Алексей Александрович больше не мог смотреть представление. Подавленно и молча посидев с минутку, он встал и сказал брату:

— Послушай, а ведь и в ложу могут сверху бомбу бросить. Пойдем лучше в салон. Матильда все равно только во втором акте танцевать будет.

И оба великих князя удалились из ложи. Фаберовский отложил бинокль и обернулся к барышне.

— Шли бы вы, Варенька, обратно к себе на галерку, — сказал он, наклоняясь над кассой. — Добром сегодня не кончится. Мне будет неприятно, если, вдобавок к вашим сегодняшним неприятностям, вас еще и пристрелят. На том свете мне и одному нескучно будет.

— А я останусь с вами. Мне прекрасно виден отсюда балет. И мышей, и солдатиков. А вы знаете, что на них не хватило учеников балетной школы и на каждый спектакль доставляют воспитанников Финляндского полка? Соломон говорит, что директор императорских театров сам костюмы для них рисовал.

— Пакостник ваш Соломон, — сказал Фаберовский. — Подавайте мне тогда по очереди буквы из этой кассы: «БУДЬТЕ ГОТОВЫ ОНИ ВСЕ ЗДЕСЬ»

— Кто они?

— Убийцы. Давайте быстрее.

Внизу опять зажглись потайные фонари, и началась беготня.

— Ну что ж, теперь остается только ждать, — сказал Фаберовский. — Когда там антракт?

— Видите, зала превращается в еловый лес зимой. Сейчас будет вальс снежных хлопьев, и первое действие закончится.

Условный стук на мотив «Боже, царя храни» известил о прибытии чинов охраны. Вынув сковородник, Фаберовский впустил двух охранников в штатском.

— Полковник Ширинкин просил срочно сообщить, на каких местах сидят злоумышленники и сколько их.

— По крайней мере, двое. Один находится в великокняжеской ложе, а второй, капитан Сеньчуков, до начала спектакля сидел в партере, но сейчас покинул свое место.

Охранник включил аппарат и, лихо набирая слова, протелеграфировал что-то в зал.

— Полковник велел вам до антракта оставаться здесь, а потом — на доклад к Черевину. Мы посадим своих людей в соседнюю ложу и на галерку, и дополнительно выставим жандармов в коридоре. А дверь не закрывайте, лучше приоткройте ее гостеприимно.

— Дзенькую, — зло сказал поляк. — Может, мне еще мишень на спине нарисовать?

— Это необязательно, — сказал охранник и вместе с коллегой покинул ложу.

— Ну вот, — облегченно вздохнул Фаберовский. — До антракта мы почти в безопасности.

На сцену, громко топоча, выбежали пять дюжин молоденьких танцовщиц, одетых в белые туники, усеянные комьями пуха. Сверху они казались толстыми и коротконогими, были хорошо видны картонные обручи с торчащими во все стороны лучами, также обклеенные пухом. В руках у каждой был ледяной жезл с пучком распушенных перьев, долженствующих издалека изображать снежный вихрь.

Заиграл вальс, и откуда-то сверху, из-за драпировки, комьями посыпался на сцену пух. Несколько пушинок сквозняком занесло к Фаберовскому в ложу, а одна даже прилипла ему на потный нос. Юные танцовщицы хаотически кружились по сцене, то образуя какие-то фигуры, выглядевшие сверху как кучки, звездочки и тут же рассыпавшиеся хороводики, то вдруг выстраивались в несколько линий, которые сходились и пересекались между собой. Затем снежинки внезапно сошлись все вместе, составив рождественский крест. Из-за кулис донесся ломающийся детский бас воспитанника-финляндца: «Ох, ядрить твою, сапоги порвал! Миша, дай бечевочки!»

— А у вас рыльце в пушку, — улыбнулась Варенька, сняла перчатку и двумя пальчиками дотронулась до пушинки на носу у поляка. За сценой зазвенел хор ангельски чистых детских голосов.

— Степан, ты в антракте в буфет пойдешь?

Поляк вздрогнул, Варенька отдернула руку, а крест на сцене рассыпался на отдельные снежинки. Фаберовский в ярости схватился за револьвер, но Варенька схватила его за руку.

— Не надо его убивать, пожалуйста! Он же просто пьян.

Когда захлопали двери лож и публика помчалась по променуару в буфет, Черевин, просидевший все первое отделение в буфете, отодвинул от себя тарелку с красной квашеной капустой, допил водку, встал и отправился на третий ярус, где в ложе № 7, по донесениям агентов, находился один из его сотрудников. Он вошел в аванложу и услышал, как кухмистер Владимиров с жаром объясняет своему будущему зятю:

— Я вам скажу, Артемий Иванович, буфет здесь, конечно, на широкую ногу поставлен, слов нет. Но опять же, опытный глаз видит: семга подвялена, потому что с утра нарезана, котлеты из рябчика хороши без меры, но подогреты. В подогретой котлете вкус масла всегда дух дичи перебивает. А вот груша, к примеру: цена ей рубль, а на ней пятнышко! Потому как с пятницы лежала в вазе, а не в ящике в пробковой крошке. Михайлова Евдокия Михайловна здесь заправляет, конечно, что бабе в понятие! Но в Гатчино вокзал царский, а такие страсти творятся! Я летом ездил, присматривался. Буфетчик, анафема, буттербротов на немецкий манер понаделал на неделю вперед, а при мне прилавок открыл, мух согнал и водой изо рта прыскал. Только ливерных пирогов да конской колбасы не хватает. Серебряные блюда под мясо не подогревает, скотина. Ну, конечно, не Варгунин, но форели нету. В Гатчино, а форели нету. Потому что с ней возиться надо, она всегда свежая должна быть. Вы уж похлопочите перед генералом Черевиным, тут такое дело золотое. У меня б все порционно было, из Петербурга бы обедать ездили. Самому Государю незазорно было бы зайти.

— Господин Владимиров, — окликнул Артемия Ивановича Черевин. — Не могли бы вы уделить мне пару минут?

— Слушаю, ваше превосходительство!

Артемий Иванович выскочил в аванложу и прикрыл за собой дверь в залы.

— Ты что здесь делаешь, скотина?! Где ты должен сидеть?!

— Мы со Степаном… Черепушки в коронах… Свободы нет… Простору не хватает для зрения… Со всею любовью к Фамилии — ни хрена не видать… Ваше превосходительство, как пред Истинным! Степан все видит! А я ничего не вижу. Залил зенки бесстыжие, — завершил свою речь Артемий Иванович, ясным идиотическим взором лаская генерала. — А еще нас со Степаном убить пытались. На лестнице поджидали. Двоих мы цветочными горшками закидали, а третий. самый опасный, был нами побежден, схвачен и покусан собакой. Уж мы по нему палили из револьверов, как только сами живы остались! Так пули рикошетом от стен и сверкали. Уж если на нас жаловаться будут, вы за нас заступитесь.

Черевин присел на узкий диванчик.

— Можно? — В дверь заглянул Фаберовский. Он оставил Вареньку дожидаться его в буфете, а сам по наводке полковника Ширинкина отправился на доклад к Черевину. — В театре находится капитан Сеньчуков в ложе второго яруса по правой стороне, жена пристава Сеньчукова со своим отцом в третьем ярусе там же, и бразильский посланник в партере. Кроме того, я видел, как в великокняжеской ложе Его Высочество лично угощало шампанским того кирасирского офицера, который пытался убить нас в Гатчине.

— Корнета Борхвардта, который пытался вас зарубить, личным приказом великого князя прикомандировали к его особе, — сказал Черевин. — Так еще и шампанским его поят. А кто на вас покушался сегодня перед театром? Или эта пьяная скотина наврала?

— Не наврала, — протянул Артемий Иванович, покачиваясь.

— Покушались. Видимо, та банда, про которую мы вам рассказывали. Из Свято-Владимирской лиги. Которую в Полюстровской церкви у отца Серафима учат на царя нападать. Поп и послал нас убить. Помните, я рассказывал Вашему превосходительству, как за нами мальчишка от самого участка следил? Видать, выследил.

— Похоже, что сюда все змеиное гнездо собралось, — сказал Черевин.

— И не говорите, ваше превосходительство, — вмешался Артемий Иванович. — Шипят. И не заткнуть же…

— Сами заткнитесь лучше, пока по уху не схлопотали. Лаппа-Сардженецкий доложил, что в великокняжеском фойе все стулья заняты гвардейскими офицерами, которые почему-то сидят там, а не в партере или ложах, а какой-то камердинер привез тюк, в котором жандармом при входных дверях были усмотрены револьверы. А еще стало известно, что великие князья прибыли не только в сопровождении охраны из гвардейских офицеров, но и на всех улицах, прилегающих к театру, собралась, я думаю, та самая Свято-Владимирская лига: с десяток деревенских саней с какой-то сволочью в малиновых кушаках и с офицером при каждых санях. Я вызвал со Шпалерной конвойцев, подъесаула Киреева с 3-й терской сотней. Надеюсь, что они прибудут ранее следующего антракта. Тогда мы эту банду поарестуем да сволочем в Литовский замок, там уж мы все разузнаем.

Одно меня тревожит, что сейчас приедет цесаревич смотреть на па-деде в конце действия, и скажет дядьям, что Государя не будет. Владимир Александрович может успеть приказать им рассредоточиться до прибытия конвоя.