Три короба правды, или Дочь уксусника - Светозар Чернов

— Она стоила мне дороже шампанского. Пока вы будете ее пить, можно вас на одно слово? Фрумочка, теперь ты посиди здесь.

Уксусник взял Фаберовского за рукав и увлек за собой в ложу.

— Простите, профессор, я забыл, под каким именем вы блюдете свое инкогнито. Вы сделали мне вакцинацию за двадцать пять рублей. — Минус слащаво улыбнулся. — Я вполне вас понимаю, и даже в какой-то мере восхищаюсь тем, что вы пожалели мою дочь. Но умоляю вас, что можно сделать, чтобы оно прошло? Оно сильно боли, т и я хромаю, кроме того, этот ужасный синий цвет.

— Я могу сделать вам инъекцию белого цвета поверх синего, — поляк взглянул вниз в партер. — Будет не так заметно.

Внизу между рядами партера ползал на четвереньках, заглядывая под кресла и поднимая дамские подолы, капитан Сеньчуков. Возмущенные дамы били его веерами по голове и спине, а их мужья грозили дуэлью и жалобами полковому начальству. Было слышно, как капитан жалостливо оправдывался:

— Сорок рублей револьвер, помилуйте!

— Она запуталась, спасите ее! — услышал Фаберовский вдруг голос уксусника.

— Дурново сгноит ее в Якутске! Я догадался, вы можете все.

Раздался первый звонок.

— Мне пора, — Фаберовский освободил рукав из пальцев Минуса и направился из ложи.

— Вы сможете приехать за мной в семь часов завтра к флигелям Штаба гвардейского корпуса по Миллионной? — вскочила с дивана приставша.

Поляк кивнул.

— Я буду вас там ждать.

Фаберовский вышел в коридор.

— Очень странно, что в этой вакцине Пастер применил медный купорос, — говорил стоявший у дверей ложи господин в белом галстуке своему собеседнику. — Обычно это вещество в медицине применяется как противоядие при отравлении цианидами. Должно быть, эта бактерия вырабатывает какие-то особые циановые токсины, поражающие мозг человека и вызывающие параноидальные явления.

Черевин ждал Фаберовского на прежнем месте — в буфете второго этажа. Пробившись сквозь публику, с последним звонком устремившуюся на свои места, поляк сел на стул напротив генерала и сказал:

— Только что прямо в зале капитан Сеньчуков пытался убить пана Владимирова из револьвера.

— Капитан что, прямо к ним в ложу пришел?

— Нет, он стрелял из другой ложи, через зал. Пан Владимиров как раз вышел с невестой в ложу.

— Значит, г-н Владимиров очухался, раз встать смог? Почему же я не слышал выстрела?

— Ему помешал какой-то генерал, вошедший в ложу, где стоял и целился капитан. Это было вон в той ложе, — Фаберовский показал на дверь.

— Эту ложу обычно берет генерал-майор Скугаревский, начальник Сеньчукова. Этот точно ни в каких заговорах не состоит. А где сейчас капитан?

— Он уронил револьвер в партер и ползает теперь там между креслами в поисках.

— Я гляжу, что гвардейский заговор — штука опасная. Впрочем, дураки непредсказуемы и опасны вдвойне.

— Кроме того, госпожа Сеньчукова, жена полюстровского пристава, только что назначила мне встречу завтра в семь вечера. Она просила спасти ее от чего-то, а ее папаша утверждал, что уверен, что мы сможем это сделать, так как он догадался, кто мы, и что они очень боятся ареста и ссылки в Якутск.

— И где же должна состояться встреча?

— У флигелей Штаба корпуса на Миллионной. А там как раз проживает капитан Сеньчуков.

— Видимо, капитану Сеньчукову было поручено избавиться от г-на Владимирова, а г-жа Сеньчукова должна расправиться с вами. Сомневаюсь, чтобы заговорщики полагали заманить вас к капитану домой и убить там. Я думаю, что госпожа Сеньчукова попросит вас сопроводить ее в какое-нибудь заранее условленное место за городом, и даже, быть может, расскажет вам чего-нибудь правдоподобное о заговорщиках и их угрозах ей, чтобы вы поверили. Либо она застрелит вас по пути, либо там, на месте вас прикончат сообщники. Но вы, однако, езжайте с ней. А коли уж г-н Владимиров остался сегодня жив, пусть он едет опять за извощика, если извощик будет не из заговорщиков, она поостережется стрелять в вас по дороге. Опять же вдвоем и помирать не так страшно.

— Дзенькуе, ваше превосходительство.

— Только возьмите на извозчичьем дворе лошадь, а не клячу какую, чтобы г-н Владимиров с вестями ко мне не к утру приперся. Завтра заедете ко мне домой, я сам буду в Аничковом, но вам у Карпа оставлю инструкции.

Снизу прибежал чин охраны в штатском и с волнением в голосе доложил Черевину:

— Великие князья сбежали!

Черевин вскочил и через две ступеньки помчался вниз. Фаберовский побежал следом. В великокняжеском фойе было пусто, и жандармы у подъезда подтвердили, что оба великих князя с цесаревичем в сопровождении значительного числа офицеров гвардии отбыли по Офицерской в сторону Английского проспекта, а за ними и многочисленные сани с подозрительного вида сбродом в малиновых кушаках.

— Дурдом, — сказал Черевин. — На Пряжку, что ли, поехали?

— Не могу знать, — отчеканил жандарм. — К великому князю Алексею Александровичу во дворец, наверное.

— В докторскую книгу и в книгу дежурного ничего не записывать, и пошлите приказ Феоктистову от моего имени, чтобы в газетах не было ни единого слова о происшедшем.

— Ваше превосходительство! — В дверь спальни постучала Луиза Ивановна. — К вам околоточный с дворником.

— Я же показывал им уже бумаги, — Фаберовский вытянул под одеялом ноги и уперся ими во что-то тяжелое, лежавшее поверх одеяла. В комнате было еще темно. Он рывком сел. На одеяле брюхом вверх лежал сам спаситель Полкан и следил за поляком из-под полуприкрытых век. Фаберовский откинул одеяло и спустил ноги.

«Все-таки правильно, что я у Вареньки не остался, — подумал он.

— Пан Артемий наверняка на Шпалерной дрыхнет, а сейчас насчет вчерашней стрельбы на лестнице надо объясняться, чтобы шум не подняли.»

Поляк слез с кровати, натянул штаны, набросил сюртук и вышел из спальни в коридор, сонно шаркая ботинками. Яркий электрический свет от лампы на стене слепил глаза.

— Луиза, пан Артемий не приезжал? — сказал Фаберовский, прикрывая глаза рукой.

— Нет.

Он кивнул и пошарил по животу. Часы остались в жилетке на спинке стула.

— Который нынче час?

— Девятый.

— Зови сюда околоточного.

Из прихожей появился смущенный околоточный.

— Там ваш подчиненный у Шульца нашалил-с, — сказал он. — Уж вы подойдите, мы его без вас трогать не решаемся.

Фаберовский покорно напялил шубу и шапку и вышел на лестничную площадку. Вчерашнее поле битвы предстало перед ним во всем своем великолепии. Пол был усыпан битым стеклом, местами испачканным кровью. Ледяной ветер врывался в разбитое окно и колыхал почерневшие от мороза листья аспидистр. Ниже площадкой топтались дворник со стекольщиком, молодым русым парнем с бородкой, который вынимал осколки из рамы. На подоконнике рядом с ним благоухал свежей олифой огромный кусок белой, самой дорогой, замазки в промасленной бумаге.

— Будку тоже стеклим? — весело спросил он, увидев Фаберовского.

— Пошути еще у меня! — огрызнулся тот, не расположенный с утра к шуткам.

— Сыскную вызывать будете? — спросил околоточный, скрипя сапогами по осколкам на лестнице и разглядывая изрытые пулями стены.

— Сами, своим ведомством разберемся.

— Тогда можешь все убирать, — велел околоточный дворнику. — А пока с нами пошли. Гирьками орудовали. — Полицейский колупнул ногтем вмятину в штукатурке, и такую же вмятину на полированном дереве перил. — А Веберам клистир надо прописать, что до сих пор швейцара в приличном подъезде нету.

На улице Фаберовский увидел небольшую толпу зевак, стоявшую напротив разбитой витрины в мебельном магазине Шульца. Здесь же торчали сам Шульц и городовой, старавшийся удержать публику на достаточном расстоянии.

— Вот-с. — Околоточный показал Фаберовскому на разбитую витрину. — Он там.

Поляк заглянул внутрь магазина. На самой большой двуспальной кровати лежал огромный ком розовых атласных одеял, похожий на чудовищных размеров нераскрывшийся бутон. Двумя пестиками из бутона торчали ноги Артемия Ивановича.

— Так чего его не вынули? — спросил Фаберовский.

— Господин Шульц опасаются, — пояснил околоточный. — Они уже туда лазили, а господин в одеяле лягаются и Сибирью грозят-с.

— О да, — подтвердил Шульц. — Я опасаюсь.

Поляк поднял голову и взглянул на верхний брус рамы, из которого сверкающим ножом гильотины свисал огромный треугольный осколок стекла.

— Так и будем через окно представление смотреть? Может, вы дверь откроете? И занавес опустите. А почтеннейшую публику — до дупы.

— Расходись! — гаркнул городовой, и зеваки поспешили разбежаться.

Шульц открыл дверь в магазин и впустил поляка и дворника с полицейскими внутрь. Пока хозяин задергивал шторы, Фаберовский с дворником попытались развернуть ком одеял с Артемием Ивановичем в сердцевине. Бутон развернулся, и далеко не райское благоухание заполнило помещение магазина. Прятавшийся внутри шмель за ночь уделал все одеяла.